Красивая черно-белая ложь

Франц, понятно, любил Францию.
Так пушкинский Германн, вестимо, любил Германию. Проницательный Чайковский это почувствовал – и лишил его одного н.
Живого героя нового фильма Франсуа Озона «Frantz» зовут Адриан – как томас-манновского Леверкюна, композитора & Фаустуса в комплекте. Тот, как известно, был жителем начала двадцатого столетия, как и нынешний Адриан. Правда, тот был немцем, а нынешний вообще-то француз.
Ну а Франц в данной ситуации – герой мертвый. И тоже не без аллюзий: Францем Хоффмайстером звали немецкого композитора и музыкального издателя, печатавшего, в частности, Моцарта.

В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще ощущают себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой.

В принципе, фильм француза Франсуа Озона основан на сюжете драмы «Человек, которого я убил» Мориса Ростана, которую в 1932 году экранизировал, назвав «Недопетой колыбельной», немецкий еврей Эрнст Любич. Но расстановка акцентов в картине Озона принципиально иная, ибо речь здесь идет о лжи – и очень красивой лжи. В доме немецкого врача Хоффмайстера и его жены живет девушка Анна, которая была невестой их погибшего на войне сына Франца. Однажды Анна замечает на могиле несостоявшегося жениха цветы и в итоге выясняет, что принес их молодой француз Адриан. Анна приглашает его в дом, и Адриан рассказывает ей и пожилой чете трогательную повесть о том, что был он близким другом Франца, проводившего в Париже много времени до войны. О том, как он, Адриан, германофил и первая скрипка Парижской оперы, давал уроки франкофилу и скрипачу-любителю Францу, о том, как они вместе любили Верлена, о том, как они прогуливались по Лувру и как Франц восторгался картиной Мане «Самоубийца». Иллюстрируют его рассказ кинокадры, на которых два щегольски одетых молодых человека, брюнет (Адриан) и блондин (Франц), фланируют по парижским улицам и музеям, и выглядят при этом вполне себе друг в друга влюбленными. Разумеется, у всех без исключения зрителей рождается мысль о нетрадиционной ориентации юношей, но всё оказывается куда сложнее. В то время как родители Франца начинают воспринимать Адриана как отражение погибшего сына, он, не выдержав, признается Анне в том, что выдумал всё от начала до конца. Что в действительности он убил Франца на войне, случайно оказавшись с ним tête-à-tête в одном окопе; что никогда не видел его прежде; и что адрес его семьи узнал, обнаружив во францевом кармане неотправленное ей, Анне, письмо.

Лента Франсуа Озона (о таких принято говорить «из разряда артхаусного кино») очаровывает обаятельной неспешностью и безмерным количеством обманок. Ложь Адриана провоцирует ложь Анны, и так далее без конца. Оттого герои живут в некоем полувыдуманном мире, который пришелся бы ох как по сердцу мифологической Апате и крайне разочаровал бы богиню Дике. Анна даже подселяет себе в голову мысль о том, что вообще-то она Адриана – или, если угодно, суррогатного Франца – любит. La donna è mobile, как справедливо заметил некогда оперный герцог Мантуанский. Хотя уместнее здесь будет процитировать опять же томас-манновского «Доктора Фаустуса»: «Знаешь, что я думаю, – сказал он. – Что в музыке двусмысленность возведена в систему. Возьми один тон или другой. Можно понять его так, а можно и по-иному, снизу он будет казаться более высоким, а сверху более низким, и если у тебя есть смекалка, ты можешь обратить в свою пользу эту двусмысленность».

На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, в безысходной черно-белой гамме и обретаются герои фильма – оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. При этом не раз отмечается, что и Франц, и Адриан суть пацифисты и утонченные эстеты, так что на Западном фронте без перемен.

Ну а Озон, как водится, в своем репертуаре. Адриан (Пьер Нинэ, тот самый, что сыграл Сен-Лорана в фильме Жалиля Леспера) с закрученными усиками на манер мопассанова милого друга смотрится в лучшем случае бисексуалом, да и то лишь потому, что во времена оны то, что сейчас стало модным и повсеместным, еще не вышло из пропахших нафталином шкафов. Анна (Паула Бир), скромница с демонами внутри, вроде бы даже способная на ménage à trois, исповедует идею всепрощения, за что сама и страдает. В финале она, уже совершив попытку суицида, приходит к «Самоубийце» Мане (к слову, картина сия никогда не висела в Лувре) и говорит неведомому чувственному юноше с огоньком смерти в глазах, что это полотно парадоксальным образом вызывает у нее желание жить.

Не бойтесь своих желаний.

Начиная с 24 августа, фильм «Франц» можно наблюдать в тель-авивской Синематеке и других избранных кинотеатрах страны.