Былое и духи: «The Phantom of the Opera» в Тель-Авиве

Призраки – это, конечно, чисто английское явление. И пусть по недосмотру автором романа об оперном призраке стал француз, превратил его в явление мировой культуры все-таки англичанин. Ныне же лучший в мире мюзикл (упрекайте или соглашайтесь, но для меня это истинно так) Эндрю Ллойда Уэббера на сюжет готического ужастика Гастона Леру пожаловал в Тель-Авив прямиком с подмостков бродвейского театра Majestic. Нью-йоркскими сообщниками композитора стали – еще 30 лет назад – дизайнер Мария Бьёрнсон, хореограф-постановщик Джиллиан Линн, художник по свету Эндрю Бридж и режиссер Харольд Принс; легендарная команда, умудрившаяся сотворить вечно актуальное и захватывающее зрелище, эффектное и при том настолько изысканно-трепетное, что сдувать с него нужно не пыль, а пыльцу.

Вообще-то мюзиклу Уэббера, как герою уважающей себя сказки, ровно тридцать лет и три года. Именно в 1986-м, в Лондоне, возник сей хай-энд музыкальной культуры и культуры мюзикальной, ибо призрак оперы маячит здесь нешуточный – да, в принципе, это и есть опера. С восхитительными ариями, дуэтами, терцетами и хорами, с невероятно точно прописанной иерархией голосов протагонистов, ну а что касаемо разговорных диалогов, вспомните тот же зингшпиль. К слову, протагонисты в бродвейской постановке фантастические, с оперными голосами диапазоном в несколько октав.

Собственно, рецензировать «Призрак оперы» – всё равно что описывать восход солнца на морском берегу или звездное небо в пустыне; странное это было бы занятие. Поелику мюзикл в своей бродвейской версии по-прежнему прекрасен и свеж, и сцена одета не менее эффектно, чем населяющие ее персонажи – а одевала их сама Мария Бьёрнсон, чудо-дизайнер, авторству которой принадлежат знаменитая мигающая-падающая люстра, гондола, плывущая по подземному озеру, широкая лестница бал-маскарада и прочее причудливое, полное загадок пространство (не говоря уже о двух сотнях девятнадцативековой прелести костюмов). И чудес здесь хоть отбавляй, вроде самоиграющего пианино или вырастающих из воды свечей; что уж говорить об исчезновениях Призрака – в первый раз он просто исчез на глазах, и на месте том курился дымок, во второй уселся в кресло, где от него и вовсе осталось пустое место. И в избытке здесь морали о непонятости гения, и парижского шарма, и английской готики, и американского совершенства. И немало здесь от эстетики оживших картин, а тутошние балеринки словно спорхнули с полотен Дега. И немерено метафизической и художественной красоты.

От всего этого нас отделяет Лета оркестровой ямы, заботливо прикрытая сверху решеткой – мало ли, вдруг люстра упадет ненароком (хотя в это, учитывая перфекционизм американцев, конечно, не верится). Играют в оркестре музыканты из Нью-Йорка, России, а также солисты «Симфонетт Раанана», с упоением исполняющие музыку из-под палочки американского дирижера Дэвида Эндрюса Роджерса. Звучит всё так, будто в яме укрылся малеровский оркестр 1000 участников, в том числе мастеров электроники.

Повинна же во всем этом великолепии легенда о Призраке, обитающем в бельэпошном Париже, точнее, в катакомбах Парижской оперы. В недрах которой скрывалось знаменитое озеро (пятью этажами ниже уровня сцены) и имелась крыша (пятью этажами выше уровня сцены), воссозданные в спектакле, да так, что оторваться от сцены хоть на секунду нет никакой возможности – и вуаля. Ну а уж коли речь о сцене маскарада, где все искрится-переливается – тут уж респект кудеснику по свету Эндрю Бриджу.

И невдомек вам, отчего вдруг постарел молодой Призрак, как он умудрился растворяться в воздухе прямо на глазах, и вообще, человек он или фантом (Гастон Леру в своем романе предупреждал, что призрак «существовал, причем во плоти и крови, хотя делал всё, чтобы его считали настоящим привидением»). А может, правду говорил Сократ о «телообразных явлениях душ», то есть душ, пристрастившихся к телу?

Главный герой мюзикла пристрастился к телу и душе Кристины Даэ, хотя он, безусловно, байронический герой. Чувствительный художник, опустошенный неразделенной любовью (точнее, композитор – тут уместно вспомнить, что для немолодого Уэббера эта история была в некотором роде автобиографической, учитывая его внезапно вспыхнувшую любовь к Саре Брайтман). Сверхъестественно одаренный, о чем свидетельствует опера (очень современная, между прочим) «Триумф Дон Жуана», сочиненная Призраком, точнее, Ангелом Музыки. И в то же время остроумный, если вспомнить куклу-невесту в образе Кристины в его логове.

Что касается Кристины, то миниатюрная и беспредельно хорошенькая Меган Пичерно продемонстрировала, пожалуй, лучшее исполнение со времен Сары Брайтман. И как-то сразу верилось, что она его за муки полюбила, хотя потом оказалось, что все-таки любит она Рауля, и поцелуем своим, дарованным Призраку, просто спасала виконту жизнь.

Пение здесь вообще исключительное, если не сказать райское. И оно, как сама история, пропитано тайной, невинностью и страстью. Упомянутая Меган Пичерно (Кристина Даэ) распускается бутоном не столько на глазах, сколько в ушах – еще бы, ее ведь учит вокалу сам Ангел Музыки. Вторая скрипка в мужском тандеме Мэтт Лайзи (Рауль, виконт де Шаньи) практически не уступает первой. И, разумеется, магическая первая скрипка, Джонатан Роксмут (Призрак Оперы), на лицо ужасный, по-декадентски уязвимый и страстный, грозный и опасный, в общем, разный. К тому же, как выяснится в финале, благородно-жертвенный. Ну и все прочие, все до единого, от пародийной парочки продюсеров театра до экзальтированной примадонны Карлотты Джудичелли, которую поет истинная примадонна, «сопрано С» Беверли Шиа.

Опера-призрак, потрясающий спектакль, который останется таковым еще тридцать лет, и триста тридцать три года. Волшебное действо, порожденное экстравагантным воображением и впечатляющее от и до. The Phantom of the Opera is here, и – отныне и во веки веков – inside my mind.

«Призрак оперы» («The Phantom of the Opera») впервые представлен в Израиле в рамках всемирного турне. Спектакли проходят в Оперном театре Тель-Авива до 7 сентября 2019 года.

Фото: Сергей Демьянчук