Честное археричское

Новый сезон в Израильской филармонии открылся Пушкиным. Хотя «наше всё» – это вовсе не он, а Зубин Мета. Тем паче в присутствии Марты Архерич

Так уж повелось, что в начале сезона ИФО под управлением Зубина Меты по традиции лишает девственности опус израильского автора. На сей раз в роли такового выступила симфоническая поэма «Пророк» рожденного в Москве израильского композитора Ури Бренера. Изначально сия 10-минутная пьеса служила частью мега-цикла «Симфонические хроники», сочинявшегося более двух десятилетий. По словам Бренера, шестикрылый серафим явился ему в минуты особого душевного подъема, испытываемого композитором по прочтении поэмы Пушкина. С другой стороны, Ури упоминает «Пророка» Халиля Джебрана, опять же навеявшего ему некое трансцендентное осознание высшей реальности (Higher Reality), высшей мудрости и высшей же благости. Опус, надо признать, вполне достойный, партию рояля озвучил сам автор, партию хора – искусники из The Munich Bach Choir (в прологе они же дивно спели «ха-Тикву»). Бренер явно неравнодушен к Дебюсси – те же мерцающие звучности, те же повторяющиеся вокализы, как в «Сиренах», когда небольшая группа женского хора дополняет звучание оркестра еще одной причудливой краской – и к Стравинскому, учитывая цитаты из «Весны». Настроение «Пророка» получилось тоже весеннее, и это, видимо, был некий знак свыше. Ибо весну – молодую, задорную, дурманящую – наворожили тем вечером два пророка: Зубин Мета и Марта Архерич. А может, Марта Архерич и Зубин Мета – все-таки lady first.

                                   Фото: © Мири Шамир

First Lady мировой фортепианной сцены Марта Архерич (в России отчего-то именуемая Аргерих), Martha The Great, как ее называют, отчаянно и бесповоротно молодая 77-летняя меркурианка с седыми космами, не случайно слывет кавалером Ордена Восходящего солнца и Золотых лучей с Розеткой японского императора. Солнцем и лучами озарена всякая взятая ею нота, а играет она столь же естественно, как дышит – вы не наблюдаете никаких мышечных и прочих усилий, всё происходит на каком-то интуитивном уровне. На открытии филармонического сезона Марта играла Фортепианный концерт Шумана в истинно романтическом ключе, с высшей степенью свободы, со свойственной только ей агогикой, с предельным вниманием к нюансам и подробностям. Хотя по отношению к Архерич сложно сказать – играла, ибо для нее это скорее не игра, а искреннее выражение себя, своей внутренней музыки и гармонии. При этом она, как и ее партнер по вечеру Зубин Мета, – тончайший стилист, оттого Шуман был именно Шуманом, и никем иным.

                                            Фото: © Мири Шамир

Занятно, что Концерт Шумана – безусловный гвоздь программы – по отношению к первому опусу был писан с точностью наоборот, ибо вырос он из одночастной фантазии. То бишь от малого к великому, а не от великого к малому, как в первом случае. Занятно так же, что сочинял его Шуман как валентинку своей невесте Кларе Вик, которая, уже в статусе законной супруги, солировала на его лейпцигской премьере 1846 года. Сама Клара Вик-Шуман описывала ля-минорный концерт как переплетение фортепиано с оркестром; да и Лист однажды высказался о единственном Фортепианном концерте Шумана как о «концерте без фортепиано», обратив внимание на нетрадиционное понимание Шуманом концерта как жанра. Шуман, который не одобрял виртуозность как самоцель, стремился вернуться к корням концертной традиции, когда солист и оркестр сотрудничали на равных.

                                     Фото: © Adriano Heitman

Так оно и случилось. Между солирующей Мартой Архерич и Израильским филармоническим под управлением Зубина Меты с первых же тактов Allegro affettuoso был установлен идеальный баланс. Элегантно-лирическое настроение первой части (единомышленником рояля выступал как весь оркестр, так и слившийся с пианисткой в дуэте кларнет, чем не Клара с Робертом; сердечный диалог рояля и кларнета был волшебен, при этом звук кларнета словно отражался от фортепиано) усилилось в Intermezzo, явив некое истинное блаженство, не говоря уже о счастливом танцующем финале. Солистка и оркестр охотно менялись местами; к примеру, когда мелодия в первой части перешла к первым скрипкам, Архерич ненадолго стала аккомпаниатором, украсив мелодию струнных рябью арпеджио – как и во второй части, где тон задавали виолончели. Дух концерта был абсолютно коллегиальный, а не солоцентрический; это был разговор между равными. И между очень молодыми людьми, переживающими свою весну.

                                       Фото: © Одед Антман

82-летний Зубин Мета, чудом оправившийся от недуга, рисовал оркестром сложные мелодические линии, предлагая интерпретацию сколь сильную и чувственную, столь же легкую и радостную. Казалось, что он, как Шуман, был очарован идеализмом и невинностью детства, легко поддаваясь любой смене настроений. А смены настроения, как известно, требуют спонтанности, свежести и игривости. В итоге ля-минорный концерт превратился в сменяющие друг друга магические мечтания, с прекрасными соло духовых (особенно отличились гобой и кларнет), в дурманящий сон. Так студент Ансельм в первой вигилии «Золотого горшка» Гофмана прислушивался к шепоту и лепету трех  блестящих  зеленым  золотом  змеек,  которые обвились вокруг ветвей  и  вытянули  свои головки к заходящему солнцу, звеня, точно хрустальные колокольчики. И за все этим просматривалась хрупкая и чистая «сказка из новых времён».

Не изменяя Шуману, на бис Марта преподнесла пьесу «О чужих странах и людях», открывающую «Детские сцены» – совершенно не по-детски, на мерцающем piano, доносящемся откуда-то из иных миров – и «Посвящение» Шумана-Листа, еще раз подтвердив, что речь идет о пианистке, которая не рифмуется ни с кем и так и останется непознаваемой. (Посетителям предыдущего концерта тоже повезло, ибо для них Архерич играла на бис ре-минорную Сонату K. 141 Доменико Скарлатти.)

                                               © Фото автора

Венчавшая программу до-мажорная «Коронационная месса» Моцарта прозвучала одой главным героям вечера, оба из которых достойны коронации. К оркестру вновь присоединился Мюнхенский Баховский хор и четверка германских же солистов, причем меццо-сопрано сразу обратила на себя внимание нарядом, копирующим одеяние Дивы Плавалагуны из фильма Бессона «Пятый элемент». Весеннего настроения, между тем, не поубавилось: Зубин Мета изящно, вслед за Моцартом, процитировал мелодию арии Графини из «Свадьбы Фигаро» в Agnus Dei и играючи доказал, что музыка до-мажорной мессы абсолютно светская и безбожно сладостная. Вероятно, как сама весна.