home
Что посмотреть

«Паразиты» Пон Чжун Хо

Нечто столь же прекрасное, что и «Магазинные воришки», только с бо́льшим драйвом. Начинаешь совершенно иначе воспринимать философию бытия (не азиаты мы...) и улавливать запах бедности. «Паразиты» – первый южнокорейский фильм, удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Снял шедевр Пон Чжун Хо, в привычном для себя мультижанре, а именно в жанре «пончжунхо». Как всегда, цепляет.

«Синонимы» Надава Лапида

По словам режиссера, почти всё, что происходит в фильме с Йоавом, в том или ином виде случилось с ним самим, когда он после армии приехал в Париж. У Йоава (чей тезка, библейский Йоав был главнокомандующим царя Давида, взявшим Иерусалим) – посттравма и иллюзии, замешанные на мифе о герое Гекторе, защитнике Трои. Видно, таковым он себя и воображает, когда устраивается работать охранником в израильское посольство и когда учит французский в OFII. Но ведь научиться говорить на языке великих философов еще не значит расстаться с собственной идентичностью и стать французом. Сначала надо взять другую крепость – самого себя.

«Frantz» Франсуа Озона

В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще чувствуют себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, и обретаются герои фильма. Оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу. 

«Патерсон» Джима Джармуша

В этом фильме всё двоится: стихотворец Патерсон и городишко Патерсон, bus driver и Адам Драйвер, волоокая иранка Лаура и одноименная муза Петрарки, японец Ясудзиро Одзу и японец Масатоси Нагасэ, черно-белые интерьеры и черно-белые капкейки, близнецы и поэты. Да, здесь все немножко поэты, и в этом как раз нет ничего странного. Потому что Джармуш и сам поэт, и фильмы свои он складывает как стихи. Звуковые картины, настоянные на медитации, на многочисленных повторах, на вроде бы рутине, а в действительности – на нарочитой простоте мироздания. Ибо любой поэт, даже если он не поэт, может начать всё с чистого листа.

«Ужасных родителей» Жана Кокто

Необычный для нашего пейзажа режиссер Гади Ролл поставил в Беэр-Шевском театре спектакль о французах, которые говорят быстро, а живут смутно. Проблемы – вечные, старые, как мир: муж охладел к жене, давно и безвозвратно, а она не намерена делить сына с какой-то женщиной, и оттого кончает с собой. Жан Кокто, драматург, поэт, эстет, экспериментатор, был знаком с похожей ситуацией: мать его возлюбленного Жана Маре была столь же эгоистичной.
Сценограф Кинерет Киш нашла правильный и стильный образ спектакля – что-то среднее между офисом, складом, гостиницей, вокзалом; место нигде. Амир Криеф и Шири Голан, уникальный актерский дуэт, уже много раз создававший настроение причастности и глубины в разном материале, достойно отыгрывает смятенный трагифарс. Жан Кокто – в Беэр-Шеве.

Новые сказки для взрослых

Хоть и пичкали нас в детстве недетскими и отнюдь не невинными сказками Шарля Перро и братьев Гримм, знать не знали и ведать не ведали мы, кто все это сотворил. А началось все со «Сказки сказок» - пентамерона неаполитанского поэта, писателя, солдата и госчиновника Джамбаттисты Базиле. Именно в этом сборнике впервые появились прототипы будущих хрестоматийных сказочных героев, и именно по этим сюжетам-самородкам снял свои «Страшные сказки» итальянский режиссер Маттео Гарроне. Правда, под сюжетной подкладкой ощутимо просматриваются Юнг с Грофом и Фрезером, зато цепляет. Из актеров, коих Гарроне удалось подбить на эту авантюру, отметим Сальму Хайек в роли бездетной королевы и Венсана Касселя в роли короля, влюбившегося в голос старушки-затворницы. Из страннейших типов, чьи портреты украсили бы любую галерею гротеска, - короля-самодура (Тоби Джонс), который вырастил блоху до размеров кабана под кроватью в собственной спальне. Отметим также невероятно красивые с пластической точки зрения кадры: оператором выступил поляк Питер Сушицки, явно черпавший вдохновение в иллюстрациях старинных сказок Эдмунда Дюлака и Гюстава Доре.
Что послушать

Kutiman Mix the City

Kutiman Mix the City – обалденный интерактивный проект, выросший из звуков города-без-перерыва. Основан он на понимании того, что у каждого города есть свой собственный звук. Израильский музыкант планетарного масштаба Офир Кутель, выступающий под псевдонимом Kutiman, король ютьюбовой толпы, предоставляет всем шанс создать собственный ремикс из звуков Тель-Авива – на вашей собственной клавиатуре. Смикшировать вибрации города-без-перерыва на интерактивной видеоплатформе можно простым нажатием пальца (главное, конечно, попасть в такт). Приступайте.

Видеоархив событий конкурса Рубинштейна

Все события XIV Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна - в нашем видеоархиве! Запись выступлений участников в реситалях, запись выступлений финалистов с камерными составами и с двумя оркестрами - здесь.

Альбом песен Ханоха Левина

Люди на редкость талантливые и среди коллег по шоу-бизнесу явно выделяющиеся - Шломи Шабан и Каролина - объединились в тандем. И записали альбом песен на стихи Ханоха Левина «На побегушках у жизни». Любопытно, что язвительные левиновские тексты вдруг зазвучали нежно и трогательно. Грустинка с прищуром, впрочем, сохранилась.
Что почитать

«Год, прожитый по‑библейски» Эя Джея Джейкобса

...где автор на один год изменил свою жизнь: прожил его согласно всем законам Книги книг.

«Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов» Ёко Тавада

Жизнь – это долгое путешествие в вагоне на нижней полке.

Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя уже не беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться.

«Комедию д'искусства» Кристофера Мура

На сей раз муза-матерщинница Кристофера Мура подсела на импрессионистскую тему. В июле 1890 года Винсент Ван Гог отправился в кукурузное поле и выстрелил себе в сердце. Вот тебе и joie de vivre. А все потому, что незадолго до этого стал до жути бояться одного из оттенков синего. Дабы установить причины сказанного, пекарь-художник Люсьен Леззард и бонвиван Тулуз-Лотрек совершают одиссею по богемному миру Парижа на излете XIX столетия.
В романе «Sacré Bleu. Комедия д'искусства» привычное шутовство автора вкупе с псевдодокументальностью изящно растворяется в Священной Сини, подгоняемое собственным муровским напутствием: «Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».

«Пфитц» Эндрю Крами

Шотландец Эндрю Крами начертал на бумаге план столицы воображариума, величайшего града просвещения, лихо доказав, что написанное существует даже при отсутствии реального автора. Ибо «язык есть изощреннейшая из иллюзий, разговор - самая обманчивая форма поведения… а сами мы - измышления, мимолетная мысль в некоем мозгу, жест, вряд ли достойный толкования». Получилась сюрреалистическая притча-лабиринт о несуществующих городах - точнее, существующих лишь на бумаге; об их несуществующих жителях с несуществующими мыслями; о несуществующем безумном писателе с псевдобиографией и его существующих романах; о несуществующих графах, слугах и видимости общения; о великом князе, всё это придумавшем (его, естественно, тоже не существует). Рекомендуется любителям медитативного погружения в небыть.

«Тинтина и тайну литературы» Тома Маккарти

Что такое литературный вымысел и как функционирует сегодня искусство, окруженное прочной медийной сетью? Сей непростой предмет исследует эссе британского писателя-интеллектуала о неунывающем репортере с хохолком. Появился он, если помните, аж в 1929-м - стараниями бельгийского художника Эрже. Неповторимый флёр достоверности вокруг вымысла сделал цикл комиксов «Приключения Тинтина» культовым, а его герой получил прописку в новейшей истории. Так, значит, это литература? Вроде бы да, но ничего нельзя знать доподлинно.

«Неполную, но окончательную историю...» Стивена Фрая

«Неполная, но окончательная история классической музыки» записного британского комика - чтиво, побуждающее мгновенно испустить ноту: совершенную или несовершенную, голосом или на клавишах/струнах - не суть. А затем удариться в запой - книжный запой, вестимо, и испить эту чашу до дна. Перейти вместе с автором от нотного стана к женскому, познать, отчего «Мрачный Соломон сиротливо растит флоксы», а правая рука Рахманинова напоминает динозавра, и прочая. Всё это крайне занятно, так что... почему бы и нет?
Что попробовать

Тайские роти

Истинно райское лакомство - тайские блинчики из слоеного теста с начинкой из банана. Обжаривается блинчик с обеих сторон до золотистости и помещается в теплые кокосовые сливки или в заварной крем (можно использовать крем из сгущенного молока). Подается с пылу, с жару, украшенный сверху ледяным кокосовым сорбе - да подается не абы где, а в сиамском ресторане «Тигровая лилия» (Tiger Lilly) в тель-авивской Сароне.

Шомлойскую галушку

Легендарная шомлойская галушка (somlói galuska) - винтажный ромовый десерт, придуманный, по легенде, простым официантом. Отведать ее можно практически в любом ресторане Будапешта - если повезет. Вопреки обманчиво простому названию, сей кондитерский изыск являет собой нечто крайне сложносочиненное: бисквит темный, бисквит светлый, сливки взбитые, цедра лимонная, цедра апельсиновая, крем заварной (патисьер с ванилью, ммм), шоколад, ягоды, орехи, ром... Что ни слой - то скрытый смысл. Прощай, талия.

Бисквитную пасту Lotus с карамелью

Классическое бельгийское лакомство из невероятного печенья - эталона всех печений в мире. Деликатес со вкусом карамели нужно есть медленно, миниатюрной ложечкой - ибо паста так и тает во рту. Остановиться попросту невозможно. Невзирая на калории.

Шоколад с васаби

Изысканный тандем - горький шоколад и зеленая японская приправа - кому-то может показаться сочетанием несочетаемого. Однако распробовавшие это лакомство считают иначе. Вердикт: правильный десерт для тех, кто любит погорячее. А также для тех, кто недавно перечитывал книгу Джоанн Харрис и пересматривал фильм Жерара Кравчика.

Торт «Саркози»

Как и Париж, десерт имени французского экс-президента явно стоит мессы. Оттого и подают его в ресторане Messa на богемной тель-авивской улице ха-Арбаа. Горько-шоколадное безумие (шоколад, заметим, нескольких сортов - и все отменные) заставляет поверить в то, что Саркози вернется. Не иначе.

Сергей Догадин: «Дай Бог, чтобы открыли мир и все мы встретились на Мальте»

05.02.2021

Единственный в истории дважды победитель конкурса Чайковского Сергей Догадин выступит на Мальтийском международном музыкальном фестивале InClassica в апреле 2021 года. По нынешним временам подобный фестиваль сродни рождению нового мира, – считает Догадин, которому доверена европейская премьера сочинения «Четыре сезона Манхэттена» Алексея Шора. Фантастический молодой скрипач рассказал о том, почему считает себя человеком глубоко пенсионного возраста, отчего меняет инструменты как перчатки и за что его отчислили из Санкт-Петербургской консерватории

– Пусть Горовиц возил с собой рояль, но обычно пианист вынужден всякий раз приноравливаться к новому инструменту. У скрипача в этом смысле преимущество: он может играть на своем инструменте, который знает вдоль и поперек. Вы же меняете скрипки с легкостью, как коней на переправе, в самый решающий момент. Любите рисковать?

– Просто мне, к счастью, процесс смены инструмента дается довольно легко. Я от этого совсем не страдаю, мне не требуется длительного привыкания к новой скрипке, как это часто бывает у других. Поэтому, участвуя в разных конкурсах, я нередко играл первый-второй туры на одной скрипке, третий тур – на другой скрипке, а финал – уже на третьей. Буквально за пару часов берешь в руки новый для тебя инструмент – и выходишь на сцену. Конечно, чтобы понять скрипку, нужно время, добавьте к этому сложности с размерами, с тем, что на нашем языке называется мензура – для скрипки ведь точность интонации крайне важна, поэтому все упирается даже не в сантиметры, а в какие-то доли миллиметра. Слава Богу, у меня никогда не возникало подобных проблем, оттого я сменил за свою жизнь очень много скрипок. Иногда ситуация так складывалась, иногда я делал это сознательно – просто из-за того, что надо было иметь приличный инструмент на финал. На конкурсы ведь часто приезжают люди с абсолютно выдающимися инструментами, даже, не побоюсь этого слова, легендарными, с приставкой Ex, на которых играли когда-то великие скрипачи.

– Вам вот довелось играть и на Ex-Paganini, и на Ex-Strauss...

– ...И на многих, многих других. Не перечесть, сколько удивительных скрипок известных мастеров и раритетных Ex-скрипок прошли через мои руки. И ощущение всякий раз иное, особенно если инструмент действительно уникальный, работы Страдивари-Гварнери-Амати-Гваданини. Кстати, у знаменитых лютьеров не все инструменты удачные. Существует миф, что если у тебя скрипка Страдивари, то ты счастливый человек. На самом деле это не так. За свою жизнь Страдивари сделал огромное количество инструментов, но не все вышли удачными, точнее сказать, исключительными. Когда ты играешь на исключительном инструменте, это огромное подспорье и огромная помощь; есть и более строптивые скрипки, с которыми нужно сжиться, чтобы их понять, чтобы почувствовать их сильные и слабые стороны.

– А на какой скрипке вы собираетесь играть на юбилейном Мальтийском международном музыкальном фестивале?

– Пока раздумываю, потому что у меня есть изумительный итальянец – скрипка Доменико Монтаньяны 1721 года. В следующем году ей как раз исполняется 300 лет, так что будет повод для двойного юбилея. Это скрипка сингапурского фонда «The Rin Collection», которую предоставили мне после победы на Сингапурском конкурсе скрипачей. В 2020 году, в январе, должен был пройти еще один конкурс, и скрипку наверняка передали бы новому победителю – но пандемия внесла свои коррективы, так что этот раритет родом из Венеции останется у меня, по-видимому, еще на год. С другой стороны, у меня есть очень неплохой современный инструмент, с которым я езжу последние два месяца на все концерты – те, которые еще проходят, в России и Германии. Хотя в наше время вообще сложно что-нибудь предсказывать. Уповаю лишь на фантастические способности Европейского фонда поддержки культуры – я вообще не знаю никаких аналогов этой невероятной организации, президент которой – Константин Ишханов – по-настоящему любит и понимает музыку. Каждое их событие можно назвать беспрецедентным: скажем, в июле, в разгар пандемии, они организовали фестиваль в Армении, когда было закрыто абсолютно всё! И вдруг организуется фестиваль, приезжают исполнители самого высокого класса, которые страшно за прошедшие месяцы соскучились по живой музыке, – и вот они приезжают в Ереван, и играют несколько концертов – не один, не два, не три, это огромный фестиваль, который шел 18 дней! В то время, когда не летали самолеты, когда дикая проблема была добраться куда-либо, Европейский фонд поддержки культуры и его президент проделали абсолютно блестящую работу. А как это было проведено, на каком уровне – это отдельная история. И не только в нынешнее время, а вообще.

– Я с замиранием сердца думаю о грядущем Мальтийском фестивале InClassica, который продлится почти месяц – причем участвуют в нем не только лучшие музыканты мира, но и сразу восемь оркестров...

– Когда я увидел программу этого фестиваля, я был в шоке, и на самом деле в шоке до сих пор. Потому что фестиваль такого масштаба, как InClassica – это грандиозное событие в нашей жизни, сродни рождению нового мира. Такое количество оркестров, причем первоклассных оркестров, такое количество легендарных исполнителей – и, наряду со звездами самого первого ранга, на Мальту приезжают молодые люди, которые уже заявили о себе во весь голос в мире музыки, а также те, кому только предстоит стать настоящим фестивальным открытием. Я очень впечатлен масштабом этого грандиозного действа.

– Лично вам на этом фестивале предстоит вести спор гармонии с изобретением – ведь цикл «Четыре сезона Манхэттена» Алексея Шора, как и «Времена года» Вивальди, состоит из четырех концертов, где скрипка беседует с оркестром, то возражая ему, то приходя к согласию. Да и оркестр не боится сказать слово поперек. Я слышала это сочинение несколько лет назад в камерной версии, и меня поразила его идея: скрипка была буквально впаяна в тело оркестра и являлась его неотъемлемой частью.

– Совершенно верно, но теперь это сочинение звучит совсем иначе – те «Четыре сезона Манхэттена» Алексея Шора, которые играю я, написаны для солирующей скрипки с симфоническим оркестром. По сравнению с камерным вариантом, который вы слышали, и с Вивальди, когда скрипка была интегрирована в общую идею, скрипка здесь – лидер. Она играет ощутимо главную роль и высказывает собственные мысли. Соответственно, хронометраж тоже вырос минут на десять, появились большие авторские каденции в каждой части. Да, есть общие темы, которые связывают два этих варианта, но разница довольно ощутима. Вообще, должен признать, сочинение это невероятно интересное. Я играл в своей жизни несколько разных «Времен года» – и Вивальди бессчетное количество раз, это один из моих «коньков»; и Пьяццоллу, я даже играл вариант четырех сезонов тайваньского композитора Гордона Ши-Вэнь Чина «Formosa Seasons» – с Тайпейским филармоническим оркестром под управлением Мухай Тана. Оттого мне было особенно любопытно познакомиться со взглядом Алексея на это произведение, на саму эту форму цикла из четырех концертов, где в споре обретается гармония. Его опус получился очень необычным, развернутым, виртуозным, в нем столько настоящей игры, чувства, чего-то очень глубокого и романтически прекрасного – и все это требует решения определенных задач как от сольной скрипки, так и от оркестра, потому что оркестр здесь представлен очень масштабно. А из-за того, что «Четыре сезона Манхэттена» – произведение программное, каждый концерт из четырех звучит по-своему, со своим авторским отношением к каждому времени года.

– При этом цикл Алексея Шора выстроен необычно: начинается он «Летом», а заканчивается «Весной».

– Да, «Весна», которая обычно открывает «Времена года», в данном случае завершает сочинение. На такой абсолютно жизнерадостной ноте, с подъемом, с позитивной энергией. Я, кстати, очень хотел исполнить камерную версию, не зная о том, что Алексей работает над симфонической – и вдруг мне преподнесли сюрприз: новое сочинение, с совершенно новым посылом, чья мировая премьера состоялась с участием вашего скромного слуги на июльском фестивале в Ереване, о котором я уже упоминал. Еще раз повторю: это действительно иное сочинение, а не транскрипция для симфонического оркестра.

                  

– А еще вы играете на фестивале Inclassica «Интродукцию и Рондо каприччиозо» Сен-Санса. Это ведь уже не мировая премьера, это затасканный, замусоленный хит... Как в таком случае избежать соблазна известных интерпретаций?

– Затасканный, конечно, но дело в том, что у скрипки все яркие сольные пьесы, назовем их шоу-пьесами, играны-переиграны миллионы раз. Это и «Цыганка» Равеля, и «Цыганские напевы» Сарасате, и Фантазия на темы «Кармен» – тут вам и Сарасате, и Ваксман, и Хубаи, масса таких пьес, в которых тяжело сказать что-то свое. Однако я «Интродукцию и Рондо каприччиозо» играю давно и довольно часто, оттого у меня вряд ли накладывается впечатление от чьей-то трактовки. Сен-Санс просто проживает свою жизнь вместе со мной. Как я меняюсь с годами, так же меняется мой взгляд на это произведение.

– Несколько лет назад я слушала «Рондо каприччиозо» в исполнении почтенного скрипача 93 лет от роду – музыка кряхтела, переваливалась с боку на бок, охала с присвистом и опиралась на клюку. Пожалуй, это действительно произведение-хамелеон, которое может меняться с возрастом исполнителя. Скажите, Сергей, а как вам играется в странное пандемическое время, когда приходится рассаживать оркестр с соблюдением интервалов, причем далеко не музыкальных?

– У меня процентов девяносто концертов отменились в этом году. Из того, что осталось – недавно я играл в Москве, в зале Чайковского Концерт Брамса с Госоркестром, и убедился: рассадка по-прежнему представляет огромную сложность как для исполнителя, так и для дирижера. Отдаление духовых – не только медных, но и деревянной группы, – приводит к тому, что акустически нарушается баланс с солистом. Когда, скажем, идет тема у гобоя или у флейты, а скрипка аккомпанирует, становится элементарно тяжело друг друга услышать. А вот на фестивале в Ереване, организованном Константином Ишхановым, оркестр был рассажен так, что все было очень удобно. Музыканты сидели в отдалении – слава Богу, сцена позволяла рассесться очень комфортно, чтобы не было близкого контакта, и в то же время чтобы был контакт музыкантов с солистом. Такое на моей памяти в период пандемии случалось лишь единожды.

– Вот мы с вами говорили о хитах, и мне вспомнилось, что на последнем конкурсе Чайковского вы шокировали ревнителей традиции исполнением джазовой фантазии Александра Розенблатта на темы «Кармен». Не боялись разгневать жюри?

– Мне просто нравится что-то новое пробовать. Дело в том, что это произведение Розенблатта я знаю уже много лет, мы с ним записали диск в 2008 году, и, по-моему, я был одним из первых, кто сыграл эту вещь на скрипке, так как она изначально была написана для кларнета. К тому же она отличается от заигранных хитов, это действительно свежий взгляд на знакомые оперные темы. Ну и потом – было интересно разбавить довольно строгий и вписанный в узкие рамки первый тур конкурса Чайковского. И знаете, многие люди, в том числе некоторые члены жюри, с которыми я не был прежде знаком, даже попросили у меня ноты. Может, кому-то это показалось слишком экстравагантным, но я считаю, что рамки последнего конкурса Чайковского были чересчур тесными, все играли примерно одно и то же, выбор был только между определенными концертами Моцарта, определенными сонатами Баха, определенными каприсами и так далее. Поэтому хотелось как-то всех немножко развеселить, немножко удивить, немножко, в хорошем смысле слова, похулиганить на сцене. Конкурсам, мне кажется, этого иногда не хватает.

– Вы вообще с конкурсами на ты, их в вашей биографии великое множество – сколько раз вы становились лауреатом, кажется, пятнадцать?

– Я уже сбился со счета, честно говоря. Когда-то, много лет назад, было десять, после этого я перестал считать. Мне достаточно побед на самых крупных, таких как конкурсы Йозефа Иоахима в Ганновере, Сингапурский международный и два Чайковского. И, конечно, огромное счастье, что удалось завершить свой конкурсный марафон на такой красивой ноте, в 31 год. Это редко кому удается. Как сказал мне Денис Мацуев: «слушай, а ты знаешь, что ты единственный двукратный победитель конкурса Чайковского?» Я говорю: «слушай, точно!»

– Истинный диалог музыкантов: музыкант всегда скажет «слушай!», тогда как художник, к примеру, скажет «смотри!». Все-таки музыкант думает ушами.

– Интересно! Раньше как-то не обращал внимания.

– По поводу вашего двойного триумфа: получается, победив на конкурсе Чайковского, можно еще раз принять в нем участие?

– Нельзя, если у вас была первая премия. Дело в том, что в 2011 году первую премию не присудили, и мы разделили вторую с израильским скрипачом Итамаром Зорманом. В таком случае автоматически считается, что человек выиграл конкурс. Но поскольку в документах значится, что это была вторая премия, то насчет нее никаких запретов нет. Вот и получилось, что после 2019 года я стал двукратным победителем – впервые за всю многолетнюю историю конкурса Чайковского.

– Значит, теперь вы вдвойне историческая личность. Больше не будете участвовать в конкурсах?

– Нет, после таких премий... И, разумеется, в силу возраста, мне уже все-таки 32. А это, особенно если дело касается конкурсов, возраст глубоко пенсионный.

– Если вспомнить былое: какими бойцовскими качествами надо обладать, чтобы всякий раз побеждать в конкурсных баталиях?

– Понимаете, это палка о двух концах. Первый конец – отыграв столько конкурсов за столько лет, ты приобретаешь огромный опыт. Не только касаемо нервов, но и касаемо вопросов, как надо исполнять определенные произведения, например Баха-Моцарта-Бетховена, как следует держаться на сцене, как настраиваться на конкурс, не на концерт, а именно на конкурс. В молодости, когда я только начал ездить на большие конкурсы, я таких тонкостей не знал. Второй конец – с каждым годом, с каждой выигранной первой премией ощущаешь сильное давление. Все сильнее и сильнее, и отступать назад уже нельзя, это будет считаться страшным провалом. В этом плане конкурс – как лотерея: очень сложно предугадать заранее, как все пойдет, какие будут участники, кто насколько будет готов, какое будет настроение у членов жюри, и так далее. Масса, масса нюансов. Может произойти все что угодно, ты всякий раз идешь на огромный риск, но, как известно, кто не рискует, тот не пьет шампанское.

– Представляю, как вы радовали победами своих педагогов – у вас их было много, и все такие замечательные...

– О, да. Последние семь лет я учусь у Бориса Исааковича Кушнира, и это невероятное счастье, что я к нему попал. Конечно, случилось это поздновато, как мне кажется, но лучше поздно, чем никогда. Сейчас я занимаюсь у него в Венской консерватории, в аспирантуре, где можно учиться пусть и платно, зато сколько душе угодно. Нет никаких промежуточных экзаменов, нет выпускных экзаменов, нет временных ограничений, то есть я могу закончить аспирантуру в любое время. Но поскольку у Бориса Исааковича хочется учиться всю жизнь, я буду пытаться длить этот процесс как можно дольше. Так удачно все сложилось, что семь лет назад мы встретились и начали работать; за эти годы было сделано очень многое, трудно описать словами. А сколько было проведено бессонных ночей – у нас были уроки и в два часа ночи, и в шесть утра, поскольку он – человек, который отдает себя всего. И ученики для него – всегда очень близкие люди, а не просто люди, связанные одним профессиональным делом.

– Вот интересно: профессор Кушнир даст мастер-классы в рамках Мальтийской Академии классической музыки как раз в дни фестиваля InClassica.

– И это счастье. Столько знаний, сколько у него в багаже, столько опыта, столько интересных, необычных вещей, новых абсолютно... Все это делает его уникальным музыкантом, уникальным педагогом, я не знаю даже, есть ли еще такие в мире.

– Вы ведь учились у Кушнира еще до Вены?

– Да, я учился у Бориса Исааковича два года в концертной аспирантуре Университета музыки в Граце, мне кажется, после меня эту программу свернули. А открыли буквально за полгода до того, как я туда поступил. Там был действительно индивидуальный подход к студентам, потому что даже заключительный экзамен состоял из сольного концерта в Музикферрайне, в изумительном Stephaniensaal, с оркестром, которым дирижировал, на минуточку, сам Альдо Чеккато, легендарный итальянский маэстро, ему было уже очень много лет. Зал был полон, концерт записывался, в общем, именно так проходят настоящие экзамены в Австрии – в отличие, скажем, от России, где люди играют просто в классе. К сожалению, мы с Кушниром уже давно не виделись из-за локдауна, а так как ни я, ни Борис Исаакович не большие поклонники онлайн-занятий, то мы просто решили сделать паузу. Потому что скрипка, да и все струнные инструменты – это все-таки очень тонкое отношение к звуку, а передать разные краски, настроения, эмоции через экран довольно сложно. И у профессора нет ощущения полной картины того, как играет студент, и у студента нет полного понимания того, чего от него хочет профессор. Такой вот урезанный по всем направлениям вариант.

– Думаю, вы и онлайн-концерты вы не особенно жалуете?

– Я не сторонник онлайн-концертов, однако считаю, что это лучше, чем ничего, чем полная тишина и пустота. За минувший год я провел всего два таких концерта. Конечно, ощущение пустого зала, ощущение того, что ты не получаешь отдачи от зрителей, – это очень печально. Ты вроде бы осознаешь, если концерт идет в режиме live, что зрители присутствуют по ту сторону экрана, но в то же время тяжело себе внушить, что тебя кто-то слушает.
И еще о моих педагогах: хотелось бы отметить замечательную скрипачку Михаэлу Мартин, у которой я учился в Кельне – она в свое время получила вторую премию на конкурсе Чайковского, победила на конкурсах в Монреале и Индианаполисе, и вообще она солистка первого эшелона и изумительный камерный музыкант, играющая, в частности, в «Микеланджело-квартете». Занятия с ней были для  меня интересным опытом.

Ну и Питер, конечно, город вашего рождения, и консерватория, и Владимир Овчарек...

– Это отдельная история. При всем великом множестве нюансов, я все равно благодарен годам, проведенным в Питере. Можно было уехать, конечно, раньше, и нужно было это сделать, но все-таки я окончил Санкт-Петербургскую консерваторию, хотя и не без проблем, потому что меня однажды отчислили.

– За что?

– За то, что я принимал участие в конкурсе Чайковского 2011 года.

– В Петербургской консерватории это считается преступлением?

– Видимо, да. Хотя во всем мире этим, наоборот, гордятся. Скажем, здесь, в Вене, гордятся тем, что такие люди у них учатся. После каждого конкурса – а здание Венской консерватории очень современное – везде стоят экраны, на которых идут поздравления, поскольку к победам на конкурсах относятся с большим почтением. А когда я участвовал в конкурсе Чайковского 2011 года, я успел в Питере сдать госэкзамены по камерному ансамблю, по квартету, по педагогике, но не успел сдать госэкзамен по скрипке – из-за того, что он совпал с турами конкурса. Поначалу мне сказали: конечно, никаких вопросов, мы тебе его зачтем – ведь конкурсная программа в несколько раз превышает тот объем, что нужно играть на госэкзамене. Однако, отыграв на конкурсе и получив вторую премию, то есть по сути победив, я прихожу в консерваторию и вижу: на стене висит список с фамилиями людей, которых отчислили. И меня в том числе. Ну а дальше – история длинная, в ней много нюансов, не таких уж приятных, мягко говоря... Закончилось все вроде бы хорошо, я восстановился, отыграл госэкзамен, меня звали в аспирантуру в Питере, но я сказал: спасибо, я поеду учиться в Европу. Между прочим, Анне Нетребко тоже не дали окончить консерваторию в Питере. Так что мой случай не единичный. При том, что Питер – мой родной город, и консерватория тоже родная, и питерская филармония.

– Кстати, о филармонии: вы являетесь лауреатом премии, учрежденной маэстро Темиркановым. И, раз уж мы заговорили о внеконкурсных премиях, лауреатом премии Президента России.

– Юрий Хатуевич Темирканов вручил мне свою премию очень давно, когда я еще был учеником специальной музыкальной школы при Санкт-Петербургской консерватории. Этой премией он награждал каждый год одного ученика, «подающего надежды», в Малом зале нашей школы. Очень красивая традиция была, набивался полный зал, на концерте играли самые лучшие... Мне было тогда лет четырнадцать, премия Темирканова привела меня в нереальный восторг, а спустя десять лет я впервые играл с ним концерт. С той поры у нас было много совместных концертов, в самых разных странах. А премия Президента России вручалась лучшим молодым деятелям искусства, церемония проходила в Смольном, Владимира Владимировича не было, но мы с ним познакомились ровно год назад в Москве, в Зарядье, после гала-концерта победителей конкурса Чайковского – он уделил каждому из нас несколько минут, пообщался.

– А скажите-ка, пожалуйста, молодой человек пенсионного возраста...

– Глубоко пенсионного (смеется).

– ...Как заставить классическую музыку помолодеть?

– Мне кажется, она молодеет естественным образом. И она никуда не денется, так что все эти опасения по поводу того, что аудитория классической музыки уходит в небытие, все более далеки от истины. В концертных залах молодые лица стали встречаться чаще, чем несколько лет назад, я обратил на это внимание. Просто академическая музыка всегда интересовала определенный круг людей, малую часть населения. Что ни говори, это элитарное искусство, оно должно быть доступно массам, но не может быть любимым массами.

– Копаясь в нотах, в партитурах, делаете ли вы для себя какие-то открытия, которых прежде никто не делал?

– Я делаю их каждый день. Более того, приступая к произведению, которое я уже играл сотни раз, через какое-то время, скажем, через месяц, два, полгода иногда, я понимаю, что у меня абсолютно новый взгляд на эту музыку. Я очень многое меняю, и это касается не только каких-то технических вещей, как аппликатура или штрихи, но и интерпретации тоже.

– Жду не дождусь того момента, когда смогу, наконец, услышать вас на Мальте.

– Поверите, я еще ни разу там не был, только слышал от друзей, которые выступали на прошлых фестивалях, что это не просто колоссальное музыкальное событие, но и на редкость приятное времяпрепровождение. Дай Бог, чтобы открыли мир...


  КОЛЛЕГИ  РЕКОМЕНДУЮТ
  КОЛЛЕКЦИОНЕРАМ
Элишева Несис.
«Стервозное танго»
ГЛАВНАЯ   О ПРОЕКТЕ   УСТАВ   ПРАВОВАЯ ИНФОРМАЦИЯ   РЕКЛАМА   СВЯЗАТЬСЯ С НАМИ  
® Culbyt.com
© L.G. Art Video 2013-2024
Все права защищены.
Любое использование материалов допускается только с письменного разрешения редакции.
programming by Robertson