home
Что посмотреть

«Паразиты» Пон Чжун Хо

Нечто столь же прекрасное, что и «Магазинные воришки», только с бо́льшим драйвом. Начинаешь совершенно иначе воспринимать философию бытия (не азиаты мы...) и улавливать запах бедности. «Паразиты» – первый южнокорейский фильм, удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Снял шедевр Пон Чжун Хо, в привычном для себя мультижанре, а именно в жанре «пончжунхо». Как всегда, цепляет.

«Синонимы» Надава Лапида

По словам режиссера, почти всё, что происходит в фильме с Йоавом, в том или ином виде случилось с ним самим, когда он после армии приехал в Париж. У Йоава (чей тезка, библейский Йоав был главнокомандующим царя Давида, взявшим Иерусалим) – посттравма и иллюзии, замешанные на мифе о герое Гекторе, защитнике Трои. Видно, таковым он себя и воображает, когда устраивается работать охранником в израильское посольство и когда учит французский в OFII. Но ведь научиться говорить на языке великих философов еще не значит расстаться с собственной идентичностью и стать французом. Сначала надо взять другую крепость – самого себя.

«Frantz» Франсуа Озона

В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще чувствуют себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, и обретаются герои фильма. Оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу. 

«Патерсон» Джима Джармуша

В этом фильме всё двоится: стихотворец Патерсон и городишко Патерсон, bus driver и Адам Драйвер, волоокая иранка Лаура и одноименная муза Петрарки, японец Ясудзиро Одзу и японец Масатоси Нагасэ, черно-белые интерьеры и черно-белые капкейки, близнецы и поэты. Да, здесь все немножко поэты, и в этом как раз нет ничего странного. Потому что Джармуш и сам поэт, и фильмы свои он складывает как стихи. Звуковые картины, настоянные на медитации, на многочисленных повторах, на вроде бы рутине, а в действительности – на нарочитой простоте мироздания. Ибо любой поэт, даже если он не поэт, может начать всё с чистого листа.

«Ужасных родителей» Жана Кокто

Необычный для нашего пейзажа режиссер Гади Ролл поставил в Беэр-Шевском театре спектакль о французах, которые говорят быстро, а живут смутно. Проблемы – вечные, старые, как мир: муж охладел к жене, давно и безвозвратно, а она не намерена делить сына с какой-то женщиной, и оттого кончает с собой. Жан Кокто, драматург, поэт, эстет, экспериментатор, был знаком с похожей ситуацией: мать его возлюбленного Жана Маре была столь же эгоистичной.
Сценограф Кинерет Киш нашла правильный и стильный образ спектакля – что-то среднее между офисом, складом, гостиницей, вокзалом; место нигде. Амир Криеф и Шири Голан, уникальный актерский дуэт, уже много раз создававший настроение причастности и глубины в разном материале, достойно отыгрывает смятенный трагифарс. Жан Кокто – в Беэр-Шеве.

Новые сказки для взрослых

Хоть и пичкали нас в детстве недетскими и отнюдь не невинными сказками Шарля Перро и братьев Гримм, знать не знали и ведать не ведали мы, кто все это сотворил. А началось все со «Сказки сказок» - пентамерона неаполитанского поэта, писателя, солдата и госчиновника Джамбаттисты Базиле. Именно в этом сборнике впервые появились прототипы будущих хрестоматийных сказочных героев, и именно по этим сюжетам-самородкам снял свои «Страшные сказки» итальянский режиссер Маттео Гарроне. Правда, под сюжетной подкладкой ощутимо просматриваются Юнг с Грофом и Фрезером, зато цепляет. Из актеров, коих Гарроне удалось подбить на эту авантюру, отметим Сальму Хайек в роли бездетной королевы и Венсана Касселя в роли короля, влюбившегося в голос старушки-затворницы. Из страннейших типов, чьи портреты украсили бы любую галерею гротеска, - короля-самодура (Тоби Джонс), который вырастил блоху до размеров кабана под кроватью в собственной спальне. Отметим также невероятно красивые с пластической точки зрения кадры: оператором выступил поляк Питер Сушицки, явно черпавший вдохновение в иллюстрациях старинных сказок Эдмунда Дюлака и Гюстава Доре.
Что послушать

Kutiman Mix the City

Kutiman Mix the City – обалденный интерактивный проект, выросший из звуков города-без-перерыва. Основан он на понимании того, что у каждого города есть свой собственный звук. Израильский музыкант планетарного масштаба Офир Кутель, выступающий под псевдонимом Kutiman, король ютьюбовой толпы, предоставляет всем шанс создать собственный ремикс из звуков Тель-Авива – на вашей собственной клавиатуре. Смикшировать вибрации города-без-перерыва на интерактивной видеоплатформе можно простым нажатием пальца (главное, конечно, попасть в такт). Приступайте.

Видеоархив событий конкурса Рубинштейна

Все события XIV Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна - в нашем видеоархиве! Запись выступлений участников в реситалях, запись выступлений финалистов с камерными составами и с двумя оркестрами - здесь.

Альбом песен Ханоха Левина

Люди на редкость талантливые и среди коллег по шоу-бизнесу явно выделяющиеся - Шломи Шабан и Каролина - объединились в тандем. И записали альбом песен на стихи Ханоха Левина «На побегушках у жизни». Любопытно, что язвительные левиновские тексты вдруг зазвучали нежно и трогательно. Грустинка с прищуром, впрочем, сохранилась.
Что почитать

«Год, прожитый по‑библейски» Эя Джея Джейкобса

...где автор на один год изменил свою жизнь: прожил его согласно всем законам Книги книг.

«Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов» Ёко Тавада

Жизнь – это долгое путешествие в вагоне на нижней полке.

Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя уже не беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться.

«Комедию д'искусства» Кристофера Мура

На сей раз муза-матерщинница Кристофера Мура подсела на импрессионистскую тему. В июле 1890 года Винсент Ван Гог отправился в кукурузное поле и выстрелил себе в сердце. Вот тебе и joie de vivre. А все потому, что незадолго до этого стал до жути бояться одного из оттенков синего. Дабы установить причины сказанного, пекарь-художник Люсьен Леззард и бонвиван Тулуз-Лотрек совершают одиссею по богемному миру Парижа на излете XIX столетия.
В романе «Sacré Bleu. Комедия д'искусства» привычное шутовство автора вкупе с псевдодокументальностью изящно растворяется в Священной Сини, подгоняемое собственным муровским напутствием: «Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».

«Пфитц» Эндрю Крами

Шотландец Эндрю Крами начертал на бумаге план столицы воображариума, величайшего града просвещения, лихо доказав, что написанное существует даже при отсутствии реального автора. Ибо «язык есть изощреннейшая из иллюзий, разговор - самая обманчивая форма поведения… а сами мы - измышления, мимолетная мысль в некоем мозгу, жест, вряд ли достойный толкования». Получилась сюрреалистическая притча-лабиринт о несуществующих городах - точнее, существующих лишь на бумаге; об их несуществующих жителях с несуществующими мыслями; о несуществующем безумном писателе с псевдобиографией и его существующих романах; о несуществующих графах, слугах и видимости общения; о великом князе, всё это придумавшем (его, естественно, тоже не существует). Рекомендуется любителям медитативного погружения в небыть.

«Тинтина и тайну литературы» Тома Маккарти

Что такое литературный вымысел и как функционирует сегодня искусство, окруженное прочной медийной сетью? Сей непростой предмет исследует эссе британского писателя-интеллектуала о неунывающем репортере с хохолком. Появился он, если помните, аж в 1929-м - стараниями бельгийского художника Эрже. Неповторимый флёр достоверности вокруг вымысла сделал цикл комиксов «Приключения Тинтина» культовым, а его герой получил прописку в новейшей истории. Так, значит, это литература? Вроде бы да, но ничего нельзя знать доподлинно.

«Неполную, но окончательную историю...» Стивена Фрая

«Неполная, но окончательная история классической музыки» записного британского комика - чтиво, побуждающее мгновенно испустить ноту: совершенную или несовершенную, голосом или на клавишах/струнах - не суть. А затем удариться в запой - книжный запой, вестимо, и испить эту чашу до дна. Перейти вместе с автором от нотного стана к женскому, познать, отчего «Мрачный Соломон сиротливо растит флоксы», а правая рука Рахманинова напоминает динозавра, и прочая. Всё это крайне занятно, так что... почему бы и нет?
Что попробовать

Тайские роти

Истинно райское лакомство - тайские блинчики из слоеного теста с начинкой из банана. Обжаривается блинчик с обеих сторон до золотистости и помещается в теплые кокосовые сливки или в заварной крем (можно использовать крем из сгущенного молока). Подается с пылу, с жару, украшенный сверху ледяным кокосовым сорбе - да подается не абы где, а в сиамском ресторане «Тигровая лилия» (Tiger Lilly) в тель-авивской Сароне.

Шомлойскую галушку

Легендарная шомлойская галушка (somlói galuska) - винтажный ромовый десерт, придуманный, по легенде, простым официантом. Отведать ее можно практически в любом ресторане Будапешта - если повезет. Вопреки обманчиво простому названию, сей кондитерский изыск являет собой нечто крайне сложносочиненное: бисквит темный, бисквит светлый, сливки взбитые, цедра лимонная, цедра апельсиновая, крем заварной (патисьер с ванилью, ммм), шоколад, ягоды, орехи, ром... Что ни слой - то скрытый смысл. Прощай, талия.

Бисквитную пасту Lotus с карамелью

Классическое бельгийское лакомство из невероятного печенья - эталона всех печений в мире. Деликатес со вкусом карамели нужно есть медленно, миниатюрной ложечкой - ибо паста так и тает во рту. Остановиться попросту невозможно. Невзирая на калории.

Шоколад с васаби

Изысканный тандем - горький шоколад и зеленая японская приправа - кому-то может показаться сочетанием несочетаемого. Однако распробовавшие это лакомство считают иначе. Вердикт: правильный десерт для тех, кто любит погорячее. А также для тех, кто недавно перечитывал книгу Джоанн Харрис и пересматривал фильм Жерара Кравчика.

Торт «Саркози»

Как и Париж, десерт имени французского экс-президента явно стоит мессы. Оттого и подают его в ресторане Messa на богемной тель-авивской улице ха-Арбаа. Горько-шоколадное безумие (шоколад, заметим, нескольких сортов - и все отменные) заставляет поверить в то, что Саркози вернется. Не иначе.

Тот, кто взял Берлин

22.02.2018Лина Гончарская

Кирилл Петренко скинул 140-летнему шедевру Брамса добрую сотню лет

Фон Караян нервно заерзал на своем ложе, наблюдая, как лихо умыкают прямо у него из-под носа прекрасную сабинянку. Спроворили гуртом, половиной от 124-х, плюс перевес в один голос. В тот день, 22 июня 2015 года, история Берлинского филармонического раскололась надвое, как некогда сам Берлин.

Н-да, никто и не предполагал, что верховным главнокомандующим главного оркестра Европы, а то и мира станет дирижер еврейского происхождения. Впервые за всю его 133-летнюю историю. Когда-то температура столичной немецкой филармонии уже подскочила на тридцать семь и один; тогда, в 1999-м, на пост самого главного прочил себя Даниэль Баренбойм, который с треском проиграл битву за Берлин Саймону Рэттлу. Ныне же (что за ирония судьбы!) инкарнация Караяна, проповедник истинно арийского звука и признанный вагнерианец современности Кристиан Тилеманн (занятно, что в свое время он ассистировал и Караяну, и Баренбойму) сдал позиции миниатюрному еврею Кириллу Петренко.

Мировая пресса утверждает, что Петренко к тому же первый рожденный в России главный дирижер БФО, не ведая о том, что таковым на самом деле – пусть и недолго – был Лео Борхард, произведенный на свет в Москве и выросший в Петербурге. Главой Берлинской филармонии его определил с подачи Страны Советов в мае 1945-го берлинский магистрат; три месяца спустя Лео был застрелен американским часовым (умудрившись провести за это время 22 концерта). Так что по этой части Петренко является все-таки вторым, как и вторым возглавившим БФО бородачом со времен Артура Никиша. Но евреем – истинно первым, что особо волнует мир, учитывая взгляды Герберта фон Караяна.

Между тем, по части вагнерианства Кирилл Петренко ничуть не уступает Тилеманну, как бы там ни табуировали автора «Еврейства в музыке» наши единоверцы. Вагнеровскую тетралогию он окольцевал еще в 2001 году в Майнингене, где служил музыкальным руководителем местного театра: отпил из чаши Грааля, окрылил валькирий, словом, явил миру новое братство «Кольца». Уловив при этом специфическое течение вагнеровского времени и приладив его к собственной склонности к оживленным темпам (предвечерие «Золото Рейна» в версии Петренко длилось ровно 2 часа 16 минут!). Ну и далее, заняв пост генералмузикдиректора Bayerische Staatsoper, то бишь Баварской государственной оперы в Мюнхене, оживил по своему велению прочие оперы неугодного нашим палестинам композитора. Немудрено, что на следующее лето его ангажировал Байройт.

В Байройте он опять же разделял обязанности с Кристианом Тилеманном (тот, кстати, как-то брякнул насчет своего экс-учителя Баренбойма, что когда Даниэль наконец оставит свой пост в Унтер-ден-Линден, «в Берлине наступит конец еврейскому засилью»). Если уподобить Тилеманна Зигфриду, то, пожалуй, Петренко можно отнести к роду нибелунгов. Тем не менее, и тот, и другой вернули в афишу (каждый в свою) оперу «Палестрина» Ханса Пфицнера, обласканного нацистами автора, который в 1920 году опубликовал труд под названием «Новая эстетика музыкальной импотенции», где оттянулся по полной в адрес «мирового еврейства в музыке» – куда там Рихарду Байройтскому! В общем, учитывая близость музыкальных пристрастий обоих и их преданное служение музыке Вагнера, не совсем понятно, как Петренко таки обыграл Тилеманна в тайном конклаве. Но факт.

Кирилл Петренко – 46-летний русский еврей, чье музыкальное прошлое являет собой образец австро-немецкой идентичности. Он учился как пианист в консерватории Форарльберга в Австрии, обучался дирижированию в Венской Высшей музыкальной школе, был капельмейстером Венской народной оперы, музыкальным руководителем Майнингского театра, главным дирижером Komische Oper в Берлине, с 2013 года занял пост музыкального руководителя Баварской государственной оперы в Мюнхене и дирижера Вагнеровского фестиваля в Байройте (учитывая, что Вагнер родился в 1813-м, случилось сие аккурат к 200-летию со дня его появления на свет).


Всю эту немецкую традицию уроженец Омска прожил изнутри, интерпретировал применительно к своему естеству и обратил в искусство тонкой выделки. Кто-то пишет на гербовой, кто-то на простой; Кирилл Петренко пишет на бумаге верже. На такой бумаге, читатель, могли бы переписываться кариатиды Эрмитажа, добавил бы Осип Мандельштам.

И вот на днях буквально выяснилось, что он не только вагнерианец, но и брамин. Во втором отделении концерта, уже упоминаемом подателем сего (по тому поводу, что единственный недостаток Петренко – это солирующая с ним в Прокофьеве пианистка), Израильский филармонический исполнил Первую, до-минорную симфонию Брамса.

Казалось бы, симфония эта вышла из бетховенской зоны и оказалась в мире романтической велеречивости, пусть Ганс фон Бюлов и счел ее «Десятой симфонией Бетховена» (повинны в том схожие темы финалов в брамсовской Первой и бетховенской Девятой). Петренко, однако, трактовал ее как убежденный классицист нового времени – не забывая, впрочем, о том, что в срединных частях Брамс вдохновлялся образом байроновского Манфреда, и комментируя каждую фразу добавочным интеллектуальным подтекстом. В итоге нам явлен был Брамс, не поддающийся квалификации, Брамс, который был не очень в ладу со всей своей позднеромантической эпохой и сочинявший свою Первую – шутка сказать! – пятнадцать лет.

Первая симфония, над которой так долго трудился Брамс, была чуть ли не самой репертуарной для Герберта фон Караяна, который так долго, почти до ухода в мир иной, пребывал на посту главного дирижера Берлинского филармонического (член нацистской партии управлял оркестром железной рукой с 1955 года по 1989-й). Он даже использовал сей опус как музыкальную визитную карточку коллектива; к примеру, именно Первой завершил он первое в истории американское турне Berliner Philharmoniker.


Белые начали и выиграли, если учитывать, что до, пусть и минор, это всё-таки до. Ну а дальше черные пошли в ход, а потом Петренко расцветил все динамические оттенки оттенками радуги, доложил о противоречивом брамсовом хроматизме массу увлекательных подробностей, да так, что не расслышать мог только совсем уж безухий – что уж говорить о тех, кому симфония знакома сызмальства. Прекрасно прозвучали soli – вдохновившись примером литавр и гобоя, каждый инструмент охотно обнажал свои прелести; ярче всех блеснул сквозь оркестр, как зрачки сквозь брамсову бородищу, концертмейстер ИФО Илья Коновалов с дивным скрипичным соло в варьированной репризе второй части.

Попутно пришлось дивиться новому облику Израильского филармонического оркестра: казалось, с восхождением на подиум Кирилла Петренко он сменил не только звук, но вкус и цвет, обрел раритетную чистоту и тончайшие нюансы, так тихо и доверительно договаривая до конца каждое предложение, что особо нервным пришлось прослезиться. Дирижер, между тем, излучал столько тепла, что буквально впаивал каждого участника оркестра в общее тело. Даже строптивые обычно медные духовые (особенно легли на душу тромбоны в финале, равно как и подслушанная у музыки где-то тема валторн) вели себя как паиньки, не говоря уже о струнных, что нежно вибрировали в ответ на всякий взмах.

Оставаясь верным себе, Петренко ускорил темпы всех частей и выдал произведение столь оригинальное, со столь осмысленными и перетекающими одно в другое предложениями, столь красноречивыми идеями самой минимальной протяженности и концентрированности, столь захватывающим сплетением микрособытий и вкусных деталей, что все дуновения и штормы оказались оркестру нипочем. Получив из рук в руки нечто эфемерное, он заиграл гипнотически красиво и хрупко; зримая звуковая пластика была объемной, в формате 3D, возникающие при этом многофигурные картины ничуть не напоминали репродукции и голограммы, а были самыми что ни на есть подлинниками – с идеально выписанными образами на каждой. И приходилось верить, что любое ускорение совпадает с авторскими намерениями; что музыкальное время вкупе с музыкальной материей обретает искомую плотность; и что слияние стихий в конце концов оборачивается добродетелью, равной себе самой.

За пультом Петренко подвижен, как ртуть – пока до зала долетает смысл фразы, он успевает развернуться на сколько угодно градусов; сей ненавязчивый балет подбивает взглянуть на музыкальный текст как на затейливое театральное полотно, в котором по определению не может быть – в пику ницшеанству – слишком-много-музыки. Руки его невелики, оттого с особым изяществом проговаривают самые длинные фразы, с особым проворством скользят по звуковысотным контурам, дабы изваять исконный gemüth сумрачного германского гения. Оттопыренный мизинец на правой руке, по-видимому, аккумулирует в себе ту же энергию, что и гергиевская зубочистка, но у мизинца всё же преимущество, ибо он является частью тела, а не его продолжением. Оттого дирижер Петренко вполне обходится мановением и передачей смысла через жест – как племянник Рамо.

К слову, гениальный несчастливец Брамс всегда стремился запрятать чувства в нижние регистры, в тайники души, что смущало, к примеру, эмоционального Петра Ильича (занятно, что вся троица – Вагнер, Брамс, Чайковский – родились в маетном мае, причем последние два даже в один день, 7-го, правда, с разницей в 7 лет): последнего как раз таки коробила «громадная претензия на глубину», в коей он упрекал Брамса. Так что все эти манфредовские страсти в Первой – не что иное как отголоски композиторской passione к Кларе, которая, между прочим, была первой внимательной слушательницей симфонических этюдов (и вообще первой); не исключено, что именно ей симфония обязана своими прекрасными формами.

И оперный мегаопус –  тетралогия «Кольцо Нибелунга» Вагнера, и Первая симфония Брамса получили крещение в 1876 году. Как бы ни противостояли друг другу их авторы и сколь бы ни третировала Брамса за его «научную музыку» партия Вагнера, провозвестника «музыки будущего». «А Вагнер был целым; а Вагнер был целой испорченностью; а Вагнер был мужеством, волей, убеждением в испорченности – что такое ещё Иоганнес Брамс!.. Его удача была немецким недоразумением: его приняли за антагониста Вагнера – нуждались в антагонисте! – Такие не создают необходимой музыки, такие создают прежде всего слишком много музыки!» Фридрих Ницше, Казус Вагнер.


Интервью Петренко не дает по убеждению, а может, по природной человеческой скромности; спросила –  ответил: «Вот когда перестану быть дирижером, тогда и начну давать интервью, а пока пусть музыку слушают». This is the common sense which is crystal clear to everyone. В отличие, кстати, от музыки.

Так или иначе, именно Петренко повинен в нынешнем триумфе Израильского филармонического; тот, кто взял Берлин, играючи взял Тель-Авив.

Фото: Wilfried Hösl


  КОЛЛЕГИ  РЕКОМЕНДУЮТ
  КОЛЛЕКЦИОНЕРАМ
Элишева Несис.
«Стервозное танго»
ГЛАВНАЯ   О ПРОЕКТЕ   УСТАВ   ПРАВОВАЯ ИНФОРМАЦИЯ   РЕКЛАМА   СВЯЗАТЬСЯ С НАМИ  
® Culbyt.com
© L.G. Art Video 2013-2024
Все права защищены.
Любое использование материалов допускается только с письменного разрешения редакции.
programming by Robertson