Маркс и его братья

В Израильской опере состоялась премьера черно-белого «Севильского цирюльника»

И все бегут-бегут-бегут, скорость зашкаливает, Базилио прихрамывает на полном скаку, а вот он уже на велосипеде, и младенцы катят на коляске, и детишки хулиганят и отбирают у зазевавшегося доктора бутылку молока, и объемная тетенька шлепает их по мягкому месту, а они ее потом подушками, и все то на авансцене, то на балконе, то в спальне Розины, то в гостиной Бартоло, то в цирюльне, то в нотариальной конторе, и что-то взрывается, и вот лицо клерка уже покрыто копотью, и недобритый брадобреем сеньор прячется куда-то в собачью дверцу, и цирюльник подслушивает диалог двух Б, приставив к потолку рупор, а потом в этот рупор поет учитель музыки в купальном костюме, которому Фигаро наколол татуировку, отчего у того и случился мнимый приступ скарлатины, и полицейские с невероятно потешными физиономиями вовсе не страшные, а герои всё того же имброльо, где субтильный Альмамива то Линдоро, то сеньоро, то вообще непонятно кто, и всякие разные персонажи то поют, то мимируют, то кряхтят, то повизгивают, то покрякивают, и вся эта невероятная партитура звучит, шумит, бежит и будит сонный брег, и блещет, и гласит – «Севильский цирюльник» в Израильской опере, пусть и датский, а всё ж не совсем, и Фигаро для пущей важности мастерски изображает байлаора на словах «col cavaliere» в своей каватине; знай, дескать, наших, гишпанских.

Но прежде всего – черно-белое эстетское: невероятной красоты сценография и костюмы авторства датской художницы и сценографа Рикке Юллунд. И такие она дивные домики построила, что как только поднимается то, что тут вместо занавеса – а это, сами понимаете, интертитры, ведь уморительный спектакль заточен под немое кино – вы сразу понимаете, что вот оно, то самое место, где вам давно хотелось побывать. Черно-белая Аркадия. Которая тут с оттенками бежевого, серого, легкой сепии etc., так что цвета в избытке, и он прекрасен (для эстетов опять же); и пестрота становится как-то не нужна.

Итальянский бас-баритон Лучано ди Паскуале в партии-роли доктора Бартоло с его исключительным по краскам parlando и американский тенор Аарон Блейк в партии-роли Альмавивы – два феноменальных буффона, на которых, как на двух китах, держится вся постановка. Эта парочка из категории настоящих россиниевских: лицедействует, комикует, флиртует, поет предписанное, виртуозно меняя тембры и интонации, на ходу сочиняет гэги, и делает это так хорошо, что надо просто видеть, надо просто слышать. Братьям Маркс с их «комедией абсурда», будь они сейчас, впору этой парочке позавидовать – а лучше принять в свое братство. Вся остальная свита играет королей, и хотя рисунки ролей им придуманы режиссером забавные (что в фокусе, что не в фокусе), с Блейком и ди Паскуале их не уравнять. Скажем, нереальной красоты колоратурное меццо-сопрано Айгуль Ахметшина, поющая Розину – никто не спел бы лучше, таких вокальных данных поискать днем с огнем, оттого и вывезли девушку из башкирской деревни на учебу в Ковент-Гарден; подучиться бы еще актерскому мастерству, преодолеть врожденную пластику, и цены ей не будет. Или американец Джонатан Мичи в образе Фигаро – высокий лирический баритон (слух, насупившись, требует вернуть лирико-драматического!), не осиливший россиниевскую скороговорку в каватине, лицом словно срисован с героя картины Мунка «Крик».

Дон Базилио, попевая  шлягерную арию «Клевета», пускает в ход такую пиротехнику, что горит, стреляет и взрывается на каждом углу (что ж, из россиниевского крещендо вполне может разгореться пламя), ну а дабы наглядно продемонстрировать, как могут искрить злонамеренные слухи, разлетаясь по миру, дон готовит самодельный фейерверк, заворачивает его в газету и отправляет мальчика-посыльного к добрым людям. Фигаро-пройдоха от газетки отказывается, так что страдает бедняга нотариус, даже с таблички NOTARIO слетает буква T, оставляя за собой символичное NO ARIO. Что как нельзя лучше соответствует исполнению La calunnia итальянским бас-баритоном Гвидо Локонсоло (и куда только делся тот Лепорелло). К слову, на фасад таунхауса доктора Бартоло проецируются самые настоящие интертитры, то бишь перевод либретто на иврит; ну да, он опять возникает перед глазами, мой отныне любимец Лучано ди Паскуале, истинный бас-буффо, который в финале первого акта продевает голову в портрет самое себя.

Итальянскому маэстро Алессандро де Марки удалось детально распробовать приготовленное композитором угощение, в рецептуре которого – и красивые мелодии, и фирменные крещендо, и уморительные скороговорки, и дивная кантилена, и виртуозная эквилибристика колоратур. Эти колоратуры – настоящая вокальная гимнастика для певцов-виртуозов, и любой дирижер всегда с каким-то садистским удовольствием исследует, насколько далеко он может зайти в ускорении темпов и примут ли певцы подобный вызов. На сей раз опыты ставил де Марки, и, знаете ли, все ансамбли, от терцета до нонета, были столь стремительно и столь мастерски пропеты-проговорены, что эксперимент удался на славу. Мне же хочется пропеть осанну струнной группе Ришонского симфонического, которая идеально вписалась в дирижерский стиль и вкус. По режиссерскому же хотению опера подверглась немалым купюрам, оттого несется все еще стремительнее. Занятно, что участники спектакля – от режиссера/дирижера до певцов – дебютанты в Израильской опере, за исключением Базилио-Локонсоло и поющей Берту израильтянки Таль Бергман. Да, по законам жанра на подиуме, воздвигнутом в левом крыле оркестровой ямы, присутствует черно-белая таперша Яэль Керет; играет она на обычном пианино, и отнюдь не только партию continuo.

О влиянии магии оперы на реализм кинематографа известный теоретик киноискусства Зигфрид Кракауэр писал: «Опера отмирает, остается лишь ее паразитическое mise-en-scene; своим великолепием она слепит глаза и поэтому душит мысль. Построенная на чудесах, сфабрикованных в павильоне киностудии, она отвергает какие-либо чудеса, которые способна обнаружить кинокамера». Постановщик Мартин Лингбо поступает с точностью до наоборот, показывая нам, как кинематограф повлиял на оперу и как это, оказывается, здорово.

«Севильский цирюльник» идет на сцене Израильской оперы до 7 марта. Заказ билетов здесь.

Фото: Йоси Цвекер