home
Что посмотреть

«Паразиты» Пон Чжун Хо

Нечто столь же прекрасное, что и «Магазинные воришки», только с бо́льшим драйвом. Начинаешь совершенно иначе воспринимать философию бытия (не азиаты мы...) и улавливать запах бедности. «Паразиты» – первый южнокорейский фильм, удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Снял шедевр Пон Чжун Хо, в привычном для себя мультижанре, а именно в жанре «пончжунхо». Как всегда, цепляет.

«Синонимы» Надава Лапида

По словам режиссера, почти всё, что происходит в фильме с Йоавом, в том или ином виде случилось с ним самим, когда он после армии приехал в Париж. У Йоава (чей тезка, библейский Йоав был главнокомандующим царя Давида, взявшим Иерусалим) – посттравма и иллюзии, замешанные на мифе о герое Гекторе, защитнике Трои. Видно, таковым он себя и воображает, когда устраивается работать охранником в израильское посольство и когда учит французский в OFII. Но ведь научиться говорить на языке великих философов еще не значит расстаться с собственной идентичностью и стать французом. Сначала надо взять другую крепость – самого себя.

«Frantz» Франсуа Озона

В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще чувствуют себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, и обретаются герои фильма. Оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу. 

«Патерсон» Джима Джармуша

В этом фильме всё двоится: стихотворец Патерсон и городишко Патерсон, bus driver и Адам Драйвер, волоокая иранка Лаура и одноименная муза Петрарки, японец Ясудзиро Одзу и японец Масатоси Нагасэ, черно-белые интерьеры и черно-белые капкейки, близнецы и поэты. Да, здесь все немножко поэты, и в этом как раз нет ничего странного. Потому что Джармуш и сам поэт, и фильмы свои он складывает как стихи. Звуковые картины, настоянные на медитации, на многочисленных повторах, на вроде бы рутине, а в действительности – на нарочитой простоте мироздания. Ибо любой поэт, даже если он не поэт, может начать всё с чистого листа.

«Ужасных родителей» Жана Кокто

Необычный для нашего пейзажа режиссер Гади Ролл поставил в Беэр-Шевском театре спектакль о французах, которые говорят быстро, а живут смутно. Проблемы – вечные, старые, как мир: муж охладел к жене, давно и безвозвратно, а она не намерена делить сына с какой-то женщиной, и оттого кончает с собой. Жан Кокто, драматург, поэт, эстет, экспериментатор, был знаком с похожей ситуацией: мать его возлюбленного Жана Маре была столь же эгоистичной.
Сценограф Кинерет Киш нашла правильный и стильный образ спектакля – что-то среднее между офисом, складом, гостиницей, вокзалом; место нигде. Амир Криеф и Шири Голан, уникальный актерский дуэт, уже много раз создававший настроение причастности и глубины в разном материале, достойно отыгрывает смятенный трагифарс. Жан Кокто – в Беэр-Шеве.

Новые сказки для взрослых

Хоть и пичкали нас в детстве недетскими и отнюдь не невинными сказками Шарля Перро и братьев Гримм, знать не знали и ведать не ведали мы, кто все это сотворил. А началось все со «Сказки сказок» - пентамерона неаполитанского поэта, писателя, солдата и госчиновника Джамбаттисты Базиле. Именно в этом сборнике впервые появились прототипы будущих хрестоматийных сказочных героев, и именно по этим сюжетам-самородкам снял свои «Страшные сказки» итальянский режиссер Маттео Гарроне. Правда, под сюжетной подкладкой ощутимо просматриваются Юнг с Грофом и Фрезером, зато цепляет. Из актеров, коих Гарроне удалось подбить на эту авантюру, отметим Сальму Хайек в роли бездетной королевы и Венсана Касселя в роли короля, влюбившегося в голос старушки-затворницы. Из страннейших типов, чьи портреты украсили бы любую галерею гротеска, - короля-самодура (Тоби Джонс), который вырастил блоху до размеров кабана под кроватью в собственной спальне. Отметим также невероятно красивые с пластической точки зрения кадры: оператором выступил поляк Питер Сушицки, явно черпавший вдохновение в иллюстрациях старинных сказок Эдмунда Дюлака и Гюстава Доре.
Что послушать

Kutiman Mix the City

Kutiman Mix the City – обалденный интерактивный проект, выросший из звуков города-без-перерыва. Основан он на понимании того, что у каждого города есть свой собственный звук. Израильский музыкант планетарного масштаба Офир Кутель, выступающий под псевдонимом Kutiman, король ютьюбовой толпы, предоставляет всем шанс создать собственный ремикс из звуков Тель-Авива – на вашей собственной клавиатуре. Смикшировать вибрации города-без-перерыва на интерактивной видеоплатформе можно простым нажатием пальца (главное, конечно, попасть в такт). Приступайте.

Видеоархив событий конкурса Рубинштейна

Все события XIV Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна - в нашем видеоархиве! Запись выступлений участников в реситалях, запись выступлений финалистов с камерными составами и с двумя оркестрами - здесь.

Альбом песен Ханоха Левина

Люди на редкость талантливые и среди коллег по шоу-бизнесу явно выделяющиеся - Шломи Шабан и Каролина - объединились в тандем. И записали альбом песен на стихи Ханоха Левина «На побегушках у жизни». Любопытно, что язвительные левиновские тексты вдруг зазвучали нежно и трогательно. Грустинка с прищуром, впрочем, сохранилась.
Что почитать

«Год, прожитый по‑библейски» Эя Джея Джейкобса

...где автор на один год изменил свою жизнь: прожил его согласно всем законам Книги книг.

«Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов» Ёко Тавада

Жизнь – это долгое путешествие в вагоне на нижней полке.

Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя уже не беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться.

«Комедию д'искусства» Кристофера Мура

На сей раз муза-матерщинница Кристофера Мура подсела на импрессионистскую тему. В июле 1890 года Винсент Ван Гог отправился в кукурузное поле и выстрелил себе в сердце. Вот тебе и joie de vivre. А все потому, что незадолго до этого стал до жути бояться одного из оттенков синего. Дабы установить причины сказанного, пекарь-художник Люсьен Леззард и бонвиван Тулуз-Лотрек совершают одиссею по богемному миру Парижа на излете XIX столетия.
В романе «Sacré Bleu. Комедия д'искусства» привычное шутовство автора вкупе с псевдодокументальностью изящно растворяется в Священной Сини, подгоняемое собственным муровским напутствием: «Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».

«Пфитц» Эндрю Крами

Шотландец Эндрю Крами начертал на бумаге план столицы воображариума, величайшего града просвещения, лихо доказав, что написанное существует даже при отсутствии реального автора. Ибо «язык есть изощреннейшая из иллюзий, разговор - самая обманчивая форма поведения… а сами мы - измышления, мимолетная мысль в некоем мозгу, жест, вряд ли достойный толкования». Получилась сюрреалистическая притча-лабиринт о несуществующих городах - точнее, существующих лишь на бумаге; об их несуществующих жителях с несуществующими мыслями; о несуществующем безумном писателе с псевдобиографией и его существующих романах; о несуществующих графах, слугах и видимости общения; о великом князе, всё это придумавшем (его, естественно, тоже не существует). Рекомендуется любителям медитативного погружения в небыть.

«Тинтина и тайну литературы» Тома Маккарти

Что такое литературный вымысел и как функционирует сегодня искусство, окруженное прочной медийной сетью? Сей непростой предмет исследует эссе британского писателя-интеллектуала о неунывающем репортере с хохолком. Появился он, если помните, аж в 1929-м - стараниями бельгийского художника Эрже. Неповторимый флёр достоверности вокруг вымысла сделал цикл комиксов «Приключения Тинтина» культовым, а его герой получил прописку в новейшей истории. Так, значит, это литература? Вроде бы да, но ничего нельзя знать доподлинно.

«Неполную, но окончательную историю...» Стивена Фрая

«Неполная, но окончательная история классической музыки» записного британского комика - чтиво, побуждающее мгновенно испустить ноту: совершенную или несовершенную, голосом или на клавишах/струнах - не суть. А затем удариться в запой - книжный запой, вестимо, и испить эту чашу до дна. Перейти вместе с автором от нотного стана к женскому, познать, отчего «Мрачный Соломон сиротливо растит флоксы», а правая рука Рахманинова напоминает динозавра, и прочая. Всё это крайне занятно, так что... почему бы и нет?
Что попробовать

Тайские роти

Истинно райское лакомство - тайские блинчики из слоеного теста с начинкой из банана. Обжаривается блинчик с обеих сторон до золотистости и помещается в теплые кокосовые сливки или в заварной крем (можно использовать крем из сгущенного молока). Подается с пылу, с жару, украшенный сверху ледяным кокосовым сорбе - да подается не абы где, а в сиамском ресторане «Тигровая лилия» (Tiger Lilly) в тель-авивской Сароне.

Шомлойскую галушку

Легендарная шомлойская галушка (somlói galuska) - винтажный ромовый десерт, придуманный, по легенде, простым официантом. Отведать ее можно практически в любом ресторане Будапешта - если повезет. Вопреки обманчиво простому названию, сей кондитерский изыск являет собой нечто крайне сложносочиненное: бисквит темный, бисквит светлый, сливки взбитые, цедра лимонная, цедра апельсиновая, крем заварной (патисьер с ванилью, ммм), шоколад, ягоды, орехи, ром... Что ни слой - то скрытый смысл. Прощай, талия.

Бисквитную пасту Lotus с карамелью

Классическое бельгийское лакомство из невероятного печенья - эталона всех печений в мире. Деликатес со вкусом карамели нужно есть медленно, миниатюрной ложечкой - ибо паста так и тает во рту. Остановиться попросту невозможно. Невзирая на калории.

Шоколад с васаби

Изысканный тандем - горький шоколад и зеленая японская приправа - кому-то может показаться сочетанием несочетаемого. Однако распробовавшие это лакомство считают иначе. Вердикт: правильный десерт для тех, кто любит погорячее. А также для тех, кто недавно перечитывал книгу Джоанн Харрис и пересматривал фильм Жерара Кравчика.

Торт «Саркози»

Как и Париж, десерт имени французского экс-президента явно стоит мессы. Оттого и подают его в ресторане Messa на богемной тель-авивской улице ха-Арбаа. Горько-шоколадное безумие (шоколад, заметим, нескольких сортов - и все отменные) заставляет поверить в то, что Саркози вернется. Не иначе.

«Непристойная»: лесбийский роман

23.11.2018Лина Гончарская

Пуще всего на свете нынешний израильский театр озабочен санкциями министерства культуры, которое то запретит ходить по сцене голышом, то восстанет против однополой любви в искусстве – дескать, евреям такое не к лицу. И надо же было такому случиться, что как раз недавно поборница однополой любви Пола Вогел, известный американский драматург, да к тому же еврейка, сочинила пьесу-про-пьесу, где воскресила эпизод из прошлого века, связанный с подлюкой раввином, повинным в удалении с бродвейской сцены спектакля по пьесе Шолома Аша про лесбийскую любовь. Уфф. Вторая поборница однополой любви, режиссер Ребекка Тайхман, тут же поставила мюзикл по пьесе-про-пьесу на опять-таки Бродвее, восстановив историческую справедливость, а тель-авивский Камерный театр перенес ее на местную сцену. В знак протеста & во имя свободы самовыражения.

История на загляденье: Пола Вогел (в оригинале Паула Фогель), начитавшись ашевских откровений, припала к истокам еврейской драматургии и разрешилась пьесой «Непристойная»: пьесой-про-пьесу, из которой вылупился спектакль-в-спектакле, где актеры играют актеров. По словам драматурга, она впервые наткнулась на «Бога мести» в начале семидесятых, будучи аспиранткой Корнелльского университета: «я читала эту пьесу в библиотеке, стоя у стеллажей, запоем; особенно тронула меня лирическая сцена во втором акте, когда благочестивая Рифкеле пробирается ночью к проститутке Манке, а та омывает ее под дождем, как в микве, и уводит, словно невесту, – вспоминает Пола. – Мне показалось тогда, что мой далекий предок Шолом Аш написал любовную сцену между двумя женщинами не менее пронзительно, чем Шекспир в «Ромео и Джульетте».

Спустя сорок лет, уже будучи лауреатом Пулитцеровской премии, Вогел решила воскресить зачарованную реальность – и сочинила свою «Непристойную», поворачивая историю как куб, разными гранями. В микс драмы, комедии, водевиля, притчи драматург плеснула трагедии, что, по-видимому, неизбежно, коли речь идет о еврейском вопросе. Трагизм здесь легкий и оттого особенно грустный, в особенности когда постаревший Аш объясняет молодому режиссеру, отчего он никогда более не разрешит ставить своего «Бога мести»: «С твоих спектаклей когда-нибудь уходили зрители? Вот и от меня ушли зрители. Целых шесть миллионов».

Шолом Аш, которого прозвали еврейским Диккенсом, еврейским Мопассаном и даже еврейским Горьким, был талантлив в каждом литературном жанре, будь то роман, пьеса, рассказ или стихотворение. «Бога мести» он сочинил в 1906 году на идише – писать на этом языке присоветовал ему великий еврейский сказочник Ицхок-Лейбуш Перец, он же повелел ему пьесу сжечь. 21-летний Аш не послушал, и история про бордель, принадлежащий еврею, который ищет подходящую партию для своей дочери, а та крутит лесбийский роман с проституткой, облетела всю Европу, включая Москву и Петербург, а потом добралась и до Америки, где с ней расквитался злокозненный раввин. Играли «Гот фун некоме» на родном языке, и лишь в Америке перевели на вязкий английский, что сыграло с исполнительницей главной роли, женой Аша, злую шутку: ее уволили из актрис и тем самым лишили однополой любви.

Если чуть подробнее, то вот он сюжет: герой пьесы Янкель Шепшович открывает в подвале своего дома бордель. Дабы скрыть источник своих средств от дочери Рифкеле, он плетет ей с три короба про род своих занятий, вместе с супружницей Мадже подыскивает девушке жениха по имени Альфонс Шлойме, который оказывается тем еще альфонсом, и даже покупает Тору, чтобы отпраздновать свадьбу молодых. Но увы, в печальном итоге девушка оказывается в отцовском публичном доме, туда же отправляется и Тора. Есть, правда, светлое пятно в этой истории: упомянутая нежная любовь Рифкеле и проститутки Манке. Та самая, которую воспели рецензенты бродвейского театра «Аполлон» во время премьеры 1923 года, напропалую твердя про «первый лесбийский поцелуй на Бродвее».

Как уже говорилось, благодаря навету фарисея-раввина, якобы опасающегося роста антисемитизма в связи с содержанием означенной пьесы, весь состав труппы был обвинен в аморальности (в защиту ее, кстати, выступили Юджин О'Нил и Станиславский) и предстал перед судом. Аш, который в те годы в качестве эмиссара Еврейского агентства ездил по Европе, был слишком удручен картинами погромов, чтобы поддержать своих друзей. По свидетельствам современников, он даже почувствовал себя ответственным за рост антисемитизма, считая, что спровоцировал его своей пьесой – и чувство вины не покидало его всю оставшуюся жизнь.

       

«Аш был достаточно храбрым человеком, если смог в 1906 году написать, что евреи ничем не отличаются от католиков, христиан и лицемеров из прочих религий, которые могут продать эту свою религию ради прибыли, – считает Пола Вогел. – Учтите, что речь шла о временах расцвета антисемитизма. И добавьте сюда сострадание к бесправному положению женщин в Европе. Аш, молодой женатый человек, в своей ранней пьесе описал самую удивительную историю любви между двумя женщинами, и сделал это крайне убедительно».

Пьеса Полы Вогел следует за жизнью авторов и актеров «Бога мести» от ее первой читки в варшавском салоне Ицхока-Лейбуша Переца до скандала на Бродвее, от Лодзинского гетто до Стейтен-Айленда 1952 года, когда Аш окончательно отрекся от своего опуса. Примечательно, что совсем недавно идишская драма о «незаконном» лесбийском романе в семейном борделе возродилась на сцене тель-авивского Камерного театра, где ее поставил Итай Тиран. Ныне в том же театре пробил час «Непристойной», которая вышла упругой, подтянутой, неболтливой и очень музыкальной.

На экране задника – пояснения: говорят на идише, говорят на немецком, говорят по-английски. На идише – чаще всего. Спектакль, между тем, идет на иврите, в переводе Иеошуа Соболя.


Тут надобно заметить, что Пола Вогел не раз признавалась, что любая пьеса для нее начинается с музыки. «Я не могу писать, пока у меня не будет конкретного саундтрека, который задает эмоциональный тон пьесы». Тон в «Непристойной» задают клезмерская музыка и джаз; клезмер как звук штетла, сопровождающий похождения труппы в Восточной Европе, джаз как звук Северной Америки. И в том, и в другом – много минора, чувство утраты равновесия; но и чувство подъема, движения вперед. Оригинальная американская постановка была озвучена музыкой Лизы Гуткин и Аарона Халвы. Для тель-авивского Камерного музыку сочинил и аранжировал Эльдад Лидор, позволив публике путешествовать по океану времени по обе стороны Атлантики.

Труппа актеров разыгрывает пьесу о труппе актеров, разыгрывающих пьесу. Люди на сцене могут быть персонажами Аша и одновременно актерами, изображающими персонажей Аша. По велению режиссера Яира Шермана, актеры2 полагаются здесь не только на слово, но и на тело, на песню, на маску и жест. Вот Рифкеле только что была наливная, щечки-коленки – и вмиг вылитая крошечка-хаврошечка, косы смешные, торчащие, и глазищи.

Авторы недолго думали над тем, к какой категории отнести спектакль, и отнесли его к пьесе-с-музыкой. Ибо между пьесой-с-музыкой и мюзиклом существует очевидная разница: в мюзикле персонажи поют на повышенных эмоциях, в то время как в пьесе-с-музыкой пение героев – нечто само собой разумеющееся: здесь поют, как дышат. И персонажи спектакля – совершенное коллективное тело, которое живет, дышит, видоизменяется, меняет очертания, прикрывается маской. Порой тело распадается на тех, кого зовут Пожилые Мужчины – их всех играет Эли Горенштейн, Пожилые Женщины, коих изображает Эсти Косовицки, Взрослые Мужчины, чьи образы поручены Дуду Ниву, Взрослые Женщины – с этой миссией искусно справляется Михаль Вайнберг, Молодые Мужчины, за которых отдувается Дан Шапира, и Молодые Женщины с лицом и голосом Даны Мейнрат.

Взрослой Женщиной может считаться Манке, проститутка, Молодой Женщиной – любовь ее Рифкеле, дочь владельца борделя; соответственно разнесены по возрастным полюсам их реальные прототипы Рут и Дина; Молодые – это Шалом Аш и жена его Матильда; Пожилые – Янкель Шепшович, отец Рифкеле, и жена его Мадже; американский продюсер Гарри Вайнбергер и великий актер того времени Рудольф Шильдкраут тоже причислены к лику Взрослых, etc. У одного персонажа постоянное имя, впрочем, имеется: это Лемель, он же Лю – печальный клоун Шмуэль Виложны в образе экс-портного, а ныне директора спектакля по пьесе Шолома Аша. Единственный, кто поддержал автора во время первой читки у И.-Л. Переца и единственный, кто хранил этой пьесе верность до самого конца, ставя ее в чьем-то подвале с узниками Лодзинского гетто.

      

Сделано всё изысканно до дрожи; здесь никто не касается межножья, никто не бьется в конвульсиях, гендер как будто лишается гендера и физиологических граней пола – режиссер то насмешничает над старым театром, поручая мужчинам женские монологи, а то и вовсе путает мужскую и женскую версии хазарского словаря. Даже обнаженная плоть на экране, где гуляет распутный, гламурный, декадентский Берлин столетней давности, по-ренессансному целомудренна: младой наивный Эрос еще не ведает о победе Танатоса и апофеозе войны. А на сцене между тем – обнаженный нерв: никаких декораций, из реквизита – одни чемоданы, за которыми тянутся длиннющие цепи нервных окончаний/ассоциаций (кругом-то одни евреи). Аскетичную сценографию на пару с Зоаром Шоефом сочинил режиссер пьесы-с-музыкой Яир Шерман, дабы каждый мог понять, что такое вещь-в-себе. Смысл кроется и за каждой деталью костюма – их тут как раз бесконечное множество, и каждый придумала обнаружившая бездну вкуса художник Иеудит Аарон. Она же придумала маски, за которыми, несмотря на внушительные объемы, угадывается человеческое лицо.

Размашистый эпос, вместивший в себя полвека и полмира, смешной и нежный, как снежок, улегся где-то вне пределов осточертевшей за последние годы театральной лжи и пудры. Трепетная любовь жены Аша и берлинской примы – тоже вроде как и внетеатральная, всамделишная, звенящая, как флейта-позвоночник, струящаяся, как волосы, которые так любила расчесывать прима жене. Эта фраза – о волосах – повторяется бессчетное количество раз, ибо столько же отыгрывается «второй акт пьесы» в пьесе: сцена под дождем, сцена непорочной и безгрешной лесбийской любви.

Сценическое время течет здесь так стремительно, что два часа без антракта кажутся сущей ерундой. Как-то незаметно режиссер Яир Шерман умудряется извлечь свежее дыхание из традиционных театральных приемов, которые вдруг становятся нетрадиционными – как сексуальная ориентация ашевских девушек сто лет тому назад. Действие растворяется в воздухе, слова превращаются в пластические этюды. Разнохарактерный секстет-хамелеон, меняющееся на глазах единство противоположностей, легко прирастает кордебалетом и мимансом, музыкантами и певцами, и весь этот многорукий и многоязыкий организм нелеп и прекрасен. Музыканты связывают собой все эпизоды – вот шаманит совершенно фантастический саксофонист (шофарист, губной гармонист, флейтист, пианист) Арик Ливнат, успевший посотрудничать со Стиви Уандером; вот вытворяет фокусы гитарист и перкуссионист Йоав Асиф; вот в игру вступает контратенор Александр Фиш, аккомпанируя себе на концертине (выпускник Гамбургской музыкальной академии имени Альфреда Шнитке, между прочим); а вот высоченный красавец Эли Горенштейн, актер, режиссер и виолончелист – исполняет на своем инструменте «Bei Mir Bistu Shein», подпевая струнам глубоким баритоном.

А ты сидишь и по старинке ловишь каждое слово, позабыв, как устала от театрального многословия, и это очень, очень странно. Тут уж недалеко до того, чтобы впасть в сентиментальность, а потом несколько дней твердить кому ни попадя: нет, ну какой же отличный был спектакль, и каконотакслучилось.

Видимо, в знак протеста & во имя свободы самовыражения.

Фото: Кфир Болотин


  КОЛЛЕГИ  РЕКОМЕНДУЮТ
  КОЛЛЕКЦИОНЕРАМ
Элишева Несис.
«Стервозное танго»
ГЛАВНАЯ   О ПРОЕКТЕ   УСТАВ   ПРАВОВАЯ ИНФОРМАЦИЯ   РЕКЛАМА   СВЯЗАТЬСЯ С НАМИ  
® Culbyt.com
© L.G. Art Video 2013-2024
Все права защищены.
Любое использование материалов допускается только с письменного разрешения редакции.
programming by Robertson