Очень Вестсайдская история

Музыка, в отличие от истории, терпит сослагательное наклонение. «Если бы молодость знала, если бы старость могла» – уберите из эпиграммы Анри Этьена союз «если бы», и вы получите «Вестсайдскую историю» в ее новой бродвейской ипостаси. Ту самую, что в течение десяти дней вызывала гром аплодисментов в Израильской опере.

«Это исполнение неповторимо – не пытайтесь воспроизводить его (в домашних условиях)» – такой предостерегающей надписью стоило бы снабдить постановку, воссозданную на Бродвее к 50-летию со дня премьеры и колесящую с той поры по миру. В 2009-м мы впервые наблюдали эту красоту по-американски в Тель-Авиве – однако четыре года спустя в ней появился какой-то новый драйв. При том, что речь по-прежнему идет об аутентичной «Вестсайдской истории» – слепке легендарного спектакля 1957 года. С оригинальной хореографией Джерома Роббинса, возрожденной его учеником и ассистентом Джоем Макнилли (тогда она казалась инновационной и модернистской, теперь же – в самый раз). С точными копиями декораций и лихо спародированным дизайном костюмов и платьиц (последним многие современные барышни могут позавидовать).

Нынешний мюзикл – молодой и сексуальный, бьющий высокооктановой энергией – сразу цепляет на крючок и задевает за живое. Прежде всего (да и как иначе?) – гениальной, пульсирующей музыкой Леонарда Бернстайна, который, как джинна в бутылку, поймал самую суть Нью-Йорка. Ну а его соавторы – драматург Артур Лоренц и автор песенных текстов Стивен Сондхайм – лишь добавили эмоций, уловив в воздухе аромат уличного сленга и наделив «Акул» пуэрториканским акцентом. И даже если отвлечься от вечной актуальности темы, мюзикл Бернстайна, с его ритмами, гармониями, мелодиями, песнями, где каждая последующая красивее предыдущей, есть и останется вневременным.

Прозевавшие это слухозрелище еще долго будут кусать локти: здесь отменно пляшут и поют мальчики и девочки, здесь за пультом священнодействует седовласый Дональд Чан – свингующий денди из благочестивого оперного мира, вовсе не страдающий иммунитетом к all the jazz. К мюзиклам маэстро Чан благоволит давно и всерьез, так что потайные коды этой синкопической, пружинящей, задорной музыки вскрывает с легкостью опытного криптолога. И оркестр охотно отдается в его умелые руки, не забывая посвистывать и прищелкивать пальцами, расплываться в улыбке в ответ на веселье дирижера, а главное, демонстрировать желание отдаться музыке до конца.

Все актеры труппы – гибкие, отчаянные, красивые – выполняют заданные Роббинсом-Макнилли па с размахом. И поют с таким же размахом – причем девушки-«Акулы» особенно хороши в «America», а мальчики-«Ракеты» – в «Gee Officer Krupke». Да и солисты проекта харизматичны, как на подбор: хрупкая и очаровательная Рэйчел Заткофф, обладательница голоса редкой силы и чистоты, неуязвима в партии Марии; Таддеуш Пёрсон – Тони – не канонически-белокурый, а строптиво-темноволосый – растопит голосом самое ледяное сердце; Пенелопа Армстед-Уильямс – Анита – вообще сплошные искры, не говоря уж о драматическом мастерстве, жизненно необходимом для исполнения этой характерной партии.

Кстати, хотелось бы заметить, что печальная история о соперничестве двух кланов была позаимствована авторами «Вестсайдской истории» не совсем у Шекспира, как это принято считать. А из вечно бродячего сюжета о любви и вражде, записанного впервые Мазуччо Салернитанцем – под псевдонимом этим творил итальянец Томмазо Гуардати. В 1476 году он сочинил новеллу о Марьотто и Джанноцце из Сиены, ставшую впоследствии знаменитой повестью о Ромео и Джульетте из Вероны. Ну а еще позже – о Тони с Марией из подворотен Манхэттена.

И, наконец, вердикт по поводу того, что творилось на тель-авивской сцене. Очень молодые артисты с Бродвея и лондонского Уэст-Энда транслировали такую мощную сексуальную энергию, что сомнений не оставалось: мюзикл – это жанр молодых. Ажитированная публика внимала их откровениям чуть ли не с раскрытым ртом, на подкорковом уровне ощущая древние вакхические импульсы, которые от века и по сей день пронизывают юную жизнь. Жизнеутверждающий настрой спектакля оказался настолько силен, что даже нагромождение трупов не заставило зал обливаться слезами: впитавшая XXI век вестсайдская лав-стори получилась не совсем печальной. И это даже хорошо.