Неистовый Орландо

Израильская опера и оркестр Израильская Камерата (Иерусалим) открыли барочный сезон генделевским раритетом, крайне редко исполняемым в наших широтах: трудно представить себе нечто более изысканно-прекрасное

«Орландо» в Израильской опере – это два с половиной часа оперной магии. И магией заведует здесь не Зороастро, а сам Георг Фридрих Гендель, на которого чутко настроены певцы и оркестр, явившие Израилю настоящее исторически информированное исполнительство. Режиссером действа выступила Ширит Ли Вайс, одела сцену и разноликих влюбленных Майя Мейдар Моран, оркестровые правила игры предложил Эйтан Шмайсер. В результате изысканная музыкальная шкатулка эпохи барокко предстала перед группой ценителей в лучшем своем обличии – из всех возможных.

Из декораций здесь – два ложа любви. Справа и слева. Одно – из минувших дней, где Анжелика еще была возлюбленной Орландо, второе – из нынешних, где предаются любовным утехам. Во втором акте прошлое и настоящее поменяются местами, Анжелика и Медоро сыграют блистательную сцену соития, а Орландо на ложе, еще не остывшем от любви, окончательно сойдет с ума.

Тут, наверное, надобно кое-что пояснить. В основе сюжета оперы лежат – в самом что ни на есть буквальном смысле – четверо влюбленных. Запеленутые, как в греховную простыню, в два любовных треугольника: рыцарь, он же паладин Карла Великого, он же чужой среди своих Орландо влюблен в катайскую принцессу Анжелику, которая взаимно влюблена в африканского принца Медоро, в которого, в свою очередь, влюблена пастушка Доринда, которой Медоро когда-то обещал свою любовь. Распеленать и распутать эти сложные любовные треугольники способен лишь deus ex machina, маг Зороастро.

Ну а поскольку замечательная Ширит Ли Вайс еще и феминистка, фемин в ее играх о душе и теле оказалось больше: партию Медоро исполнила меццо-сопрано, так что сюжетно Анжелика-Медоро-Доринда образовали дополнительный лесбийский треугольник. И выглядело это столь невинно-прекрасно, столь красиво – разметавшиеся рыжие кудри Анжелики, ножка в черном чулке, оголенные плечи Доринды, хрупкий/ая Медоро в брючной роли, – что, казалось, авторы оперы именно это и имели в виду.

Вместо туманных аркадских лесов и гротов оригинала Ширит Ли Вайс помещает оперу в некое условное полутемное пространство. На сцене – барочный оркестр, в котором визуально и акустически выделяется теорба, барочная лютня с длинной шеей. На авансцене Доринда сажает цветы: одно легкое движение – и высоченный цветок уже растет прямо из досок; и как ей это удается? Позже цветы (любви, никак иначе) опадут, разлетятся увядшими лепестками.

«Орландо» (1733) – одна из трех опер, созданных Генделем на основе поэмы Лудовико Ариосто «Неистовый Роланд» (две другие – «Ариодант» и «Альцина»). И во всех царит барочная любовь, как взаимная, так и неразделенная. Вот и на сей раз мы имеем дело с двумя отвергнутыми любовниками – Дориндой, чья реакция на измену Медоро, скорее, забавна, и Орландо, чья реакция куда более плачевна. Рыцарь долго разрывается между любовью и подвигами, в результате чего впадает в безумие, но на помощь ему приходит наш старый знакомец маг Зороастро. По словам режиссера, это не волшебник в традиционном смысле, а своего рода психолог, который помогает Орландо справляться с экстремальными ситуациями и даже умудряется вернуть ему здравомыслие, то бишь воротиться к собственным истокам. Более того, Ширит Ли-Вайс убеждена, что «Орландо» – прежде всего рассказ о внутреннем преодолении травмы, связанной с потерей власти.

Помимо красивейшей музыки, в опере звучат пленительные тексты: анонимный либреттист одарил нас изящными упоминаниями Леды и Лебедя, Венеры и Амура, Геракла и Ахилла. Заметим также, что «Орландо» предъявляет к исполнителям довольно жесткие вокальные требования: все пятеро певцов должны вынести почти трехчасовой марафон арий da capo. И они это сделали, более того, оставалось только диву даваться, насколько по душе (и по голосу) пришлось израильским вокалистам настоящее барочное пение. Сопрано Даниэла Скорка в образе Анжелики, с прической, позаимствованной у Красной Королевы Тима Бёртона, пела по обыкновению великолепно: яркий голос, бархатистая звучность, тончайшая отделка мелодических фраз, способность замедлять время и волшебным образом вовлекать аудиторию в свою орбиту. К слову, первые две ее арии в первом акте, обе двухчастные, без da capo (некоторые номера у Генделя специально усечены, дабы отразить психическое состояние персонажей), звучали на диво современно. Не уступала сопернице и сопрано Таль Ганор в партии Доринды, покорившая смесью серебристого вокала и остроумия, а также умением легко переключаться с веселья на меланхолию; более того, комической вершиной спектакля стала игра певицы в третьем акте, в арии «Amor è qual vento». Отрадно, что голоса двух солисток – выразительное сопрано Скорки и легкий, теплый голос Ганор – являли приятный контраст, особенно в «Consolati, o bella», знаменитом трио Анжелики-Доринды-Медоро.

Меццо-сопрано Анат Чарны – Медоро – продемонстрировала не только впечатляющий голос, но и исключительную музыкальность, в особенности в «Vorrei poterti amar» или возвышенных «Verdi allori» и «Verdi piante» (где Анжелика и Медоро нежно прощаются с лесом, который они должны покинуть). Еще одним приятным сюрпризом стало потаенно-страстное пение «доктора Миракля» в черном пальто стиля unisex, он же бас-баритон Одед Райх в партии Зороастро, сразившего обеими бравурными ариями в первом и третьем актах, равно как и торжественной, a la Зарастро Моцарта из «Волшебной флейты», во втором.  

Заглавная партия, как известно, была сочинена для знаменитого кастрата Сенезино, primo uomo во многих лондонских операх Генделя. Сегодня ее поют либо меццо-сопрано, либо контртенора. Контртенор Алон Харари, начиная с каватины, мастерски изображает перепады настроения ревнивого, безумно влюбленного воина Орландо, его внутренние конфликты, распад его разума, его метания между любовью и долгом. Знаменитая сцена безумия из второго акта («Ah! Stigie larve…»), когда Орландо кажется, будто он умер и попал в ад, заставляет публику пережить массу эмоций, от ярости до жалости; мне же лично пришелся по душе финал гавота «Vaghe pupille», исполненный Харари будто в трансе.

Дирижер Эйтан Шмайсер за пультом великолепной Израильской Камераты (Иерусалим) предпочитает бодрые темпы, даже милейшая «Verdi Allori» Медоро становится у него бойким менуэтом. Сочетая исторический флёр, потрясающую маневренность в быстрых темпах и широкую палитру оттенков, тонкий стилист Шмайсер не перечит Генделю, одаряя его при том трепетностью вибраций и какой-то современной аллегоричностью. Словом, делает всё для того, чтобы два с половиной часа пролетели незаметно.

P.S. Шедевр можно услышать еще единожды, на сей раз в Иерусалиме. Непременно сделайте это.