Классики жанра: на Мальте выступили братья Параторе

Их музыка гостеприимна, как сам дуэт, а дуэт — он, безусловно, от Бога. В самом что ни на есть прямом смысле, ибо речь идет о единокровных братьях, Энтони и Джозефе, чьи невероятные душевные качества отражаются в их игре на фортепиано. Играют братья Параторе в четыре руки, распоряжаясь не только слухом, но и пальцами другого (у них и вправду двадцать пальцев на двоих, а не десять на каждого), так что порой вам и не понять, где чья рука. И в этой двойственности вы ощущаете нечто родственное двоящимся плоскостям на портретах Пикассо.

Шехерезаде ее ночами такого и не снилось: что на Синдбадовом корабле, что в рассказе царевича Календера, что на празднике в Багдаде, что в тиши гарема — братья Параторе (Энтони справа, Джозеф слева) приговаривают публику к чистой радости. Подчиняясь лукавому гению Римского-Корсакова, они добавляют от себя множество лакомых деталей, сочных и изысканных. Энтони, выступавший в роли рассказчицы, настолько умилостивил Шахрияра, что и тот, даром что супостат, заговорил нежным голосом — в духе томной корсаковской партитуры. Рояль охотно подражал восточным инструментам, в необходимых эпизодах парил в невесомости, чаровал контрастом разных этажей фактуры и абсолютной гармонией четырех рук: два стройных американских итальянца словно питаются одним и тем же эфиром.

Лишенная привычного оркестрового наряда, «Шехерезада» оказалась не менее эффектна, чем оригинал, ибо братья Параторе — это two-man orchestra. Бросьте, забудьте черно-белый окрас клавиш: от игры Энтони и Джозефа мир расцвечивается всеми красками спектра. Что уж говорить о том, что игра их синхронна с точностью до наносекунды, что она ослепительна и волшебна, деликатна и прозрачна; кажется, будто перед вами сиамские близнецы, точно знающие, как будет играть его вторая половина в тот или иной момент времени. Вот что такое дуэт — а вовсе не то, что мы с вами думали.

Энтони и Джозеф Параторе родились в Бостоне в большой и дружной итальянской музыкальной семье. Самое занятное, что начинали они свою карьеру в качестве солирующих пианистов: в 17 лет Джозеф сыграл с Бостонским симфоническим, Энтони в это время гастролировал с реситалями по Южной Америке. Но прежде оба окончили Бостонский университет и поучились в нью-йоркской Джульярдской школе в классе Розины Левиной, урожденной Бесси (если помните, она была учительницей Вана Клиберна). Именно она натолкнула их на мысль о создании дуэта и даже присутствовала на их дебютном концерте в Музее искусств Метрополитен, несмотря на почтенный возраст — 93 года. Разделив рояль на двоих, братья Параторе удостоились Гран-при нa Международном музыкальном конкурсе ARD в Мюнхене и с той поры являются одним из лучших и самых ярких фортепианных дуэтов в мире. Немудрено, что слушать их хочется 1001 ночь напролет.

Последовавшая за тем сюита «Долли» Габриеля Форе (в оригинальной версии для фортепиано в четыре руки) была настолько французской, что дала повод усомниться в происхождении братьев. Тонкие краски, приглушенные эмоции, утонченная лирика, шарм и изящество ритмических эффектов. Ласковые руки Энтони и Джозефа словно убаюкивали маленькую девочку, ко дню рождения которой Форе сочинил свою сюиту: струящийся поток нежности передавал детское изумление и радость от познания мира.

Напомню, что сюита «Долли» обязана своим происхождением дочери певицы Эммы Бардак (некогда любовницы Форе и второй жены Дебюсси); дочь звали Элен, однако в семье ее называли Долли («Куколка»). Подобно «Детским сценам Шумана» и «Детскому уголку» Дебюсси, каждая из частей носит собственный характер, складываясь в картину мира бесконечных оттенков детства. Светлые тихие эпизоды чередуются с более подвижными и яркими: мягкие очертания «Колыбельной», синкопированный рисунок  «Мяу», воздушные арпеджио  и затейливый контрапункт «Сада Долли», журчание «Китти-вальса», полифонические грезы в «Нежности», и, наконец, характерная «испанская» манера шагов в «Падеспани». Кстати, «Мяу» вовсе не означает кошачье мяуканье, ибо речь идет о прозвище брата Элен, Рауля: девочка долго не могла выговорить его имя, оттого его прозвали «М. Ауль» (от «Messieu Auol», мило-картавого «Messieu Raoul»); именно так, «M-Auol», первоначально называлась часть сюиты Форе. Да и «Китти-вальс» в оригинале был поименован «Кетти-вальсом», поскольку именно так звали собаку семьи Бардак. Издатель отчего-то изменил оба названия — очевидно, он был большим любителем кошек.

Стройный трехчастный силуэт «Вердианы» (Verdiana) мальтийского композитора Алексея Шора на сей раз оказался облачен в новые одежды — дизайнером выступил Александр Чайковский; и оказалось, что новое прежнему очень к лицу. Поясню, что «Вердиана» — это фантазия на оперные темы, очень остроумная, очень театральная, словно подчиненная логике сценического действия. Музыкальная память вычленяет из целого знакомые мелодии и дивится их затейливым трансформациям — автор решил поместить музыку Верди в латиноамериканский контекст, придав ей черты самбы, босановы и танго. Знакомое и незнакомое притягиваются и отталкиваются друг от друга, взаимодействуют друг с другом и даже превращаются в единый объект, оставаясь при этом в разных измерениях. В этом и заключается техника Алексея Шора — в синтезе-анализе отраженных и переотраженных объектов, которые причудливо укладываются в сознании.

Трансформированные мелодии из «Травиаты» и «Бал-маскарада», вариации на тему песенки Герцога по поводу того, что сердце красавицы склонно к измене, кудесничающие музыканты играли задорно, пластично, единым музыкальным организмом. Услышанный с точки зрения нашего века, Верди обрел еще большую привлекательность, ибо формат его опер, если позволительно так выразиться, раздвинулся во времени. К тому же братья Параторе наглядно показали, насколько в музыке Алексея Шора сильны вокальные интонации, полнозвучие которых сохраняется даже в самой тихой динамике.

На бис братья преподнесли «Танец огня» Мануэля де Фальи и Финал «Карнавала животных» Сен-Санса, причем второй — поменявшись местами (теперь справа оказался Джозеф). Играли в вихревом темпе, с экстремальным акробатическим скрещиванием рук, удивительно точно попадая при этом в каждую ноту. Невозможно передать словами всю степень их обаяния — для этого необходимо оказаться в энергетическом поле Параторе, а оттуда уже воспарить в иное звуковое и человеческое измерение (уж поверьте избегающему благоговейных охов и ахов критику, это истинно так). Пожив в их измерении около двух часов, слушатели выходили из зала абсолютно счастливыми.

Фотографии предоставлены Мальтийским международным музыкальным фестивалем