home
Что посмотреть

«Паразиты» Пон Чжун Хо

Нечто столь же прекрасное, что и «Магазинные воришки», только с бо́льшим драйвом. Начинаешь совершенно иначе воспринимать философию бытия (не азиаты мы...) и улавливать запах бедности. «Паразиты» – первый южнокорейский фильм, удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Снял шедевр Пон Чжун Хо, в привычном для себя мультижанре, а именно в жанре «пончжунхо». Как всегда, цепляет.

«Синонимы» Надава Лапида

По словам режиссера, почти всё, что происходит в фильме с Йоавом, в том или ином виде случилось с ним самим, когда он после армии приехал в Париж. У Йоава (чей тезка, библейский Йоав был главнокомандующим царя Давида, взявшим Иерусалим) – посттравма и иллюзии, замешанные на мифе о герое Гекторе, защитнике Трои. Видно, таковым он себя и воображает, когда устраивается работать охранником в израильское посольство и когда учит французский в OFII. Но ведь научиться говорить на языке великих философов еще не значит расстаться с собственной идентичностью и стать французом. Сначала надо взять другую крепость – самого себя.

«Frantz» Франсуа Озона

В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще чувствуют себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, и обретаются герои фильма. Оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу. 

«Патерсон» Джима Джармуша

В этом фильме всё двоится: стихотворец Патерсон и городишко Патерсон, bus driver и Адам Драйвер, волоокая иранка Лаура и одноименная муза Петрарки, японец Ясудзиро Одзу и японец Масатоси Нагасэ, черно-белые интерьеры и черно-белые капкейки, близнецы и поэты. Да, здесь все немножко поэты, и в этом как раз нет ничего странного. Потому что Джармуш и сам поэт, и фильмы свои он складывает как стихи. Звуковые картины, настоянные на медитации, на многочисленных повторах, на вроде бы рутине, а в действительности – на нарочитой простоте мироздания. Ибо любой поэт, даже если он не поэт, может начать всё с чистого листа.

«Ужасных родителей» Жана Кокто

Необычный для нашего пейзажа режиссер Гади Ролл поставил в Беэр-Шевском театре спектакль о французах, которые говорят быстро, а живут смутно. Проблемы – вечные, старые, как мир: муж охладел к жене, давно и безвозвратно, а она не намерена делить сына с какой-то женщиной, и оттого кончает с собой. Жан Кокто, драматург, поэт, эстет, экспериментатор, был знаком с похожей ситуацией: мать его возлюбленного Жана Маре была столь же эгоистичной.
Сценограф Кинерет Киш нашла правильный и стильный образ спектакля – что-то среднее между офисом, складом, гостиницей, вокзалом; место нигде. Амир Криеф и Шири Голан, уникальный актерский дуэт, уже много раз создававший настроение причастности и глубины в разном материале, достойно отыгрывает смятенный трагифарс. Жан Кокто – в Беэр-Шеве.

Новые сказки для взрослых

Хоть и пичкали нас в детстве недетскими и отнюдь не невинными сказками Шарля Перро и братьев Гримм, знать не знали и ведать не ведали мы, кто все это сотворил. А началось все со «Сказки сказок» - пентамерона неаполитанского поэта, писателя, солдата и госчиновника Джамбаттисты Базиле. Именно в этом сборнике впервые появились прототипы будущих хрестоматийных сказочных героев, и именно по этим сюжетам-самородкам снял свои «Страшные сказки» итальянский режиссер Маттео Гарроне. Правда, под сюжетной подкладкой ощутимо просматриваются Юнг с Грофом и Фрезером, зато цепляет. Из актеров, коих Гарроне удалось подбить на эту авантюру, отметим Сальму Хайек в роли бездетной королевы и Венсана Касселя в роли короля, влюбившегося в голос старушки-затворницы. Из страннейших типов, чьи портреты украсили бы любую галерею гротеска, - короля-самодура (Тоби Джонс), который вырастил блоху до размеров кабана под кроватью в собственной спальне. Отметим также невероятно красивые с пластической точки зрения кадры: оператором выступил поляк Питер Сушицки, явно черпавший вдохновение в иллюстрациях старинных сказок Эдмунда Дюлака и Гюстава Доре.
Что послушать

Kutiman Mix the City

Kutiman Mix the City – обалденный интерактивный проект, выросший из звуков города-без-перерыва. Основан он на понимании того, что у каждого города есть свой собственный звук. Израильский музыкант планетарного масштаба Офир Кутель, выступающий под псевдонимом Kutiman, король ютьюбовой толпы, предоставляет всем шанс создать собственный ремикс из звуков Тель-Авива – на вашей собственной клавиатуре. Смикшировать вибрации города-без-перерыва на интерактивной видеоплатформе можно простым нажатием пальца (главное, конечно, попасть в такт). Приступайте.

Видеоархив событий конкурса Рубинштейна

Все события XIV Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна - в нашем видеоархиве! Запись выступлений участников в реситалях, запись выступлений финалистов с камерными составами и с двумя оркестрами - здесь.

Альбом песен Ханоха Левина

Люди на редкость талантливые и среди коллег по шоу-бизнесу явно выделяющиеся - Шломи Шабан и Каролина - объединились в тандем. И записали альбом песен на стихи Ханоха Левина «На побегушках у жизни». Любопытно, что язвительные левиновские тексты вдруг зазвучали нежно и трогательно. Грустинка с прищуром, впрочем, сохранилась.
Что почитать

«Год, прожитый по‑библейски» Эя Джея Джейкобса

...где автор на один год изменил свою жизнь: прожил его согласно всем законам Книги книг.

«Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов» Ёко Тавада

Жизнь – это долгое путешествие в вагоне на нижней полке.

Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя уже не беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться.

«Комедию д'искусства» Кристофера Мура

На сей раз муза-матерщинница Кристофера Мура подсела на импрессионистскую тему. В июле 1890 года Винсент Ван Гог отправился в кукурузное поле и выстрелил себе в сердце. Вот тебе и joie de vivre. А все потому, что незадолго до этого стал до жути бояться одного из оттенков синего. Дабы установить причины сказанного, пекарь-художник Люсьен Леззард и бонвиван Тулуз-Лотрек совершают одиссею по богемному миру Парижа на излете XIX столетия.
В романе «Sacré Bleu. Комедия д'искусства» привычное шутовство автора вкупе с псевдодокументальностью изящно растворяется в Священной Сини, подгоняемое собственным муровским напутствием: «Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».

«Пфитц» Эндрю Крами

Шотландец Эндрю Крами начертал на бумаге план столицы воображариума, величайшего града просвещения, лихо доказав, что написанное существует даже при отсутствии реального автора. Ибо «язык есть изощреннейшая из иллюзий, разговор - самая обманчивая форма поведения… а сами мы - измышления, мимолетная мысль в некоем мозгу, жест, вряд ли достойный толкования». Получилась сюрреалистическая притча-лабиринт о несуществующих городах - точнее, существующих лишь на бумаге; об их несуществующих жителях с несуществующими мыслями; о несуществующем безумном писателе с псевдобиографией и его существующих романах; о несуществующих графах, слугах и видимости общения; о великом князе, всё это придумавшем (его, естественно, тоже не существует). Рекомендуется любителям медитативного погружения в небыть.

«Тинтина и тайну литературы» Тома Маккарти

Что такое литературный вымысел и как функционирует сегодня искусство, окруженное прочной медийной сетью? Сей непростой предмет исследует эссе британского писателя-интеллектуала о неунывающем репортере с хохолком. Появился он, если помните, аж в 1929-м - стараниями бельгийского художника Эрже. Неповторимый флёр достоверности вокруг вымысла сделал цикл комиксов «Приключения Тинтина» культовым, а его герой получил прописку в новейшей истории. Так, значит, это литература? Вроде бы да, но ничего нельзя знать доподлинно.

«Неполную, но окончательную историю...» Стивена Фрая

«Неполная, но окончательная история классической музыки» записного британского комика - чтиво, побуждающее мгновенно испустить ноту: совершенную или несовершенную, голосом или на клавишах/струнах - не суть. А затем удариться в запой - книжный запой, вестимо, и испить эту чашу до дна. Перейти вместе с автором от нотного стана к женскому, познать, отчего «Мрачный Соломон сиротливо растит флоксы», а правая рука Рахманинова напоминает динозавра, и прочая. Всё это крайне занятно, так что... почему бы и нет?
Что попробовать

Тайские роти

Истинно райское лакомство - тайские блинчики из слоеного теста с начинкой из банана. Обжаривается блинчик с обеих сторон до золотистости и помещается в теплые кокосовые сливки или в заварной крем (можно использовать крем из сгущенного молока). Подается с пылу, с жару, украшенный сверху ледяным кокосовым сорбе - да подается не абы где, а в сиамском ресторане «Тигровая лилия» (Tiger Lilly) в тель-авивской Сароне.

Шомлойскую галушку

Легендарная шомлойская галушка (somlói galuska) - винтажный ромовый десерт, придуманный, по легенде, простым официантом. Отведать ее можно практически в любом ресторане Будапешта - если повезет. Вопреки обманчиво простому названию, сей кондитерский изыск являет собой нечто крайне сложносочиненное: бисквит темный, бисквит светлый, сливки взбитые, цедра лимонная, цедра апельсиновая, крем заварной (патисьер с ванилью, ммм), шоколад, ягоды, орехи, ром... Что ни слой - то скрытый смысл. Прощай, талия.

Бисквитную пасту Lotus с карамелью

Классическое бельгийское лакомство из невероятного печенья - эталона всех печений в мире. Деликатес со вкусом карамели нужно есть медленно, миниатюрной ложечкой - ибо паста так и тает во рту. Остановиться попросту невозможно. Невзирая на калории.

Шоколад с васаби

Изысканный тандем - горький шоколад и зеленая японская приправа - кому-то может показаться сочетанием несочетаемого. Однако распробовавшие это лакомство считают иначе. Вердикт: правильный десерт для тех, кто любит погорячее. А также для тех, кто недавно перечитывал книгу Джоанн Харрис и пересматривал фильм Жерара Кравчика.

Торт «Саркози»

Как и Париж, десерт имени французского экс-президента явно стоит мессы. Оттого и подают его в ресторане Messa на богемной тель-авивской улице ха-Арбаа. Горько-шоколадное безумие (шоколад, заметим, нескольких сортов - и все отменные) заставляет поверить в то, что Саркози вернется. Не иначе.

Екатерина Сканави: «Левитанский – это «невстреча» с самим собой»

30.12.2019Елена Шафран

В 12 лет Катя Сканави выступила с оркестром в Большом зале Московской консерватории, исполнив Третий концерт Дмитрия Кабалевского под управлением автора. Она родом из известной семьи: дед пианистки со стороны отца – талантливый математик, поэт и драматург, автор учебников и задачников, по которым учатся по сей день. Отец  Владимир Сканави – профессор консерватории и известнейший пианист. Дед с материнской стороны – Александр Зархи, знаменитый кинорежиссер, снявший такие знаковые картины как «Анна Каренина» и «Высота». Мать Кати Сканави, Нина Зархи – известный киновед и кинокритик. С пяти лет Катя играла на пианино, но  мечтала о скрипке или флейте, чтобы иметь возможность свободно перемещаться с инструментом по комнате во время занятий и смотреть в окно. Однако мать девочки настояла на том, чтобы Катя играла на рояле, как и ее папа – Владимир Сканави.

Девочка, поцелованная Богом, в 18 лет покорила Париж, став сенсацией на конкурсе Маргариты Лонг и Жака Тибо. Блестящая пианистка Катя Сканави, ученица великих Горностаевой, Крайнева, Бабаяна, завоевав Европу, Америку, Австралию, сегодня живет в Москве. Выступления с оркестрами, сольные концерты – для нее открыты лучшие залы мира. Свое участие в драматическом спектакле «УтроВечер» Катя называет попыткой выйти за рамки привычного. В содружестве с актрисой Чулпан Хаматовой и балетмейстером Владимиром Варнавой пианистка создает новый жанр, где музыка неотделима от движения и слова. Накануне гастролей в Израиле Катя Сканави рассказала, какую музыку слышала внутриутробно, от каких людей черпаешь несловесное и каково жить под счастливой звездой.

– Спектакль «УтроВечер» насквозь пропитан музыкой. Она так вдохновенно вами исполняется… Скажите, Катя, как вы подбирали музыку под этот поэтический текст?

– Мне как пианистке было очень интересно работать с Чулпан Хаматовой и Володей Варнавой. Не покидало чувство, что мы создаем некую новую форму искусства, где связано все воедино: музыка, танец, стихи. Моей задачей было создать не  только музыкальное сопровождение, но музыкальное пространство, ауру. Поэтический текст, обволакиваемый и подкрепленный музыкой, звучит на сцене иначе. Так же как музыка слышится по-другому в резонансе с прекрасными стихами. Происходит такое взаимовыгодное сотрудничество. Здесь много разных вариантов взаимодействия, что открывает возможности своей трактовки каждым зрителем и слушателем. Ведь в каждом из нас и музыка, и стихи отзываются глубоко личными переживаниями. Мы накладываем эмоции на музыкальный и поэтический ряд.

– В этом спектакле буря эмоций.

– А мое исполнение камерное, тихое. Мы искали эмоциональную гармонию между текстом и музыкой. Чисто технически находили верный тон и звучание, чтобы Чулпан не приходилось слишком подчеркивать и повышать интонацию, чтобы не заглушать ту же эмоцию. У нас есть части текста без музыки, есть переплетение музыки со словами.

– Как вы считаете, музыка расшифровывает слова, объясняет что-то?

– Как музыка может объяснять? Она самодостаточна. Она создает атмосферу, настроение, эмоциональный ряд. Выявляет интонации, подчеркивает внутренние, текстовые смыслы. Гармония в этом диалоге достигается на уровне инстинкта. Чулпан человек очень музыкальный, она любит музыку, прекрасно ее чувствует. Многие из музыкальных произведений для спектакля были предложены ею.

– Что вам, широко концертирующей пианистке, дает участие в драматическом спектакле?

– Большой простор для импровизации. Возможность интересных решений в смысле музыкального языка. В спектакле я могу себе позволить то, что мы себе не позволяем в нашей нормальной концертной жизни.

– Вы не первый раз встречаетесь с Чулпан Хаматовой.

– У нас были программы, которые мы вместе делали для фонда «Подари жизнь». Одна из них, «Книга войны», прошла с успехом в Лондоне. Чулпан читала большие отрывки из дневников детей, переживших войну, гетто, лагеря, блокаду, а я играла. Еще у нас была программа в Пушкинском музее на Декабрьских вечерах. Французская и русская музыка, и поэзия начала 20 века.

– Вы не просто аккомпанируете в спектакле «УтроВечер»,  вам на сцене отведена определенная роль. Вы сопереживаете и слушаете этот текст. Что вам лично созвучно в стихах Левитанского? В чем, по-вашему, его современность?

– Лирика Левитанского будет актуальна во все времена, пока останутся актуальны человеческие чувства. Во мне его стихи отзываются очень глубоким внутренним резонансом. Неустроенность, «невстроенность» этого человека в тот мир и время, в которое ему довелось жить. Какая-то «невстреча» с самим собой, с тем, которым ты хотел бы стать. «Невстреча» с людьми, с которыми тебе, может, было бы и тепло и интересно, а ты теми или иными обстоятельствами приговорен к совершенно другим координатам. Это одиночество заложено в каждом творческом человеке. И существует наша внутренняя и душевная ответственность перед тем, что нам дано и что в нас заложено и должно быть переработано во что-то, раз уж мы творцы.

– И это  говорите вы, человек, родившийся под счастливой звездой.

– Да, под счастливой. Но это не значит, что я с утра до вечера живу с ощущением, что all is fine. Это не совсем мой жизненный настрой.

– Вы помните, когда первые услышали музыку?

– Я всегда ее слышала. Мой папа пианист. Он играл, и я помню музыку с самого раннего возраста. А произведение, которое буквально врезалось в память, и я его идентифицирую с детством – это мазурка Шопена ля минор. Если считать, что внутриутробно мы все знаем и слышим, то это мой случай. Мама моя поехала в роддом из Большого зала консерватории, с концерта Рихтера, где она сидела на ступеньках в амфитеатре.

– Ваша судьба была предопределена до рождения…

– Папа пианист, а мама занималась кино. Музыку мама обожала и в детстве тоже ей училась. Понятно, что родители мои хотели, чтобы музыкой занималась и я. Поскольку музыке учиться трудно, то мама считала, что это закаляет характер.

– Вас таким образом закаляли?

– У меня очень много энергии было, и ее надо было куда-то тратить.

– Не хотелось ли  вам все это бросить?

– Хотелось, конечно. Кому же из подростков хочется заниматься, когда есть масса всего другого интересного. Но этот период я переросла, когда училась в Гнесинке у Татьяны Абрамовны Зеликман. Последние два класса я отучилась в ЦМШ у Владимира Крайнева. А дальше я прошла достаточно причудливо-извилистый путь, потому что не поступала в консерваторию как все, а уехала, когда в десятом классе получила премию на конкурсе Маргариты Лонг в Париже. Я поступила в аспирантуру Парижской консерватории, параллельно учась в 11 классе школы в Москве. Закончив обучение и в Париже, и в Москве одновременно, уехала в Америку, училась в Кливленде у Сергея Бабаяна. Вернувшись в Москву, уже с тремя детьми, поступила в класс к Вере Горностаевой и получила диплом Московской консерватории, а потом аспирантуры.

– Ваш учитель Сергей Бабаян – также продукт разных школ и традиций.

– Я была счастлива, что  попала к Бабаяну. На мой взгляд, он выдающаяся личность и невероятно преданный своему делу музыкант. Он вобрал в себя много разных школ, будучи очень любознательным и пытливым. В Москву он приехал из Еревана, и, как он рассказывал, чувствовал некое отставание от тех, кто поступил в консерваторию после Московской ЦМШ. Он скрупулезно занимался, консультировался у Плетнева, Горностаевой, других выдающихся педагогов. И все это переработал в свою собственную систему взаимоотношений с музыкой, в систему преподавания и общения со студентами. А в тяжелые для него времена, когда у него не было концертов, и он был мало востребован, он все равно развивался, рос, искал, слушал. Это мне очень близко. На его курсе мы всегда учились чему-то новому. Для меня это был период бурного роста. Да, и для других учеников тоже, рядом с ним просто по-другому и не получалось ни у кого.

– У вас не было желания остаться на Западе?

– Ни в Париже, ни в Америке у меня не было внутреннего ощущения, что я уехала навсегда. По счастью, мы в то время уже могли себе позволить ездить туда и обратно. У меня всегда была очень сильная связь с Москвой. И мои родители никогда не хотели отсюда уезжать. Они очень любили и свою работу, и своих  друзей, свой круг общения. И эту близость я на себе сейчас очень остро ощущаю. Это не то, что мы общаемся каждый день и сидим на кухнях, как это бывало в 1960-е годы, но греет само осознание, что мы тут все где-то все рядом в городе, где мы выросли, где жили наши родители, и бабушки, и дедушки. По-английски можно это выразить как we belong here. Мы принадлежим этому месту. Но это не мешает мне много путешествовать не только по делу, но и по зову сердца.

– Вам приходило работать со многими великими музыкантами, с Менухиным, Кремером, Башметом. Расскажите об общении с такими людьми, о работе с ними. Как это все происходит?

– Их нельзя записать всех в один и тот же файлик. Каждый  уникален сам по себе. Менухина я застала уже в последний период его жизни. Я с ним играла как солистка, он дирижировал. Что я могу сказать? Рядом с такими людьми находиться очень важно и невероятно трепетно. И учишься не только от того, что они говорят на репетициях, а от всей ауры, личности. Об этом сложно рассказывать. Тут черпаешь несловесное. Помимо каких-то конкретных вещей, относящихся к той или иной части музыки, учишься создавать в момент исполнения что-то новое, не пытаясь воспроизводить то, что ты уже когда-то нашел. У гениальных музыкантов это как способность жить и дышать.

Photo © Gueorgui Pinkassov – предоставлены Екатериной Сканави


  КОЛЛЕГИ  РЕКОМЕНДУЮТ
  КОЛЛЕКЦИОНЕРАМ
Элишева Несис.
«Стервозное танго»
ГЛАВНАЯ   О ПРОЕКТЕ   УСТАВ   ПРАВОВАЯ ИНФОРМАЦИЯ   РЕКЛАМА   СВЯЗАТЬСЯ С НАМИ  
® Culbyt.com
© L.G. Art Video 2013-2024
Все права защищены.
Любое использование материалов допускается только с письменного разрешения редакции.
programming by Robertson