На помин души

Евгению Кисину по какому-то странному летоисчислению исполнилось 50. В честь своего дня рождения он дал концерт в Иерусалиме, который почитает самым любимым городом на земле. Но оказалось, что не только полувековой юбилей стал тому причиной: выдающийся пианист и человек посвятил иерусалимский клавирабенд Анне Павловне Кантор, первой и единственной учительнице, другу, члену семьи, скончавшейся в июле сего года в возрасте 98 лет.

И это чувствовалось с самых первых нот, с вступления к баховской Токкате и фуге ре минор, которая вполне органно прозвучала на рояле (в транскрипции Карла Таузига) и до последнего такта бисового Шопена. Самым же удивительным оказалось то, что вся программа – и Бах, и Моцарт, и Бетховен, и Шопен – мыслилась как единое цельное произведение; так Анна Павловна поворачивалась к нам то одной, то другой своей стороной. Она была грустной и лирической, ребячески шаловливой, мудрой и очень светлой; чистота же кристальная, с какой играл Кисин, отражала, наверное, чистоту ее души – и души его собственной.

Ни одно из произведений не звучало так, как прежде. Казалось, Кисин пересочиняет некогда написанное – за Баха, за Моцарта, за Шопена, за Бетховена. Слышанная мною раз двадцать на протяжении последнего месяца 31-я соната (пришлось побывать на международных фортепианных конкурсах) почудилась и вовсе неслыханной, начиная с медитации в Moderato cantabile – нет, не случайно, пожалуй, здесь не может быть ничего случайного, в этом темпе жила другая Анна, из одноименного романа Маргерит Дюрас, где музыка тоже «выпархивала из-под пальцев мальчика, будто помимо его воли, вопреки его желанию, и как-то незаметно, словно исподтишка, лилась над миром, затопляя незнакомые сердца, наполняя их мучительным томлением». И части шли attacca, без пауз, без перерыва, ибо я ведь уже говорила, что все это у Кисина было одно целое. Горестная фуга из Токкаты и фуги ре минор – и горестная фуга из финала 31-й сонаты, предпоследней бетховенской, никому не посвященной; теперь она дождалась своего посвящения.

У Кисина все окрашено личностью; так странно, когда его упрекают в излишнем академизме, да что там странно – просто глупо. Он абсолютно свободен в обращении с текстом, он как бы расширяет его изнутри – до той степени, что вы этот текст порой не узнаете, но в смысл музыки он попадает снайперски точно. Но главное, он позволяет вам вдруг расслышать неозвученное ранее – и в Токкате и фуге Баха, где звучали самые настоящие колокола (на помин души?), и в сонате Op.110 Бетховена, где сознательно замедленная первая часть обрела куда большее molto espressivo, чем обычно, и в Адажио си минор K.540 Моцарта, которое слышалось сродни Lacrimosa из Реквиема – было оно при том не мрачным, как обычно, а просто очень грустным; чувство опустошенности, впрочем, пытался скрасить не совсем правдоподобный, но очень трогательный финальный мажор. Семь же мазурок Шопена и вовсе обернулись песнями невинности и опыта, как и поэтичнейшее Andante spianato, перешагнувшее на какой-то новый уровень мастерства.

А после двух отделений было еще незапланированное третье, ибо Кисин сыграл четыре (!) биса, и не какие-нибудь бирюльки, а хоральную прелюдию Nun komm, der Heiden Heiland Баха-Бузони, моцартовское Рондо ре мажор K 485, в котором побывал настоящим Моцартом-мальчиком, си-минорный этюд Шопена и еще одну мазурку – в дополнение к семи. И если двумя си минорами – Адажио Моцарта и шопеновской Мазуркой № 4 Op.33 – он Анну Павловну отмолил, то хоральной прелюдией как бы отпел.

Дух присутствовал во всем – Дух Кисина, Дух Кантор, он влетел в зал с каким-то яростным, отчаянным мордентом Токкаты и фуги ре минор, и затем коротал бесслезную вечность в компании прочих композиторов, которых пианист сблизил между собой столь необычным образом; все это неумолимо напоминало слова Адорно о том, что идея музыки – это образ божественного имени и что она есть демифологизированная молитва. А мы все по сути адоранты, отправляющие свои литании небу посредством таких музыкантов, как Евгений Кисин: иначе не долетят.

P.S. Перед концертом мэр Иерусалима сообщил, как он горд тем обстоятельством, что великий пианист решил отметить 50-летие именно в этом городе; что послушать его пришли 3000 человек (в Международном центре конгрессов «Биньяней Ха-Ума» не было ни единого свободного места, включая те, что над сценой, оттого пианист периодически кланялся, повернувшись спиной к партеру); и что все сборы от концерта Евгений Кисин передаст Иерусалимскому музыкальному центру для поддержки талантливых молодых музыкантов. И не сказал он о том, что Кисин пожертвовал свои личные средства для повышения зарплаты учителям. И о том, сколько доброты и благородства в этом человеке, к которому не пристает никакая грязь нынешнего мира.