Дмитрий Яблонский: «Пусть это прозвучит нескромно, но «Виртуозы Киева» – лучший оркестр Украины»

Дирижер и виолончелист Дмитрий Яблонский, человек мира, выпускник Джульярда и Йеля, который ныне заведует кафедрой международных отношений в Музыкальной академии имени Бухмана-Меты при Тель-Авивском университете и делает множество замечательных проектов по всему миру (одних только статусных фестивалей не счесть – и в Европе, и в Азии, и в США), не перестает удивлять. Благодаря ему слушатель постоянно открывает для себя что-то новое. Вот и теперь: барокко спорит с романтикой, tango nuevo – с румынской хорой. Есть и совсем новая музыка, откуда уж не извлечь богатство целой ноты – вопреки мандельштамовскому тростнику; тем интереснее. 

А дело в том, что Дмитрий Яблонский – еще и главный дирижер и художественный руководитель оркестра «Виртуозы Киева», который в марте выступит с концертами под его управлением в нескольких городах Израиля. Более того, мой собеседник сам сыграет на виолончели – а это, поверьте, редкий подарок для наших широт.

Ну и главное: «Виртуозы Киева» – единственный в своем роде оркестр по нескольким причинам. Первая: он существует в двух форматах – симфоническом и камерном. Эпитет «единственный» (могла бы добавить – «уникальный») использован тут вовсе не для красного словца: извольте, назовите мне еще один такой «модулярный» оркестр. Не получается? В том-то и дело: он такой один.

Причина вторая: в этом оркестре играют люди, знакомые друг с другом детства и, соответственно, предчувствующие звук коллеги еще до того, как тот прозвучит. И еще они на редкость дисциплинированные, оттого «Виртуозам Киева» вполне по плечу поспорить с берлинскими филармониками.

Программа грядущих концертов тоже заставляет, как сказал бы Пастернак, вздрогнуть и сдаться: Двойной виолончельный концерт Вивальди в исполнении самого мэтра и его выдающегося украинского коллеги Юрия Погорецкого, и Пьяццолла, и практически новый для нас Лерой Андерсон, и уже знакомый Алексей Шор, и много чего еще, в том числе «Вестник – 1996 год» украинского гения, одного из крупнейших композиторов нашего времени Валентина Сильвестрова. Того самого, что однажды сказал: «Музыка – это пение мира о самом себе». Впрочем, он сказал много всего замечательного – почитайте на досуге.

- Увидела в программе мартовских концертов своего любимого Сильвестрова.

- Мы записали целый диск с Сильвестровым, он присутствовал на наших записях в Киеве, мы очень дружим, больше скажу – он нас обожает. Мы вместе с ним работали над записью этого альбома, он находился в студии. Это было за несколько лет до войны.

- Думаю, в нынешней жуткой ситуации его музыка способна многое сказать. У него же тихая музыка, порой даже – отзвук музыки, который длится бесконечно. Он считает, что если говорить вполголоса, это прозвучит намного громче, чем крик.

- Так и есть. Если человек зол и тихо вам что-то говорит, это работает куда лучше, чем если он будет кричать и бить тарелки. А для музыки Сильвестрова важно создавать атмосферу, что совсем непросто. Он мне как-то сказал: я много не сочиняю. Но его «немногое» весомее многого. Он может взять любую тему – моцартовскую, к примеру, или автоцитату – и очень оригинально их представить, следуя своей концепции «по-новому услышанного», когда память уже готова к разговору с прошлым и может существующую музыку перечувствовать.

- При этом он все больше тяготеет к романтическим идиомам, разговаривает ими, вступает с ними в диалог – будь то Шуберт или Шуман; чувствуется, что ему комфортно в этом мире.

- Точно так же, как нашему композитору-резиденту Алексею Шору, уроженцу Киева, который много лет назад репатриировался в Израиль, а теперь живет в США. Он очень помог оркестру, просто невероятно помог – когда началась война в Украине, вывез музыкантов «Виртуозов Киева» в Италию, вместе с семьями, где с ними заключили контракт на год. Теперь оркестр живет в замечательном месте под названием Кьети недалеко от Рима – в двух часах езды, там находится один из самых знаменитых театров Италии – «Маруччино», и там у нас сезон. Множество концертов, записи, в Швейцарию выезжаем, в Рим, во Флоренцию. Концерты мы даем по преимуществу в пользу Украины, собираем пожертвования, покупаем бронежилеты, каски…

- Как же удалось вывезти оркестр?

- Мы получили официальное разрешение, добивались его около двух месяцев. Но его периодически нужно продлевать.

- У вас множество фестивалей по всему миру, и вообще невероятная занятость, и вдруг – вы обнаруживаете для себя этих замечательных киевских музыкантов. Случайность? Жребий?

- Судите сами. В 2014 году мне предложили стать главным дирижером оркестра «Киевские солисты». Я послушал их – и влюбился с первой ноты. Это люди, которые очень трепетно относятся к своему делу, с ними можно репетировать день и ночь, абсолютно не уставая – настолько творческая атмосфера возникает на репетициях. Они вообще особенные: эти ребята знают друг друга с 11-12 лет, они вместе учились в музыкальной школе и в консерватории, поэтому понимают друг друга с полуслова. Оркестр создал выдающийся скрипач Богодар Которович – он был легендарным человеком, он даже добился того, чтобы Кучма, тогдашний президент Украины, выделил ему бюджет – не из министерства культуры, а от президентского аппарата. Можете себе представить? И вот я с этим оркестром работал пару лет, мы даже в 2014 году играли в Мариуполе, там летали «катюши», а мы давали концерт… А потом ребята решили не зависеть от президентского аппарата, от бюрократии, и создать свой оркестр. Так появились «Виртуозы Киева», куда ушли главные музыканты «Киевских солистов» – первый частный оркестр в Украине.

- С той поры у вас было уже немало неординарных проектов, не так ли?

- Мы записали семь дисков на Naxos, много гастролировали по миру, объехали всю Латинскую Америку и практически всю Европу, в 2017 году выступали в Израиле – в честь 25-летия установления дипломатических отношений между двумя странами. В нашем репертуаре – музыка разных времен и народов, нам интересно попробовать себя и в венской классике, и в эпохе романтизма, и в contemporary. Мы выступали с интереснейшим исполнителем на бандонеоне Марио Стефано Пьетродарки. А главное, мы играем и в камерном составе, и в симфоническом – так что это и вправду уникальный оркестр. Вот сейчас, в марте, мы выступим в Израиле с камерной программой, потом отправимся в том же составе в Латинскую Америку – нас ждут залы Сан-Паулу, Рио-де-Жанейро, Буэнос-Айреса, а на будущий год поедем в США с симфоническим оркестром – 70 человек. Несмотря на войну, проекты у нас буквально кипят, мы словно вытаскиваем яйца из кипящей воды.

- Когда вы впервые встретились, оркестр был камерным или симфоническим?

- Он был камерным. Ну а потом я превратил его в симфонический, оставив, тем не менее, возможность играть камерным составом. В одной из первых наших симфонических программ Жанна Гандельман, моя супруга, исполнила Скрипичный концерт Кара Караева, который был написан для Леонида Когана. Потом мы сделали замечательную запись с тенором Азером Рзазаде – тоже с симфоническим оркестром. И записали камерный диск с сочинениями Шостаковича, которого хотели исполнить и в ближайших программах – но сейчас, во время войны, русскую музыку не очень поиграешь. Из политических соображений правительство Украины решило, что нельзя играть русских композиторов, хотя консерватория в Киеве носит имя Чайковского.

- Читала где-то, что «Виртуозы Киева» интересуются и другими жанрами, не только классикой. Это правда?

- Да, у них были совместные проекты и с Гребенщиковым, и с «Океаном Эльзы», и с Нино Катамадзе, и с основателем Deep Purple, клавишником Джоном Лордом. Но это они делали без меня, а вместе мы вышли «за пределы» жанра, когда задумали серию видеопроектов в замечательном зале Киевской консерватории.

- А что вы задумали для нас?

- Будет интересно. Я сыграю на виолончели часть Концерта Алексея Шора, потом вы уже упоминали Сильвестрова – это большая глыба украинской культуры. Исполним Грига, сюиту «Из времен Хольберга», Крейслера, Альбениса, «Либертанго» Пьяццолы, из украинских авторов – Мирослава Скорика, и еще один весьма необычный опус, «Хору Стаккато» румынского композитора Григораша Динику – пьесу, которая стала любимым вызовом скрипачей на бис, особенно в аранжировке Яши Хейфеца; она требует исключительного владения стаккато как вверх, так и вниз. Ну и на бис несколько сюрпризов, о которых пока умолчу.

- Вы считаете, что музыка – это искусство, которое происходит в реальном времени? И как в таком случае относиться к записям?

- Это просто другой организм. Точно так же, как есть музыканты-исполнители – и есть профессора, которые преподают. Есть дирижеры, есть музыковеды, есть критики – все это разные профессии. Человек может неудачно играть, но быть гениальным педагогом. Сегодня мир чуть-чуть сошел с ума, никто не хочет выходить из своих четырех стен. Хотя, мне кажется, живое исполнение глубже.

- Когда вы солируете, вы параллельно дирижируете?

- О, это больная профессия – дирижерская. Как Лев Толстой говорил: дирижер – это не профессия, это наглость! Или вот говорят: дирижером стать легко – работу трудно получить. (смеется) Если человек играет, например, Партиту Баха на скрипке, а с ним рядом стоит дирижер, то он уже будет играть по-другому. Потому что от рядом стоящего исходит какая-то аура, ему даже не обязательно махать на два-три. Что касается «Виртуозов Киева», то эти ребята знают все наизусть, особенно камерный оркестр, им дирижер особо не нужен. Какую-то энергию человек за пультом излучает, конечно, но она может помочь – а может, наоборот, сломать.

- Вы мне однажды рассказывали, как во время своего дебюта за пультом дирижировали палочкой из китайского ресторана.

– Да, это было на фестивале в Италии, Геннадий Николаевич Рождественский не приехал, и мне пришлось вместо него дирижировать Октетом Стравинского. Я тогда и вправду взял палочку из китайского ресторана, и этой китайской палочкой начал дирижировать. Таким был мой первый раз. И все-таки я всерьез себя не принимаю как дирижера.

- И очень зря.

- Нет, нельзя себя серьезно воспринимать. Опять же Рождественский, великий дирижер, был ходячей энциклопедией, он знал не только все о музыке, он знал Веласкеса, Гойю или Риверу вдоль и поперек. А спросите сегодня молодого дирижера: сколько вальсов написал Шуберт? Я уверен, что ни один не ответит. Такая вот полнейшая необразованность. Зато у всех амбиции – палочку взял, подружился с кем нужно, и пошло-поехало. Я же считаю, что дирижер – это дикая профессия. Для единиц. Для меня дирижер – человек с особым кругозором, больше чем просто образованный. И поэтому величайших дирижеров по пальцам можно пересчитать. Тех, кто способен не просто махать ритмично, хмурить брови в сторону тромбона и повелевать – фа диез выше, ми бемоль ниже. Главное, повторюсь, – это энергия. Можно просто стоять за пультом, не двигаясь, засунув руки в карманы, можно одними глазами дирижировать – от вас все равно будет исходить энергия, ваше я.

- То есть, стóит перед выходом к оркестру вынуть из ушей все старые интерпретации?

- Смотря когда. Взаимоотношения с авторами ведь складываются разные. Скажем, к Вагнеру я даже близко не подойду. По идеологическим соображениям. То, что он говорил о евреях, недопустимо. Если в человеке есть одна восьмая часть еврейской крови и при этом он считает, что евреев нужно уничтожить, для меня это слишком.

- А когда вы солируете, то предпочитаете, чтобы дирижера вовсе не было?

- Опять же, смотря с каким оркестром. Помню, выступал в Лондоне с Королевским симфоническим, играл «Кол Нидрей» Бруха без дирижера – и это было потрясающе: огромный оркестр звучал как струнный квартет! Не со всеми оркестрами такое возможно. Или вот в мае я дирижировал Израильским филармоническим, мы исполняли «Фантастическую симфонию» Берлиоза – и получил громадное удовольствие. Есть оркестры, в которых музыканты будут спать, приходить поздно и прочая, потому что им до лампочки. И есть другие, которые хотят, чтобы всегда было как можно лучше, качественнее. Потому что они уважают и дирижера, и друг друга. Как «Виртуозы Киева». Так что если вы о мартовских концертах, то я буду играть без дирижера.

- Когда вы стоите к ним спиной, от вас все равно исходят какие-то эманации?

- Я думаю, да, и не только от меня, а от любого человека. Если компьютерщик выйдет на сцену, или хирург, или ухо-горло-нос, от него тоже будет исходить какая-то энергия. Энергия исходит от любого человека, не только от музыканта. Не случайно ведь вдруг антипатия возникает к кому-то, или позитив… К сожалению, многие дирижеры не знают, что перед тем, как они становятся за пульт, музыканты уже знают, какой это дирижер, просто они сидят и молчат (смеется). Если им дать свободу говорить, они бы от всех дирижеров, включая меня, не оставили бы камня на камне.

- Но все равно ведь прочтения у всех разные, и музыка совершенно разная получается.

- Помню, когда я был молодым, я играл в оркестре Норвегии пару лет, работал по пять месяцев в году как первый виолончелист – и вот приходит дирижер, человеческое отродье, а первая флейтистка говорит: он бог. Что лучше дирижера нет на свете, и что жизнь ее не прошла зря. Тогда я понял, что все относительно. Если человек сделает гигантскую карьеру, все потом будут соглашаться, что он гений. При этом на свете очень много музыкантов, о которых мы даже не слышали, у них не было этой удачи – вырваться вперед. Орсон Уэллс однажды сказал: я уже пожилой, и мне дико жаль, что я не познакомился с людьми, которые НЕ сделали карьеру. Ну не было у них шанса стать знаменитыми.

- Немецкий философ-романтик Ваккенродер говорил, что инструментальная музыка – искусство абсолюта. Для вас это как звучит?

- Я с этим несогласен, все зависит от того, кто ее играет. Но я думаю, что о музыке должны говорить писатели и поэты, а музыканты говорят о деньгах. (хохочет) Музыканту рассуждать о музыке очень трудно, это все равно как рассказывать кому-то, как вы любите ваших детей.

Когда мне было 30 лет, я уехал жить в деревню, в Пиренейские горы. И я закончил Йельский университет, где рядом не только музыканты бродили. Это меня и спасает. От того, чтоб говорить все время о музыке, о пассажах. Я делаю оливковое масло, и об этом я могу говорить часами, мне не хватит года, чтобы об этом рассказать. У меня четыре гектара земли около моря, между Барселоной и Валенсией – пол-Израиля, считайте, земли – там растут 330 пятисотлетних оливковых деревьев. А еще на этих террасах растут сосны, пальмочки маленькие, черешня, абрикосы. Так вот, плоды оливковых деревьев дают очень много масла, я разливаю их в бутылки особого дизайна, квадратные, и название придумал музыкальное, не сдержался – «Olicello». Должна быть разрядка, какой-то баланс. Все время в городе – это давит.

- А в Италию, к своему оркестру, часто ездите?

- Я туда постоянно приезжаю, сейчас вот еду в начале февраля, проведу там почти целый месяц, и мы будем репетировать каждый день. Мы эту программу уже играли сто раз, и репетировали сто раз, но все равно будем готовиться очень серьезно. Такие уж они, «Виртуозы Киева». Я говорил уже, что это очень оригинальный ансамбль музыкантов, которые знают друг друга с юного возраста – уже где-то около 30 лет, поскольку большинство из них – 40-летние. Они как братья и сестры помогают друг другу во всем, это очень трогательно. Они очень серьезно относятся к своему делу, репетируют каждый день. Когда я приезжаю на первую репетицию, они уже до меня порепетировали десять раз. Ни в одном оркестре нет такого. Им никто отдельно за это не платит, а работа делается на самом высочайшем уровне. И все ноты напечатаны заранее, и они даже встречаются по секциям – отдельно первые скрипки, отдельно вторые, отдельно альты… Вкалывают будь здоров. Так что я нескромно могу сказать, что это лучший оркестр Украины.

Концерты пройдут 4 марта в Иерусалимском театре, 6 марта в Аудиториуме Хайфы, 7 марта в Центре исполнительских искусств Беэр-Шевы, 8 марта в Гейхал ха-Тарбу Нес-Ционы, 9 и 10 марта в Центре исполнительских искусств Герцлии. Заказ билетов здесь.

Фотографии из архива Дмитрия Яблонского и оркестра «Виртуозы Киева».

Портреты Дмитрия Яблонского: Sergey Ilyin