Евгений Кисин: «Музыку создают пальцами»

Отрешенный философ, углубленный в себя гений – можно как угодно рассуждать о Кисине, однако главная его энигма заключается в том, что он – всегда иной. Вы ждали одного Кисина – а перед вами выступил кто-то совсем незнакомый. И дело даже не в том, что экс-вундеркинд повзрослел. А в том, что пианизм его постоянно перемещается в какую-то незнакомую доселе, сугубо личностную плоскость.

То же – в вербальном общении. Он может быть открыт и подробен, а может быть решительно немногословен. Что ж, breves vibrantesque sententiae – «те сентенции блещут, которые кратки». К тому же нам (по желанию Кисина, который пожалует в наши палестины лишь в октябре) пришлось ограничиться эпистолярным жанром – то бишь интервью по переписке.

- Евгений, выступления иных ваших коллег просты и понятны, как химическая формула воды. И при этом они вполне удовлетворяют слушателей, в том числе искушенных. Что же касается вас, то всякое ваше появление за роялем в последние годы – это алхимия, которую не каждому дано постичь. Означает ли это, что вы ведете диалог только с избранными – но не с теми, кто ниже ростом?

- Мы все неизмеримо ниже великих композиторов, музыку которых исполняем. А кто ниже меня ростом – об этом пусть судят другие. Я лично полностью согласен с Евтушенко – «людей неинтересных в мире нет».

- Требуется ли вам порой перезагрузка?

- Да, постоянно. Именно поэтому я не могу играть сольных концертов с перерывом меньше чем в два дня (а в последние годы предпочитаю  даже три). Пару раз попробовал играть клавирабенды с перерывом всего в один день – и не получилось, вторые из тех концертов были хуже первых: не хватило времени для этой самой внутренней перезагрузки.

- Остается ли музыка для вас по-прежнему средством коммуникации?

- Я думаю, правильнее было бы сказать, что мы, исполнители, являемся средством коммуникации музыки слушателям.

- Сальвадор Дали когда-то сочинил себе «тайную жизнь» – и при этом оказалось, что в действительности он изложил свою самую что ни на есть настоящую жизнь. Ваша жизнь для многих является тайной – не хотелось бы вам приоткрыть завесу? Написать автобиографию, к примеру? Или защитная маскировка, которой все мы с годами неизбежно обзаводимся, как-то ограждает вас от несуразиц этого мира?

- Как раз сейчас мы с петербургской журналисткой Мариной Аршиновой заканчиваем работу над книгой обо мне, в которой я много рассказываю о своей жизни и о себе. А от несуразиц я никогда не ограждался и не ограждаюсь; они – неотъемлемая часть жизни.

- Насколько сильна над вами власть несбывшегося? Или у вас всё сбылось?

- Сбылось у меня далеко не всё, а тот факт, что многое не сбылось, я вынужден принимать как данность. Впрочем, по себе знаю, что, когда обретаешь счастье, то уже не думаешь о несбывшемся. 

- А власть музыки над слушателем – как далеко она простирается? И сколь велика власть музыки над самим музыкантом?

- Это, конечно же, зависит от конкретного человека. Известно, что пятилетний Петя Чайковский после прослушивания музыки Моцарта прибежал ночью к матери с плачем: «Ах, эта музыка, музыка! Она не дает мне покоя!». А бывает и другая крайность – как в известной частушке:

На концерте я была,
слушала Бетховена,
ничего не поняла -
экая х..овина.

- Существуют ли композиторы, к произведениям которых вы избегаете прикасаться?

- Пока не играл французских импрессионистов и оригинальных произведений Баха: это для меня труднее всего. Впрочем, не теряю надежды, что в будущем что-то удастся.

- А кто из композиторов вам особенно близок?

- Если выбрать одного – Шопен. А вообще мне очень многое в музыке близко, тут дело даже не в композиторах, а в конкретных произведениях.

- Комфортно ли вам живется в мире высоких технологий и социальных сетей, в мире штампованных эпитетов и победившего масскульта?

- В технике не разбираюсь, социальными сетями не пользуюсь. Но, как я уже сказал раньше, от жизни не абстрагируюсь, поскольку музыка не только является частью жизни – больше того, именно жизнь влияет на мою музыку.

- Есть ли у вас некий личный рай? Или запасной рай, куда можно скрыться в случае чего?

- Я думаю, что так можно определить всё прекрасное, что есть в моей жизни. Друзья, книги, красивые города, природа, в том числе и музыка.

- Музыка – эфемерная субстанция или ее можно ощутить материально – под пальцами, к примеру?

-  Музыку создают пальцами (хотя, прежде всего, конечно, головой и сердцем) – как композиторы, так и исполнители.

- Вы живете в Париже. Парижская аура как-то влияет на ваше мироощущение, на вашу музыку?

- Хотел бы уточнить: я живу в Париже только часть времени. По два-три месяца в году я провожу и в Лондоне, и в Нью-Йорке. И я уверен, что абсолютно всё, что нас окружает и с чем мы соприкасаемся, влияет на нашу музыку, хотя в большинстве случаев мы сами не осознаем этого влияния. Как сказал Антон Рубинштейн юному Иосифу Гофману в ответ на вопрос, так ли ему следует играть такое-то произведение: «в солнечную погоду играйте так, но в дождь играйте иначе».

- Ваш педагог, Анна Павловна Кантор, по-прежнему является членом семьи и сопровождает вас на гастроли?

- Членом семьи – да, а вот сопровождать меня в моих поездках с концертами она сейчас может, к сожалению, лишь в очень редких случаях: ей ведь все-таки уже 90 лет.

- Многие годы вы проявляете себя как истинный друг Израиля. Вы неоднократно заявляли о своем еврейском самосознании и произраильской позиции. В 2010 году вы даже написали открытое письмо генеральному директору BBC Марку Томпсону по поводу антиизраильской пропаганды, практикуемой этой радиостанцией. Считаете ли вы, что музыкант должен вмешиваться в политику?

- Я считаю, что каждый человек, и музыкант в частности, должен делать только то, в чем испытывает внутреннюю потребность (если, разумеется, это не причиняет зла другим людям). Что касается политики, одни люди ею интересуются, другие – нет, у одних музыкантов есть потребность в нее вмешиваться, у других такой потребности нет. Поэтому я не употреблял бы слово «должен».

 - Вы отлично ориентируетесь в истории Израиля, да и еврейского народа в целом. Как вы считаете, каков оптимальный выход у нас в сложившейся ситуации? Когда Европа только и ждет, в каких очередных прегрешениях можно будет обвинить наш народ, наше государство?

- Виктор Суворов в «Последней республике» говорит (цитирую по памяти): «Союзники не приходят сами. Их нужно найти, союз с ними надо обеспечить. И не договорами, а поставить их в такое положение, чтобы они сами, добровольно, без всяких договоров помогали…» Это сделали и продолжают делать враги Израиля, и мне кажется, что оптимальный выход для Израиля – сделать то же самое. А вот как это сделать – я не знаю. Может быть, умные еврейские головы в Израиле смогут придумать какую-нибудь дешевую и потому выгодную для Запада замену нефти?

- А как вы относитесь к тому, что делает Даниэль Баренбойм, открыто симпатизирующий палестинцам?

- У каждого человека есть причины, по которым он совершает те или иные поступки. У моего выдающегося коллеги Даниэля Баренбойма есть причины, по которым он делает то, что делает, и об этих причинах сказать может только он сам. У бывшего террориста ООП Валида Шебата были причины, по которым он в определенный момент своей жизни изменил свое мировоззрение на 180 градусов и стал пламенным сторонником Израиля. Я выбрал для себя путь, который считаю правильным.

- Способны ли евреи диаспоры, и в особенности люди известные (в артистическом мире, скажем), оказать Израилю поддержку извне?

- Конечно, способны. Потому и делаю это сам в меру своих сил и возможностей.

- Насколько мне известно, вы выучили и иврит, и идиш. Для чего?

- Нет, только идиш; на иврите я пока знаю лишь несколько сотен слов. Для души.

- Те, кто ассоциирует вас исключительно с музыкой, пожалуй, будет удивлен, узнав о том, что вы выступаете и с поэтическими вечерами. И даже записали компакт-диск с произведениями современной поэзии на идише в собственном исполнении – «Аф ди клавишн фун йидишер поэзие» («На клавишах еврейской поэзии»). Как возникла эта идея?

- После того, как я несколько раз выступил с поэтическими вечерами, на которых декламировал стихи на русском и идише, у моего друга, прекрасного идишского прозаика и поэта, главного редактора старейшей в мире идишской газеты «Форвертс» Бориса Сандлера возникла идея сделать такие компакт-диски (у меня их два), и я с радостью на нее откликнулся. Я очень люблю идиш и идишскую поэзию и потому всегда рад познакомить хотя бы с некоторыми выдающимися образами ее других людей. Но хотел бы подчеркнуть: чтение стихов – это мое хобби, поэтому я делаю это очень редко и для небольшой аудитории. А профессия моя – это музыка и только музыка.

- Однако, если говорить о музыке, любой студийной записи вы предпочитаете живой концерт – не так ли?

- Абсолютно верно. Физическое присутствие слушателей меня вдохновляет.

- В программе вашего иерусалимского реситаля много Скрябина – Соната №2, Этюды ор. 8… К этому композитору у вас особое отношение?

- Ну, вообще-то, к каждому композитору у меня особое отношение...

- Вы любите Иерусалим? Удавалось ли вам побродить по нему, узнать его, почувствовать изнутри?

- Помню, еще 20 с лишним лет назад, когда еще существовал Советский Союз и я в нем жил, я сказал в интервью одной советской газете в ответ на вопрос о любимых городах: «Я исключаю Москву: это родина. Но мой самый любимый город – Иерусалим». Да, я бродил по Иерусалиму, конечно, и не раз. А вот узнать его – дай Б-г, чтобы всей жизни хватило.

- Увлекаетесь ли вы Каббалой?

- Нет, потому что знаю: до Каббалы полагается изучить Тору и Талмуд, а я Талмуда еще не читал.

- Все сборы от вашего благотворительного концерта в Иерусалиме будут перечислены в фонд международных фортепианных мастер-классов «Тель-Хай». Для того, чтобы у молодых появилась возможность совершенствовать свое мастерство именно в Израиле?

- И для того, чтобы в глазах хотя бы части музыкальной молодежи мира Израиль являлся местом, где они могут совершенствовать свое искусство, а не «угнетателем несчастных палестинцев».

Фото: Felix Broede, Dan Porges