Пролетая над гнездом кукушат

На малой сцене «Гешера» состоялась премьера великого смешного – спектакля по новой пьесе Рои Хена «Someone Like Me» (в русском варианте – «Кто со мной»); пожалуй, увиденное можно было бы назвать «Такой же не такой, как я» – если б название это не было позаимствовано американским фильмом. Автор виртуозно обошелся с тяжелейшей темой, оттого смеха в условном зале больше, чем слез. В гнезде кукушки обитают два мальчика, две девочки и один мальчик в девичьем теле. Кукушата отвергнуты родителями по разным причинам, по большей части из-за неспособности понять. «Обещали гения, а получился аутист», сообщит в одной из сцен истеричная мама мальчика с именем Канта и синдромом Аспергера

В этом спектакле спорят до хрипоты два пространства: первое, обсаженное со всех сторон зрителями (спектакль играется в black box), то бишь больница с койками – и второе, идеально круглая театральная сцена, на которой пациенты разыгрывают свой сюжет, отправляя письма собственным диагнозам. Малый круг – чем не гнездо – идеально вписан в большой, и есть в этом некая евклидова геометрия, нарушаемая изредка режиссерским хаосом, разбрасывающим актеров по сторонам, так что каждый зритель выбирает для себя, куда ему смотреть.

Я, к примеру, подглядывала в блокнот гения-аутиста Эмануэля (Соло Гева), поскольку он то и дело усаживался на стул подле меня. В блокноте надлежало, по совету преподавательницы актерского мастерства, обратиться письменно к своей болезни, а затем зачитать это послание на репетиции. Тезка философа, однако, ничего не писал, а рисовал какие-то каракули (надеюсь, я не выдала страшную тайну).

Собственно, всё и начинается с того, как в закрытую палату детского отделения клиники для душевнобольных приходит корпулентная дама Наама (Том Антопольски), дабы устроить там драмкружок. Точнее, игру в театр. И ничего в этом странного: если мир похож на большую клинику, отчего бы клинике не быть похожей на театр? Театр ведь может быть и детской игрой, и одной из форм лечения душевных расстройств. Терапия делает свое дело: обитатели палаты мало помалу извлекают из глубин души потаенные страхи и чаяния, зрители хохочут, ибо всё это ужасно мило и остроумно, зрители сочувствуют, ибо всё это трогательно до слез. Что приятно, тут никто из персонажей не притворяется нормальным; нормальны разве что доктор Йореш (Гилад Клеттер) и пассионарная театральная дамочка, но и они не притворяются, они и без того такие. Вот вам пример здоровой психики: (пациентка палаты) «А вы страдаете от расстройства пищевого поведения?» (Наама) «Я расстраиваюсь, если мне мешают поглощать пищу».

Очаровательный в своей юной энергии спектакль стремительно несется к финалу, где всё пространство большого и малого круга окажется завалено разноцветными бумажными голубями, пластмассовыми ложками и воздушными шариками. По ходу становится ясно, что может исцелить, а что усугубить болезнь; на самом-то деле исцелить недуг рассудка и души нельзя. Усугубить – это да, пожалуйста. Обмануть тоже можно, правда, ненадолго – скажем, притворившись таким же рычащим львом. То есть опять же посредством магии театра.

Из гнезда кукушки не вырваться никому – обязательно вернешься обратно, как и происходит с обаятельным мальчиком Бараком (Ноам Франк, сын Гиля Франка, 16-летний актер с десятилетним стажем), страдающим приступами агрессии, или «расстройством прерывистой вспыльчивости» (IED). Вернешься к умнице Эмануэлю с синдромом Аспергера, который обитатели палаты путают с «синдромом аспарагуса» – слово-то мудреное. К суицидальной красотке Альме (Нета Рот), мечтающей в энный раз перерезать себе вены. К малышке Бат-Шеве (Рут Сендерович), мнящей себя львом. К хрупкой Тамаре (София Голан), мечтающей стать мальчиком Томом. Ко всем, кто на вопрос «Кто, так же как я, хочет умереть?» единодушно поднимают руки.

Большинству участников спектакля от 13 до 18 лет, режиссеру Ильиль Семель (дочери Ноама Семеля, кто не знает) немногим больше – 29, восхитительному пианисту Адаму Хену (сыну Рои Хена и Полины Адамовой, сценографа и художника по костюмам; вот что значит гены) – 15. Да, самое время сказать о музыке: обе круглые сцены с придыханием внимают музыке, ее то солирующему, то приглушенному классическому голосу сбоку (тот самый волшебный пианист Адам Хен и чудесная виолончелистка Альма Бар-Синай), а то и вопящему со всех сторон электронному.

Рои Хен написал свою пьесу после полугодового наблюдения за обитателями израильской психиатрической больницы «Абарбанель», где, как и в спектакле, запрещен телесный контакт любого вида. Блестящие диалоги, исполненные юмора и игры слов, поручены, помимо пяти актеров-подростков, четверке взрослых профессиональных актеров из труппы «Гешера». Играют гениально все без исключения, особенно виртуоз перевоплощения Ори Янив в роли всех отцов (матерей исполняет Карин Серуйя), способный прикинуться и типичным израильским «чахчахом», и набожным евреем, говорящим на идише, и франтом, и подкаблучником – никакого наигрыша, сущая правда. И, разумеется, на диво тонкая работа Полины Адамовой, художника по костюмам: каждый из них отражает характер персонажа, а в иных скрыта загадка. К примеру, зеленые больничные пижамы: поначалу мне казалось, что они символизируют принадлежность к музыкантской касте, ибо облачены в них, помимо играющей на укулеле Тамары-Тома, музыканты настоящие, пианист с виолончелисткой. Однако в финале в таковом является отпущенный на волю и возвращенный обратно Барак. И опять об игре слов: исключительно сыгранный Клеттером доктор Йореш в два счета решает проблему Тамары-Тома, чья мама видит ее балериной: «Не получилась Павлова, будешь Барышниковым».

Невероятно талантливое, раскованное по форме действо из многих слагаемых – сама пьеса, изобилующая сюжетными твистами и незаметными очевидностями, потрясающе оформленное пространство, режиссура, феноменальная актерская игра – вроде бы приглашает зрителя в сознание подростка, одержимого той или иной манией. Но это лишь внешняя канва. В действительности же спектакль проявляет очень непосредственное чувство, совершенно незамусоленное, и еще – чувство гармонии. Которому, оказывается, совсем не мешает ни печаль, ни даже обилие душевных расстройств.

Когда эта пьеса Рои Хена появится в израильских книжных, все экземпляры наверняка улетучатся с полок в считанные дни. Ну а на спектакль и вовсе попасть будет крайне сложно: как только публика раскусит, о чем речь. Бегите в «Ангар», пока не поздно.

Фото: Виктория Шуб
Титульное фото: Александр Цинкер