Сергей Смбатян: «Хронометра в музыке для меня не существует»

Основатель, художественный руководитель и главный дирижер Государственного симфонического оркестра Армении Сергей Смбатян – молодой гений, поцелованный Б-гом, чьи мудрость и шарм превращают любой опус в сочинение превосходной степени. Смбатян высказывает вековые мысли композиторов так искусно, что действо, им созидаемое, неизменно оборачивается магическим театром, за которым – и Моцарт, и космос. В его волшебных руках даже строптивые (израильтяне меня поймут) медные ведут себя как трубящие ангелы; хочется задержать каждую ноту и любоваться ее чистым, сияющим светом, ибо Смбатян – это выход в такое качество звука, где красота и гармония не позволяют себе ничего лишнего.

Признаюсь, Государственный симфонический оркестр Армении уже три года является моим личным фаворитом. ASSO отзывается на смбатяновский жест не просто импульсивно, но с какой-то высшей степенью свободы, посылая в зал и универсализм молодого дирижера, и его способ жить в музыке.

– Начну с неожиданного. С того, что вашему оркестру довелось исполнять музыку, написанную искусственным интеллектом...

– Да, представьте себе. Прошлой осенью в Армении проходил WCIT – Всемирный конгресс по информационным технологиям, и нас пригласили выступить на торжественном открытии. Учитывая, что в Ереване собрались передовые деятели ИТ-сферы, мы решили и музыку преподнести в инновационном стиле. Организовали международный WCIT-оркестр, куда вошли музыканты из 14 стран, в которых ранее проходил конгресс: Канада, Нидерланды, Малайзия, США, Греция, Тайбэй, Испания, Япония, Франция, Дания, Мексика, Бразилия, Австралия, Индия. И вот этот оркестр играл музыку, сгенерированную искусственным интеллектом. Создавалась она на основе армянских шараканов (жанр средневековых церковных песнопений), причем оркестранты заранее не были с ней знакомы – ноты они получали через планшеты в режиме online и тут же исполняли этот новый для себя и для окружающих опус. Впервые в мире мы научили искусственный интеллект армянским шараканам и получили абсолютно армянскую музыку! И к тому же создали новый формат зрелища. Получилось неплохо.

– Это, конечно, здорово. Но ведь в подобной музыке, скорее всего, могут быть идеальные сочетания звуков и такие же пропорции, однако вряд ли возможны семантика, контекст, размышления о чем-либо... Звуки же не первичны?

– Конечно, невозможно сравнивать музыку, созданную искусственным интеллектом, и музыку, написанную композитором. Каким бы идеальным ни был искусственный талант, ему не передать тех чувств, эмоций и образов, которые передает живой автор. Их даже сравнивать бессмысленно, учитывая, что они решают совершенно разные задачи. Но такой опыт интересен тем, что из него могут родиться новые приемы воздействия на слушателя. И потом, мы доказали, что технологии могут не только разъединять, но и объединять людей. И прежде всего, посредством музыки.

– А как вам удается одновременно вести диалог и с традицией, и с актуальным контекстом? Чтобы звучало свежо и современно? Дело только в дирижерской индивидуальности?

– Я действительно сторонник совмещения традиций и новых идей. Но делать это надо очень осторожно, я бы сказал, гармонично. Классическая музыка имеет свои устойчивые традиции, которые, собственно, и сохраняют ее как классическую, однако мы все-таки рискуем: в некоторых наших программах современная музыка представлена классическими методами. Ничего не поделаешь: современный мир хочет слышать новое звучание. Да, все слушают и восхищаются знаменитыми оркестрами, но вместе с тем всем опять-таки хочется, чтобы им предложили новое звучание, которое их удивит, хочется увидеть новые оркестры, хочется, наконец, такой музыки, которая раскроет в них самих новые пространства. Может, по этой причине билеты на многие европейские концерты нашего оркестра обычно распроданы задолго до выступлений. Людям интересны неожиданные музыкальные интерпретации, и, судя по приему и аплодисментам, нам удается оправдать ожидания публики.

– Как раз в эти дни вы совершаете европейское турне с солирующим Максимом Венгеровым, продолжением которого станет концерт в Тель-Авиве. Судя по отзывам, в залах творилось что-то невероятное. Впрочем, не сомневаюсь...

– Да, мы уже выступили в восьми концертных залах пяти стран Европы, среди них Берлинская филармония, венский Музикферайн, Большой фестивальный зал Зальцбурга, лондонский Барбикан, пражский Рудольфинум – благодаря Европейскому фонду поддержки культуры. Я очень рад, что Максим Венгеров, один из лучших скрипачей мира, стал значимой частью нашей команды. Он – наш большой друг, как для меня лично, так и для всего Государственного симфонического оркестра Армении. Кроме того, в нынешнем концертном сезоне Максим стал артистом-резидентом нашего оркестра. А несколько лет назад стоял у нас за пультом в качестве дирижера. Есть артисты, с которыми легко и приятно работать, которых понимаешь с полуслова. Так и с Максимом.

– Будет ли отличаться программа вашего израильского выступления от европейских?

– Отчасти. Скажем, в Европе мы исполняли премьеру Второй симфонии Джона Тер-Татевосяна «Судьба человека». А на фестивале Wandering Music Stars в Тель-Авиве сыграем Скрипичный концерт Бруха, «Морские пейзажи» Алексея Шора и Рапсодию для скрипки с оркестром «Цыганка» Равеля.

– Слушая, мы ведь досочиняем то, что слышим – мы, в зале. А можно ли как-то сделать так, чтобы у всех была единая рефлексия исполняемого вами произведения? Или не стоит этого делать, лучше отпустить слушателя в свободное плавание?

– Не думаю, что у слушателей может возникнуть одинаковое восприятие, да, пожалуй, и не нужно к этому стремиться. Каждый человек – это индивидуальность, и каждая индивидуальность воспринимает музыку через собственную призму. Скажу больше: очень часто произведение в исполнении одного и того же оркестра и дирижера в разное время может звучать совершенно по-разному. Ведь всё так или иначе воздействует на окончательное звучание музыки, будь то настроение или душевное состояние музыканта, атмосфера в зале, энергетический обмен со зрителем и прочая.

– Вот об этом энергетическом обмене, кстати. Климат концерта: предсказуем ли он? Или невозможно предугадать, как всё сложится? Можно ли взять его под свой контроль?

– Не сказал бы, что всё предсказуемо – климат концерта обусловлен многими обстоятельствами. Но в одном я уверен: если делаешь свою работу с любовью, вкладываешь весь свой потенциал, всё хорошо получится.

– После вашего совместного концерта на Мальтийском международном музыкальном фестивале замечательный скрипач Рэй Чен признался, что обрел своего идеального дирижера. И пояснил свою мысль в интервью «Мальтийскому вестнику»: «Дирижер на концерте похож на рассказчика, создающего мир, в котором живет главный герой – солист. Каждое выступление можно сравнить с пересказом «Короля Артура» или «Гамлета», где оркестр может как помочь, так и помешать герою. Идеальный дирижер умеет предвидеть действия каждого музыканта оркестра, не упустить солиста и вовремя и без ненужного давления направлять всех в правильное русло».

– Безусловно, без провидческого дара ничего не выйдет, все мы немного визионеры (смеется). Я помню этот концерт, мы открывали его симфонической поэмой «Влтава» Бедржиха Сметаны о чудесной реке, текущей по чудесным чешским землям, и озвучено это течение было мелодией, основанной на народной итальянской песне «La Mantovana», которая легла в основу гимна Израиля – «Атиква»...

– Вот-вот, я тогда еще написала, что вы сыграли на еврейских струнах моей космополитичной души. А другим вечером вы играли Дворжака, открывшего свою Америку – его симфонию «Из Нового Света», и транслировали нечто совершенно трансцендентное. Вам словно удалось отыскать тишину, а затем вернуть ей музыку – едва слышную, длящуюся идеально положенное ей время. Мне кажется, никто и никогда прежде не понимал так, до самой сути, Девятую Дворжака. И вот тут хотелось бы спросить: Сергей, а как получить доступ к композиторской идее? Ведь если это не наш современник, кто знает, что он имел в виду?

– Да, это весьма и весьма непросто. Можно только приблизительно предположить, что он имел в виду, изучив биографию композитора, или исторические события данного периода... Но вся эта разность интерпретаций – оркестрами и дирижерами – и вся эта разность восприятия слушателями, даже при жизни автора, словом, всё это разнообразие восприятий и мнений произведение лишь украшает, не так ли?

– Как-то мы с вами весь вечер проговорили о гегемонии дирижерской палочки. В каких случаях вы ее используете, в каких предпочитаете обходиться руками?

– Это, конечно, явление сродни мистическому. Каждый раз до того, как я решаю, как именно репетировать и как играть на концерте, мне сложно предугадать, как все сложится. Но есть музыка метрическая, а есть музыка, где угол и соотношение визуальное идут параллельно с музыкальным восприятием – вот тогда я пытаюсь палочку использовать. А при исполнении русских авторов в основном, когда музыка не строится на конкретном пульсе и постоянно должно быть такое живое движение, пытаюсь палочки избегать. Но это опять-таки очень зависит от настроения, от зала и, конечно же, от оркестра. Со своим оркестром я могу проводить разные эксперименты, пробовать разные звуки. Для себя я давно уже уяснил, что звук оркестра с палочкой и без палочки совершенно разный, поскольку временной отсчет и понимание музыкантами движений дирижера с палочкой намного сокращает концентрацию, что резко меняет их звук. Повторю, это явление мистическое, но я в него верю, поэтому каждый раз пробую и так, и так.

– Скажите, а в интерпретациях вы больше следуете своему внутреннему слуху – или все-таки разуму, логике?

– Я всегда обращаюсь к своему внутреннему голосу, который основан на мировоззрении, чувствах и восприятии музыки. Конечно, в искусстве чувства и эмоции доминируют, у меня, во всяком случае. Надо просто соблюдать баланс чувств и чувствительности.

– Почти как в романе Джейн Остин... Раз уж нас занесло попутным ветром в Туманный Альбион, самое время поведать, что вы, окончив две консерватории – Ереванскую и Московскую, совершенствовались в лондонской Королевской академии, на специальном курсе выдающегося дирижера, сэра Колина Дэвиса. Но это так, к слову. А в Израиле вы впервые выступили еще ребенком, правда?

– Да, много лет назад я играл в Израиле на скрипке, по приглашению дирижера Ваагна Папяна, моего доброго друга (несмотря на нашу разницу в возрасте). Мне было тогда пятнадцать лет, и я исполнял Скрипичный концерт Хачатуряна.

– У вас ведь и гены особенные: вы родились в семье композитора, вашим первым педагогом стала бабушка, учившая вас играть на скрипке...

– Бабушка действительно раскрыла для меня безграничность и силу музыки. Впервые она вручила мне скрипку, когда мне было 5 лет. С той поры мы с музыкой неразлучны. Со скрипкой, кстати, тоже, поскольку моя любовь к этому инструменту не угасла, я постоянно играю, но для себя. И вспоминаю уроки своего педагога Захара Брона. Захар Нухимович – особенный человек, он учит не только скрипичной игре, но и тому, как преодолевать препятствия и достигать своих целей. Этот опыт до сих пор ценен для меня, я часто мысленно переношусь в те годы... Но так уж сложилось, что жизнь привела меня к руководству оркестром.

– Вы руководите сегодня и Государственным симфоническим оркестром Армении, и Мальтийским филармоническим оркестром. Как удается совмещать?

– Как-то пытаюсь... Государственный симфонический оркестр Армении основали мы с друзьями, когда нам было по 18 лет. Тогда он назывался молодежным, но вскоре получил статус государственного. Нас объединяла вера в то, что мы – носители подлинных классических ценностей, без преувеличения. И по сей день эта вера сохранилась. А с сентября 2019 года я стал еще и главным дирижером Мальтийского филармонического оркестра, это прекрасный европейский коллектив. До того я руководил различными коллективами в качестве приглашенного дирижера и продолжаю сотрудничать с разными оркестрами. Что же касается того, как удается совмещать... Я всегда работал с большой нагрузкой, да, признаюсь, это нелегко. Но от своей работы я получаю такое удовольствие, и так люблю людей, с которыми работаю... И вот парадокс: напряженный график работы помогает мне правильно управлять своим временем.

– Зависит ли дирижер от оркестра? Или всегда только наоборот?

– Я бы сказал, что мы друг друга дополняем. Как дирижер зависит от оркестра, так и оркестр от дирижера. Представляете – перед вами около 100 музыкантов, личностей, имеющих собственное мнение и наделенных высоким интеллектом, и всех надо собрать в одной точке, убедить, что ты прав, чтоб они следовали за тобой... Тяжелый труд, что уж тут скажешь. И тогда на помощь приходит личное общение, совместная, коллективная работа. Ведь работа дирижера чем-то похожа на работу режиссера спектакля. Вначале режиссер пробует вдохнуть жизнь и идею в артистов, чтобы потом, во время репетиций, труппа двигалась в необходимом направлении. То же самое – и в случае с дирижером.

– Вот вы вспомнили Захара Брона, а ведь Максим Венгеров тоже у него учился...

– У нас вообще было много пересечений. Спустя пару лет после дебюта за пультом своего оркестра я выступал в Виндзорском замке на мероприятии Его Королевского Высочества принца Чарльза, с Philharmonia Orchestra; в том благотворительном гала-концерте солировал, среди прочих, Максим Венгеров. Концерт повторился в 2011 году в Букингемском дворце, где я снова дирижировал Филармоническим оркестром, и снова солировал Максим...

– В числе ваших нестандартных проектов, в том числе кроссжанровых, – дивное театрально-музыкальное действо Report on the Blind на музыку Шнитке с участием Джона Малковича. Мысль аргентинского писателя Эрнесто Сабато, героя которого изображал актер, сводилась к тому, что миром правят слепые, и его обязанность открыть этому самому миру глаза на истинное положение вещей. Вы ведь тоже видите свою миссию в том, чтобы открывать глаза миру – свидетельством тому основанный вами десять лет назад Детский камерный оркестр ЮНИСЕФ...

– Тогда, в сентябре 2009 года, как раз праздновалась двадцатая годовщина Конвенции о правах ребенка, и мне показалось, что очень важно обратиться к международному сообществу на языке музыки, сконцентрировав его внимание на вопросах о правах детей. А наш совместный проект с Джоном Малковичем был неким вызовом, когда вы воочию наблюдали за тем, как этому фантастическому человеку удается материализовать на сцене духовные ценности.

– Сейчас модно говорить о новой оптике – дескать, мы видим уже не так, как раньше, все иначе в нашу цифровую эру. А можно ли говорить и о новой акустике?

– Конечно. В мире ведь все развивается, в том числе и звучание. Классическая музыка тоже развивается, сегодня ее звучание отличается от звучания, скажем, 18-19 веков. Меняется звучание, меняются размеры и качество концертных залов, усовершенствуется акустика этих самых залов, что в итоге отражается на музыке. Как бы ни банально это прозвучало, жизнь – трансформируемый развивающийся процесс, и музыка, как частица жизни, не является исключением.

– Когда находишься на территории музыки, сложно сказать, насколько длинно или коротко длящееся музыкальное время. Бывают ли в вашей практике существенные отклонения от хронометража? Скажем, какая-то симфония под вашим управлением звучит не 40 минут, а 48? или более? Или, напротив, 30? И по каким причинам?

– Готов честно признаться: не было случая, чтобы при погружении в музыку я не терял чувства времени. Музыка – это искусство вне времени, оно имеет свое определенную протяженность, однако оно выше понятия времени. Поэтому хронометра с секундной точностью в музыке для меня не существует.

P.S. Максим Венгеров и Государственный симфонический оркестр Армении под управлением Сергея Смбатяна впервые выступят в Тель-Авиве 3 марта, в большом зале Израильской филармонии, на Втором фестивале Wandering Music Stars под музыкальным руководством Дмитрия Яблонского. Заказ билетов здесь.

Фото: Lusi Sargsyan