«Святая» террористка с младенцем, или Внимание, Ferror!

Главный мотив мученика – чистая любовь к закону. Но ведь мученики – всегда другие? Это те, кто взлетает в воздух и хочет забрать с собой как можно больше людей? Невинных? По идее, надо подвозить до смерти лишь невинных, с грешными после смерти происходят такие страшные вещи, что лучше их от этого избавить.

                                                            Эльфрида Елинек, «Бэмбилэнд»

Очарование женского лица на портрете уходит в прошлое – новый век диктует свои законы. На смену томным дамам и утонченным «тургеневским» девушкам приходят женщины-смертницы, и вряд ли кому-то придет в голову назвать их представительницами прекрасного пола. При этом большинством женщин-террористок движет отнюдь не идеология: как правило, речь идет либо о подвергшихся насилию и забеременевших вне брака, либо, напротив, о бесплодных замужних мусульманках, не способных к зачатию и рождению ребенка. С точки зрения идеологов террора, они – грешницы, достойные презрения и смерти. Но, становясь «живыми бомбами», убивая себя, а заодно и «врагов ислама», они автоматически превращаются в праведниц, приобретая статус «святых» в определенных слоях мусульманского общества.

Несколько лет назад иерусалимские художницы Галина Блейх и Лилия Чак ввели в международный лексикон новый термин – Ferror, обозначив им новое явление XXI века: женский терроризм (Female Terror). Художественным осмыслением этого явления стал ряд работ, связанных с семью терактами, совершенными женщинами-шахидками в Израиле. Показать их планировалось на выставке «Ferror» в тель-авивском Доме журналиста («Бейт Соколов»).

Галина Блейх, Лилия Чак: «Мы хотели обратить внимание на то, что сегодня мир стоит перед новой проблемой гендерного характера – нас убивают женщины-террористки. Подготовка подобного теракта – относительно простое дело: женщину-самоубийцу не надо обучать военному делу и методам конспирации. Фактически она выступает в роли одноразового и дешевого оружия».

В центре экспозиции оказались изображения семи мадонн, созданных мастерами Возрождения. Только вот лики мадонн заменили личины палестинских феррористок.

                                 Из проекта Ferror. 2009

Галина Блейх, Лилия Чак: «Мадонна – это символ любви и гармонии, счастья материнства и ответственности за своего ребенка, наделенного Божественным происхождением. В искаженном экстремизмом мире происходит подмена сущностей – любовь в женском сердце уступает место ненависти. Мы хотели показать, сколь трагична и уродлива эта подмена. Эти женщины никогда не станут матерями, добровольно убив себя и похоронив своих неродившихся детей и внуков.

Интересно, что современные палестинские женщины попадают в образ традиционного изображения мадонны благодаря принятому у них фасону головного убора, схожему с накидкой мадонны на картинах Рафаэля, Беллини, Боттичелли и других великих мастеров. Эта аналогия часто рождалась у нас при виде иерусалимских арабок на улицах города. Некоторые из них обладают удивительно красивыми чертами лица. Кстати, христианам такой образ должен был бы прийтись по вкусу, а не вызывать приступы ксенофобии и желания лишить арабских женщин, проживающих в их странах, этого вполне христианского на вид головного убора.

                                  Из проекта Ferror. 2009

Когда на экранах наших компьютеров возникла присланная кем-то фотография оторванной головы террористки, валяющаяся на асфальте после суицидной атаки, идея совмещения образа мадонны и лица террористки возникла мгновенно и как бы сама собой. Эта женщина взорвалась в автобусе 25-го маршрута, в Иерусалиме. Этим маршрутом мы ежедневно ездили домой. То есть событие произошло в реальном пространстве нашей жизни. И тогда мы задумались: мадонна с лицом палестинской террористки – что это? Гимн мученичеству или монстр нашего времени?»

Открытие выставки было назначено на 3 сентября 2009 года. Экспозицию составили семь картин с мадоннами, семь холстов Галины Блейх, покрытых землей, взятой с мест терактов, и видеоинсталляция Лилии Чак, которая снимала те места, откуда Галина брала землю для своих работ.

Галина Блейх, Лилия Чак: «Химический состав земли, из которой сделаны эти работы, до сих хранит частицы тел погибших людей. Эти работы – свидетельства раненой земли, которая, по сути, является нашим телом: ведь мы живем на этой земле и ощущаем ее своей. А когда ранят тело, нам больно».

Галина Блейх в день открытия выставки в Доме журналиста. 2009

Однако выставка (организованная при поддержке международного форума Jerusalem Summit, одна из целей которого, как известно, – борьба с террором) была отменена прямо в день открытия. Ранним утром 3 сентября в доме Галины Блейх раздался телефонный звонок. За ним последовал еще один, и еще, и еще… Звонили журналисты, радиоведущие, сотрудники телеканалов и прочих израильских и зарубежных СМИ. И всех интересовал вопрос: «Почему вы канонизировали образ арабской террористки, объявив ее святой?!»

В прессе даже появилось словосочетание «Holy Terrorists». Именно под этим названием вышла передовица в центральной израильской газете «Едиот ахронот», призывающая к немедленной отмене выставки. «Женщины-террористки – это монстры, их нельзя изображать положительными героинями!», – возмущался Йоси Цур, сын которого погиб при взрыве автобуса в 2003 году. И подал жалобу в полицию, утверждая, что выставка является «подстрекательством к насилию». Хотя авторы экспозиции ставили перед собой задачу абсолютно противоположную: осудить женщин, совершающих деяния (точнее, злодеяния), противоречащие самой женской сути. И это вполне явственно читалось в их работах. Так или иначе, Ассоциация журналистов Израиля сообщила о том, что приняла решение отказаться от проведения выставки «святых террористок» с младенцами.

В итоге за несколько часов до открытия экспозиции картины были сняты со стен галереи Дома журналиста и отправлены в «запасники». И собравшимся на вернисаж приглашенным оставалось лишь наблюдать пустые стены, где должны были висеть произведения искусства.

Галина Блейх, Лилия Чак: Так и не открывшаяся выставка привела в негодование буквально всех. Родственники жертв террора в лице общества «Альмагор» собрались подавать на нас в суд за оскорбление их чувств, а в ток-шоу на первом канале израильского телевидения нам устроили обструкцию. С легкой руки Associated Press, информация о выставке молниеносно распространилась в мировой прессе, и мы неожиданно стали объектом их пристального внимания. На нас обрушилась мощная волна злобы, агрессии, угроз и непонимания со стороны многочисленных блоггеров, журналистов и даже просто знакомых. Наши электронные адреса и телефоны тут же пошли гулять по интернету, и мы получили немало неприятных посланий. Признаемся, что психологически выдержать этот шквал ненависти было непросто. При этом «оскорбились» буквально все – жертвы террора, христиане, иудеи, мусульмане, светские, образованные и не очень… Именно тогда мы столкнулись с проблемой искаженного понимания обществом художественного высказывания.

Видимо, вы задели какую-то очень глубокую болевую точку в общественном сознании, если реакция на «простые» изображения оказалась столь сильной?

Галина Блейх, Лилия Чак: Борис Гройс пишет, что «художник более социален, чем общество, в котором он живет. И из-за того, что он более социален, возникает разрыв между ним и обществом…». Решив показать свою выставку «Ferror» в тель-авивском Доме журналиста, мы бросили вызов СМИ. СМИ, в отличие от искусства, не являются инструментом для глубокого осмысления явлений и индивидуальной художественной интерпретации, а потому к ним нет такого сверхэмоционального отношения. Никому не придет в голову обвинять журналиста в том, что он сообщил нам, что такого-то числа в таком-то месте такая-то шахидка взорвала пояс смертника, прихватив с собой на тот свет таких-то и таких-то в количестве таком-то, и опубликовал пару фотографий с места событий. Новостная лента не нарушает табу.

Можно ли в принципе говорить о «табу» применительно к искусству? Ведь в сознании многих художнику отведена миссия детонатора общественного сознания?

Галина Блейх, Лилия Чак: Мы считаем, что для художника не существует запретов, как не может быть запрета на индивидуальное сознание. Но произведение искусства, попадая в публичное пространство, обречено становиться кривым зеркалом, отражающим всеобщие представления. Если искусство наступает на ценности, связанные с этими представлениями, оно неизбежно становится предметом агрессии со стороны общества, что и произошло с нашей выставкой «Ferror». С другой стороны, искусство – это действенное средство манипуляции индивидуальным и массовым сознанием, бизнес, деньги, иерархические институции, поле битвы личных амбиций и т.д. Каждый человек имеет свой набор ожиданий, связанных с искусством. В соответствии с этими различиями, «табу» также не является раз и навсегда установленным – ни в рамках индивидуального сознания, ни в контексте различных культур или субкультур. В конечном итоге, каждый проецирует свое сознание в то, что он видит, и возвращает себе свое собственное отражение. Искусство действительно может все, а вот наблюдатель ограничен своим собственным обусловленным коридором восприятия. Без наблюдателя нет табу.

Означает ли это, что СМИ сами изобретают и устанавливают запреты?

Галина Блейх, Лилия Чак: Идеологи террора – гениальные политтехнологи и манипуляторы общественным сознанием. Если бы СМИ игнорировали теракты, никто не стал бы вкладывать такие значительные средства в постановку шоу под названием «террор». Не было бы зрителей – не было бы шоу. Современному террористу достаточно нажать кнопку, которая приведет к взрыву бомбы, чтобы немедленно активизировать запуск медиального механизма. Реакция СМИ на происходящие события почти автоматическая. Кстати, запрет нашей выставки также явился спусковым механизмом мировых СМИ.

           Марат Гельман в мастерской Галины Блейх. 2013 

В академических кругах, однако, художественное высказывание Галины Блейх и Лилии Чак восприняли иначе. После отмены выставки «Ferror» в их адрес пошла волна писем – из разных университетов мира, от ординарных и экстраординарных профессоров, докторантов, магистров, занимающихся проблемой женского терроризма. Заинтересовал этот феномен и известнейшего московского галериста Марата Гельмана, который недавно посетил мастерскую Галины Блейх в Иерусалиме. А буквально на днях к художницам обратились ученые из Венского университета, где ныне создана платформа в поддержку лауреата Нобелевской премии по литературе, бунтарки и «разоблачительницы» своей собственной страны Эльфриды Елинек.

Не секрет, что Елинек в современной Австрии подвергается обструкции, театры не ставят ее пьесы – соплеменники всякий раз не прочь попенять ей на то, что она критично относится к немецкой культуре. Действительно, самая (скандально) известная современная писательница Европы не признает никаких табу – в том числе многолетнего табу немецкого общества на тему терроризма в Германии 1970-80-х годов. Так, в пьесе «Ульрике Мария Стюарт» Елинек проводит параллель между борцами террористического фронта и персонажами трагедии Шекспира «Мария Стюарт», уподобляя заглавной героине террористку Ульрике Марию Майнхоф, а вторую террористку – Гудрун Энслин – королеве Елизавете.

В общем, Эльфрида Елинек любит бередить раны. Однако университетская среда решила выступить в ее защиту – и провести масштабное междисциплинарное исследование ее творчества с точки зрения воинствующего феминизма и нарушения всех и всяческих табу, в том числе в искусстве.

Галина Блейх, Лилия Чак: Мы с Эльфридой Елинек находимся в одном морфологическом поле. К примеру, в «Вавилоне» она отождествляет мадонну с матерью исламского террориста Мухаммеда Аттаса, который 11 сентября направил свой самолет на Торговый центр. Дело в том, что язык современного искусства основан на взаимодействии со всем пространством изображений, наработанным человеческой культурой – любое произведение искусства может рассматриваться как просто изображение, которое можно подвергнуть анализу и деконструкции. Современный музей выводит изображение мадонны и других святых из сакрального пространства в пространство будничного, профанного. В этом смысле подход Эльфриды Елинек, которая позволяет себе говорить об идолах с уровня десакрализации, имеет связь с нашими работами. И если рассматривать их таким образом, они не предъявляют никакого нарушения табу.

Пожалуй, стоит вспомнить и другие секуляризованные метаморфозы образа мадонны – и обнаженную «Мадонну» Мунка, и «Мадонну, шлепающую младенца Христа перед тремя свидетелями» Макса Эрнста, и гламурную «Мадонну с пронзенным сердцем» Пьера и Жиля, и, наконец, близкую вам по тематике Мадонну-шахидку Олега Кулика. Да и Сальвадор Дали явно предвидел грядущее, изображая в 1951 году свою «Взрывающуюся Мадонну»…

Галина Блейх, Лилия Чак: В общественном сознании всегда присутствует такой уровень представлений, когда некоторые понятия, образы и символы наделяются сверхценностным содержанием. И тогда всякое покушение на их осмысление в ином контексте воспринимается как преступление с соответствующими последствиями. Мы, например, не боимся образа открытой сексуальности, провокативности, свободного подхода к теме сакрального. Проблема в том, что человек часто агрессивно отказывается воспринимать именно такое послание, поскольку именно оно причиняет ему самый мучительный дискомфорт.

Прошло четыре года с тех пор, как в Тель-Авиве закрыли выставку «Ferror» – но интерес к вашему художественному высказыванию только нарастает. Ожидали ли вы, что оно вызовет такой мощный резонанс во всем мире?

Галина Блейх, Лилия Чак: Можно сказать, что наше послание западному миру, и Европе в первую очередь, услышано. Кстати, мы не ожидали, что наша выставка вызовет такой резонанс, так что в расчетливости мы себя упрекнуть не можем. Шокирующее изображение для нас было средством выразить свой собственный шок, вызванный  проблемой женского терроризма, с которой мы, как израильтянки, неоднократно сталкивались в реальной жизни. И еще: каждый малый шажок в осмыслении террора есть новое нелестное сообщение о нас, его жертвах. Если бы террористки были показаны нами только как «монстры» или только как «святые», шуму наверняка было бы меньше.

Раскрепощенные женщины в Израиле служат в армии, где командуют взводами мужчин, носят бикини и посещают бары и дискотеки, а «закрепощенные» женщины носят парики, закрывают одеждой все, что только можно, и не пользуются интернетом. В этих условиях любая крайность, направленная в ту или иную сторону, может быть воспринята как нарушение табу. При этом существует негласный статус кво, при котором каждая группа обитает как бы в собственной социальной нише. Закрытая еще до открытия выставка «Ferror» могла нарушить этот порядок – и потому всколыхнула весь Израиль.

Впрочем, искусство может нарушить табу и без всякой связи с гендерной принадлежностью…