Что посмотреть

«Паразиты» Пон Чжун Хо

Нечто столь же прекрасное, что и «Магазинные воришки», только с бо́льшим драйвом. Начинаешь совершенно иначе воспринимать философию бытия (не азиаты мы...) и улавливать запах бедности. «Паразиты» – первый южнокорейский фильм, удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Снял шедевр Пон Чжун Хо, в привычном для себя мультижанре, а именно в жанре «пончжунхо». Как всегда, цепляет.

«Синонимы» Надава Лапида

По словам режиссера, почти всё, что происходит в фильме с Йоавом, в том или ином виде случилось с ним самим, когда он после армии приехал в Париж. У Йоава (чей тезка, библейский Йоав был главнокомандующим царя Давида, взявшим Иерусалим) – посттравма и иллюзии, замешанные на мифе о герое Гекторе, защитнике Трои. Видно, таковым он себя и воображает, когда устраивается работать охранником в израильское посольство и когда учит французский в OFII. Но ведь научиться говорить на языке великих философов еще не значит расстаться с собственной идентичностью и стать французом. Сначала надо взять другую крепость – самого себя.

«Frantz» Франсуа Озона

В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще чувствуют себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, и обретаются герои фильма. Оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу.

«Патерсон» Джима Джармуша

В этом фильме всё двоится: стихотворец Патерсон и городишко Патерсон, bus driver и Адам Драйвер, волоокая иранка Лаура и одноименная муза Петрарки, японец Ясудзиро Одзу и японец Масатоси Нагасэ, черно-белые интерьеры и черно-белые капкейки, близнецы и поэты. Да, здесь все немножко поэты, и в этом как раз нет ничего странного. Потому что Джармуш и сам поэт, и фильмы свои он складывает как стихи. Звуковые картины, настоянные на медитации, на многочисленных повторах, на вроде бы рутине, а в действительности – на нарочитой простоте мироздания. Ибо любой поэт, даже если он не поэт, может начать всё с чистого листа.

«Ужасных родителей» Жана Кокто

Необычный для нашего пейзажа режиссер Гади Ролл поставил в Беэр-Шевском театре спектакль о французах, которые говорят быстро, а живут смутно. Проблемы – вечные, старые, как мир: муж охладел к жене, давно и безвозвратно, а она не намерена делить сына с какой-то женщиной, и оттого кончает с собой. Жан Кокто, драматург, поэт, эстет, экспериментатор, был знаком с похожей ситуацией: мать его возлюбленного Жана Маре была столь же эгоистичной.
Сценограф Кинерет Киш нашла правильный и стильный образ спектакля – что-то среднее между офисом, складом, гостиницей, вокзалом; место нигде. Амир Криеф и Шири Голан, уникальный актерский дуэт, уже много раз создававший настроение причастности и глубины в разном материале, достойно отыгрывает смятенный трагифарс. Жан Кокто – в Беэр-Шеве.

Новые сказки для взрослых

Хоть и пичкали нас в детстве недетскими и отнюдь не невинными сказками Шарля Перро и братьев Гримм, знать не знали и ведать не ведали мы, кто все это сотворил. А началось все со «Сказки сказок» - пентамерона неаполитанского поэта, писателя, солдата и госчиновника Джамбаттисты Базиле. Именно в этом сборнике впервые появились прототипы будущих хрестоматийных сказочных героев, и именно по этим сюжетам-самородкам снял свои «Страшные сказки» итальянский режиссер Маттео Гарроне. Правда, под сюжетной подкладкой ощутимо просматриваются Юнг с Грофом и Фрезером, зато цепляет. Из актеров, коих Гарроне удалось подбить на эту авантюру, отметим Сальму Хайек в роли бездетной королевы и Венсана Касселя в роли короля, влюбившегося в голос старушки-затворницы. Из страннейших типов, чьи портреты украсили бы любую галерею гротеска, - короля-самодура (Тоби Джонс), который вырастил блоху до размеров кабана под кроватью в собственной спальне. Отметим также невероятно красивые с пластической точки зрения кадры: оператором выступил поляк Питер Сушицки, явно черпавший вдохновение в иллюстрациях старинных сказок Эдмунда Дюлака и Гюстава Доре.

Что послушать

Kutiman Mix the City

Kutiman Mix the City – обалденный интерактивный проект, выросший из звуков города-без-перерыва. Основан он на понимании того, что у каждого города есть свой собственный звук. Израильский музыкант планетарного масштаба Офир Кутель, выступающий под псевдонимом Kutiman, король ютьюбовой толпы, предоставляет всем шанс создать собственный ремикс из звуков Тель-Авива – на вашей собственной клавиатуре. Смикшировать вибрации города-без-перерыва на интерактивной видеоплатформе можно простым нажатием пальца (главное, конечно, попасть в такт). Приступайте.

Видеоархив событий конкурса Рубинштейна

Все события XIV Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна - в нашем видеоархиве! Запись выступлений участников в реситалях, запись выступлений финалистов с камерными составами и с двумя оркестрами - здесь.

Альбом песен Ханоха Левина

Люди на редкость талантливые и среди коллег по шоу-бизнесу явно выделяющиеся - Шломи Шабан и Каролина - объединились в тандем. И записали альбом песен на стихи Ханоха Левина «На побегушках у жизни». Любопытно, что язвительные левиновские тексты вдруг зазвучали нежно и трогательно. Грустинка с прищуром, впрочем, сохранилась.

Что почитать

«Год, прожитый по‑библейски» Эя Джея Джейкобса

...где автор на один год изменил свою жизнь: прожил его согласно всем законам Книги книг.

«Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов» Ёко Тавада

Жизнь – это долгое путешествие в вагоне на нижней полке.

Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя уже не беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться.

«Комедию д'искусства» Кристофера Мура

На сей раз муза-матерщинница Кристофера Мура подсела на импрессионистскую тему. В июле 1890 года Винсент Ван Гог отправился в кукурузное поле и выстрелил себе в сердце. Вот тебе и joie de vivre. А все потому, что незадолго до этого стал до жути бояться одного из оттенков синего. Дабы установить причины сказанного, пекарь-художник Люсьен Леззард и бонвиван Тулуз-Лотрек совершают одиссею по богемному миру Парижа на излете XIX столетия.
В романе «Sacré Bleu. Комедия д'искусства» привычное шутовство автора вкупе с псевдодокументальностью изящно растворяется в Священной Сини, подгоняемое собственным муровским напутствием: «Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».

«Пфитц» Эндрю Крами

Шотландец Эндрю Крами начертал на бумаге план столицы воображариума, величайшего града просвещения, лихо доказав, что написанное существует даже при отсутствии реального автора. Ибо «язык есть изощреннейшая из иллюзий, разговор - самая обманчивая форма поведения… а сами мы - измышления, мимолетная мысль в некоем мозгу, жест, вряд ли достойный толкования». Получилась сюрреалистическая притча-лабиринт о несуществующих городах - точнее, существующих лишь на бумаге; об их несуществующих жителях с несуществующими мыслями; о несуществующем безумном писателе с псевдобиографией и его существующих романах; о несуществующих графах, слугах и видимости общения; о великом князе, всё это придумавшем (его, естественно, тоже не существует). Рекомендуется любителям медитативного погружения в небыть.

«Тинтина и тайну литературы» Тома Маккарти

Что такое литературный вымысел и как функционирует сегодня искусство, окруженное прочной медийной сетью? Сей непростой предмет исследует эссе британского писателя-интеллектуала о неунывающем репортере с хохолком. Появился он, если помните, аж в 1929-м - стараниями бельгийского художника Эрже. Неповторимый флёр достоверности вокруг вымысла сделал цикл комиксов «Приключения Тинтина» культовым, а его герой получил прописку в новейшей истории. Так, значит, это литература? Вроде бы да, но ничего нельзя знать доподлинно.

«Неполную, но окончательную историю...» Стивена Фрая

«Неполная, но окончательная история классической музыки» записного британского комика - чтиво, побуждающее мгновенно испустить ноту: совершенную или несовершенную, голосом или на клавишах/струнах - не суть. А затем удариться в запой - книжный запой, вестимо, и испить эту чашу до дна. Перейти вместе с автором от нотного стана к женскому, познать, отчего «Мрачный Соломон сиротливо растит флоксы», а правая рука Рахманинова напоминает динозавра, и прочая. Всё это крайне занятно, так что... почему бы и нет?

Что попробовать

Тайские роти

Истинно райское лакомство - тайские блинчики из слоеного теста с начинкой из банана. Обжаривается блинчик с обеих сторон до золотистости и помещается в теплые кокосовые сливки или в заварной крем (можно использовать крем из сгущенного молока). Подается с пылу, с жару, украшенный сверху ледяным кокосовым сорбе - да подается не абы где, а в сиамском ресторане «Тигровая лилия» (Tiger Lilly) в тель-авивской Сароне.

Шомлойскую галушку

Легендарная шомлойская галушка (somlói galuska) - винтажный ромовый десерт, придуманный, по легенде, простым официантом. Отведать ее можно практически в любом ресторане Будапешта - если повезет. Вопреки обманчиво простому названию, сей кондитерский изыск являет собой нечто крайне сложносочиненное: бисквит темный, бисквит светлый, сливки взбитые, цедра лимонная, цедра апельсиновая, крем заварной (патисьер с ванилью, ммм), шоколад, ягоды, орехи, ром... Что ни слой - то скрытый смысл. Прощай, талия.

Бисквитную пасту Lotus с карамелью

Классическое бельгийское лакомство из невероятного печенья - эталона всех печений в мире. Деликатес со вкусом карамели нужно есть медленно, миниатюрной ложечкой - ибо паста так и тает во рту. Остановиться попросту невозможно. Невзирая на калории.

Шоколад с васаби

Изысканный тандем - горький шоколад и зеленая японская приправа - кому-то может показаться сочетанием несочетаемого. Однако распробовавшие это лакомство считают иначе. Вердикт: правильный десерт для тех, кто любит погорячее. А также для тех, кто недавно перечитывал книгу Джоанн Харрис и пересматривал фильм Жерара Кравчика.

Торт «Саркози»

Как и Париж, десерт имени французского экс-президента явно стоит мессы. Оттого и подают его в ресторане Messa на богемной тель-авивской улице ха-Арбаа. Горько-шоколадное безумие (шоколад, заметим, нескольких сортов - и все отменные) заставляет поверить в то, что Саркози вернется. Не иначе.

In Full Color

06.04.2018

The Israel Museum, Jerusalem reveal details of their ongoing and upcoming: how to connect with the sublime

The Bourgeoisie

The exhibition explores the type of art that appealed visually to the European bourgeoisie from the 16th to the 19th century. also exploring the characteristics of these ascending members of society who were neither aristocrats nor commoners. How did they look? What characterized their natural surroundings? What were their children like? What pets did they keep and how did they relate to them? What were their family values? And no less important or fascinating: what were their small foibles and vices?

Presenting works from the mid-16th century onwards, the exhibition investigates how the taste, status, financial standing, and temperament of this influential social group propelled its choice of art over the course of four centuries, while facilitating the building of some of Europe’s greatest collections of art, several of which eventually reached the collections of the Israel Museum. Encompassing paintings, prints, furniture, and photography, the exhibition includes works by leading artists of their day, including Honoré Daumier, Edward Northcote, Henri de Toulouse-Lautrec, Carl Spitzweg, Lesser Ury, Marten de Vos, and Edouard Vuillard. Furniture and paintings in the Biedermeier style from the Museum’s Ortenau Collection provide a fascinating glimpse into the bourgeois lifestyle of a prominent German-Jewish family in 19th-century Munich.

Zoya Cherkassky: Pravda

Through a series of large-scale paintings by Zoya Cherkassky, Pravda traces the artist’s migration from Ukraine to Israel. With talent, bluntness, and humor, Cherkassky exposes the complex absorption of Jews from the former Soviet Union and examines stereotypes about Russians held by native Israelis and vice versa. The exhibition includes some 50 paintings and 50 works on paper, reflecting a cultural encounter that sometimes places an unsettling mirror before Israeli society. Alongside these paintings, several of Cherkassky’s childhood drawings will be on display, allowing visitors to view the impressions of a 14-year-old immigrant, recorded as she experienced them.

Gil Marco Shani: Buses

Acclaimed Israeli artist Gil Marco Shani penetrates the galleries of the Israel Museum to create an unexpected and disorientating space inside the Museum: an imaginary parking lot created between two gallery levels, complete with two tourist buses. In this ambitious architectural intervention visitors can see what appear to be entire buses, but what are in fact only partial constructions, adapted to the angle of vision. Shani ingeniously fabricated the buses along with the space’s many realistic details using a variety of materials and techniques; effects of sound and temperature complement the optical illusion and enhance the viewer’s physical experience.

A true car park is a place of constant flux, in and out, whereas Shani’s space is a completely enclosed, allowing no entrance or exit. Its emphatic artificiality and foreignness within the museum’s gallery spaces – and its construction as a film- or stage-set or an abstract model given to interpretation – conflict with its realistic dimensions and mundane, even banal appearance. The installation’s incongruity and uncanny artificiality produce a feeling of suspense and mystery. Finding themselves suddenly in a parking lot located between Museum galleries, the visitors are disoriented and drawn into an obscure and anonymous place in which anything might happen.

Liu Jianhua: Fragile

For the first time in Israel, a display of works by contemporary Chinese artist Liu Jianhua. Delicate and comprised of multiple elements, these works are presented throughout the Museum’s galleries. The black floor of the Route of Passage is lined with around 4000 white porcelain reproductions of everyday objects in a dramatic and fragile installation alluding to the complex co-dependency of Western obsessive consumption and Chinese over-production. In the Asian Art gallery, Liu Jianhua’s works are displayed among the permanent collection, using a minimalist aesthetic to revive ancient Chinese objects and traditions.

Genesis Retold

An Exceptional Dead Sea Scroll In conjunction with the 70th anniversary of the discovery of the Dead Sea Scrolls, this display presents a section of the Genesis Apocryphon, one of the seven scrolls discovered in 1947 in a cave near Qumran, on the northwestern shores of the Dead Sea. Dating to the late first century BCE, this fragile scroll is the only existing copy of this manuscript. Its text is a reworking of Genesis 6–15, and the section on display retells the biblical account of Noah’s sacrifices.

The Faces behind the Scrolls

Four of the seven Dead Sea Scrolls – The Great Isaiah Scroll, Community Rule Scroll, Commentary on Habakkuk Scroll, and the Genesis Apocryphon – underwent a long journey from their 1947 discovery by Bedouin shepherds in the Qumran caves to their display in the Shrine of the Book. Who were the people whose lives became entwined with these two-thousand year-old scrolls through a fascinating chain of events involving discovery, deciphering, photographing, and dramatic acquisition? Photographs, documents, and items relating to these key figures are on display in this exhibition, which sheds new light on one of the most significant discoveries of the twentieth century.

To Go – New Designs for Jewish Ritual Objects

When we travel, we take with us the objects necessary for observing our most essential rituals. For this exhibition, leading contemporary designers – including Vered Kaminski, Yaacov Kaufman, Assa Ashuah, Nati Shamia-Ofer, Yuri Suzuki, and Gali Cnaani – were asked to create a travel-set of objects for a Jewish holiday or life-cycle event. Featuring Shabbat sets, a portable chuppah, a matzah-making kit, objects for the Havdala ceremony, and more, this exhibition offers fascinating and original perspectives on the design of religious object in the 21st century.

Faces of Power

An astounding collection of 75 gold coins never before displayed to the public, bearing the portraits of Roman Emperors and their wives. These coins offer a rare glimpse into the world of the rulers of the Roman Empire, as well as revealing the great artistic skill involved in their creation and the use of portraiture to reflect a person’s character, mostly as a means of propaganda. The exhibition follows the development of portraits on coinage over a period of 350 years, from the establishment of the Empire to its acceptance of Christianity as its official religion. The slogans on the coins – the majority of which include words relating to victory, security, and peace – display how little propaganda has changed over two thousand years.

Cats and Dogs

Are you a cat person or a dog person? Who is truly man's best friend? Are cats and dogs really natural enemies? This exhibition for the whole family is devoted to pets, as depicted in artworks from antiquity to the present day. Some of these works invite the visitors to play, interact, and even wag their tails. The range of artworks on display offer surprising perspectives on these animals, and portray the deep connections between cats, dogs, and humans both under a critical and humorous light.

In Full Color: 60 Years of Design by Dan Reisinger

This exhibition presents an extensive survey of the colorful and innovative work of Dan Reisinger. Born in 1934, Reisinger is considered the most prolific Israeli designer of his generation; his significant impact on the development of design in Israel continues to be felt today. This exhibition highlights the wide range of his work in both style and size: from business cards and keychains to buildings and large-scale supergraphics. The designs Reisinger created for private companies, as well as public organizations such as the Tel Aviv Municipality, IDF, HaBimah National Theater, and El Al, became integral elements on the Israeli visual landscape. In Full Color examines the origins of these icons and the societal shifts they reflect.

Off the Record – Works from the Nava and Ronnie Dissentshik Collection

This exhibition celebrates an important holding of Israeli art that was gifted to the Museum from the collection of Nava and Ronnie Dissentshik in memory of Shulamit and Arie Dissentshik, who served for many years as editor-in-chief of Maariv. The display in the collection gallery focuses on a key decade, the 1970s, and its leading artistic tendencies: minimalism, conceptual art, and political engagement. A special section in the adjoining gallery is devoted to works in which the newspaper plays a central role, thematically and also as physical material or surface. Artistic reference to newspapers and their use as readymades raises questions about reproduction versus authenticity. Among the artists featured in the exhibition are: Deganit Berest, Yair Garbuz, Michal Heiman, Raffi Lavie, Joshua Neustein, and Micha Ullman.

Ticho House

Ronit Agassi: The New Tenant

Ronit Agassi interweaves multiple narratives in an installation that is both nostalgic and ominous. Using collage, incision, painting, and treated readymades, she relates to childhood and to the home even though the components of her work – portable plywood panels; toy vehicles; sea and sky; a soldier and a military tent – suggest the impermanence of migration. A parallel narrative involves Agassi’s personal “Three Maries” who have played a role in her life since she was a girl: Marie van Goethem, the model for Degas’s Little Dancer; the scientist Marie Curie; and an unknown Marie who wrote an encrypted letter to her lover. And who is “The New Tenant”? Is it Agassi, as she moves objects that are important to her into Ticho House? Or is it exhibition curator Yona Fischer, who determines where everything must go in this complex space?