«Паразиты» Пон Чжун Хо
Нечто столь же прекрасное, что и «Магазинные воришки», только с бо́льшим драйвом. Начинаешь совершенно иначе воспринимать философию бытия (не азиаты мы...) и улавливать запах бедности.
«Паразиты» – первый южнокорейский фильм, удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Снял шедевр Пон Чжун Хо, в привычном для себя мультижанре, а именно в жанре «пончжунхо». Как всегда, цепляет.
«Синонимы» Надава Лапида
По словам режиссера, почти всё, что происходит в фильме с Йоавом, в том или ином виде случилось с ним самим, когда он после армии приехал в Париж. У Йоава (чей тезка, библейский Йоав был главнокомандующим царя Давида, взявшим Иерусалим) – посттравма и иллюзии, замешанные на мифе о герое Гекторе, защитнике Трои. Видно, таковым он себя и воображает, когда устраивается работать охранником в израильское посольство и когда учит французский в OFII. Но ведь научиться говорить на языке великих философов еще не значит расстаться с собственной идентичностью и стать французом. Сначала надо взять другую крепость – самого себя.
«Frantz» Франсуа Озона
В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще чувствуют себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, и обретаются герои фильма. Оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу.
«Патерсон» Джима Джармуша
В этом фильме всё двоится: стихотворец Патерсон и городишко Патерсон, bus driver и Адам Драйвер, волоокая иранка Лаура и одноименная муза Петрарки, японец Ясудзиро Одзу и японец Масатоси Нагасэ, черно-белые интерьеры и черно-белые капкейки, близнецы и поэты. Да, здесь все немножко поэты, и в этом как раз нет ничего странного. Потому что Джармуш и сам поэт, и фильмы свои он складывает как стихи. Звуковые картины, настоянные на медитации, на многочисленных повторах, на вроде бы рутине, а в действительности – на нарочитой простоте мироздания. Ибо любой поэт, даже если он не поэт, может начать всё с чистого листа.
«Ужасных родителей» Жана Кокто
Необычный для нашего пейзажа режиссер Гади Ролл поставил в Беэр-Шевском театре спектакль о французах, которые говорят быстро, а живут смутно. Проблемы – вечные, старые, как мир: муж охладел к жене, давно и безвозвратно, а она не намерена делить сына с какой-то женщиной, и оттого кончает с собой. Жан Кокто, драматург, поэт, эстет, экспериментатор, был знаком с похожей ситуацией: мать его возлюбленного Жана Маре была столь же эгоистичной.
Сценограф Кинерет Киш нашла правильный и стильный образ спектакля – что-то среднее между офисом, складом, гостиницей, вокзалом; место нигде. Амир Криеф и Шири Голан, уникальный актерский дуэт, уже много раз создававший настроение причастности и глубины в разном материале, достойно отыгрывает смятенный трагифарс. Жан Кокто – в Беэр-Шеве.
Новые сказки для взрослых
Хоть и пичкали нас в детстве недетскими и отнюдь не невинными сказками Шарля Перро и братьев Гримм, знать не знали и ведать не ведали мы, кто все это сотворил. А началось все со «Сказки сказок» - пентамерона неаполитанского поэта, писателя, солдата и госчиновника Джамбаттисты Базиле. Именно в этом сборнике впервые появились прототипы будущих хрестоматийных сказочных героев, и именно по этим сюжетам-самородкам снял свои «Страшные сказки» итальянский режиссер Маттео Гарроне. Правда, под сюжетной подкладкой ощутимо просматриваются Юнг с Грофом и Фрезером, зато цепляет. Из актеров, коих Гарроне удалось подбить на эту авантюру, отметим Сальму Хайек в роли бездетной королевы и Венсана Касселя в роли короля, влюбившегося в голос старушки-затворницы. Из страннейших типов, чьи портреты украсили бы любую галерею гротеска, - короля-самодура (Тоби Джонс), который вырастил блоху до размеров кабана под кроватью в собственной спальне. Отметим также невероятно красивые с пластической точки зрения кадры: оператором выступил поляк Питер Сушицки, явно черпавший вдохновение в иллюстрациях старинных сказок Эдмунда Дюлака и Гюстава Доре.
Kutiman Mix the City
Kutiman Mix the City – обалденный интерактивный проект, выросший из звуков города-без-перерыва. Основан он на понимании того, что у каждого города есть свой собственный звук. Израильский музыкант планетарного масштаба Офир Кутель, выступающий под псевдонимом Kutiman, король ютьюбовой толпы, предоставляет всем шанс создать собственный ремикс из звуков Тель-Авива – на вашей собственной клавиатуре. Смикшировать вибрации города-без-перерыва на интерактивной видеоплатформе можно простым нажатием пальца (главное, конечно, попасть в такт). Приступайте.
Видеоархив событий конкурса Рубинштейна
Все события XIV Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна - в нашем видеоархиве! Запись выступлений участников в реситалях, запись выступлений финалистов с камерными составами и с двумя оркестрами - здесь.
Альбом песен Ханоха Левина
Люди на редкость талантливые и среди коллег по шоу-бизнесу явно выделяющиеся - Шломи Шабан и Каролина - объединились в тандем. И записали альбом песен на стихи Ханоха Левина « На побегушках у жизни». Любопытно, что язвительные левиновские тексты вдруг зазвучали нежно и трогательно. Грустинка с прищуром, впрочем, сохранилась.
«Год, прожитый по‑библейски» Эя Джея Джейкобса
...где автор на один год изменил свою жизнь: прожил его согласно всем законам Книги книг.
«Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов» Ёко Тавада
Жизнь – это долгое путешествие в вагоне на нижней полке.
Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя уже не беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться.
«Комедию д'искусства» Кристофера Мура
На сей раз муза-матерщинница Кристофера Мура подсела на импрессионистскую тему. В июле 1890 года Винсент Ван Гог отправился в кукурузное поле и выстрелил себе в сердце. Вот тебе и joie de vivre. А все потому, что незадолго до этого стал до жути бояться одного из оттенков синего. Дабы установить причины сказанного, пекарь-художник Люсьен Леззард и бонвиван Тулуз-Лотрек совершают одиссею по богемному миру Парижа на излете XIX столетия.
В романе «Sacré Bleu. Комедия д'искусства» привычное шутовство автора вкупе с псевдодокументальностью изящно растворяется в Священной Сини, подгоняемое собственным муровским напутствием: «Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».
«Пфитц» Эндрю Крами
Шотландец Эндрю Крами начертал на бумаге план столицы воображариума, величайшего града просвещения, лихо доказав, что написанное существует даже при отсутствии реального автора. Ибо «язык есть изощреннейшая из иллюзий, разговор - самая обманчивая форма поведения… а сами мы - измышления, мимолетная мысль в некоем мозгу, жест, вряд ли достойный толкования». Получилась сюрреалистическая притча-лабиринт о несуществующих городах - точнее, существующих лишь на бумаге; об их несуществующих жителях с несуществующими мыслями; о несуществующем безумном писателе с псевдобиографией и его существующих романах; о несуществующих графах, слугах и видимости общения; о великом князе, всё это придумавшем (его, естественно, тоже не существует). Рекомендуется любителям медитативного погружения в небыть.
«Тинтина и тайну литературы» Тома Маккарти
Что такое литературный вымысел и как функционирует сегодня искусство, окруженное прочной медийной сетью? Сей непростой предмет исследует эссе британского писателя-интеллектуала о неунывающем репортере с хохолком. Появился он, если помните, аж в 1929-м - стараниями бельгийского художника Эрже. Неповторимый флёр достоверности вокруг вымысла сделал цикл комиксов «Приключения Тинтина» культовым, а его герой получил прописку в новейшей истории. Так, значит, это литература? Вроде бы да, но ничего нельзя знать доподлинно.
«Неполную, но окончательную историю...» Стивена Фрая
«Неполная, но окончательная история классической музыки» записного британского комика - чтиво, побуждающее мгновенно испустить ноту: совершенную или несовершенную, голосом или на клавишах/струнах - не суть. А затем удариться в запой - книжный запой, вестимо, и испить эту чашу до дна. Перейти вместе с автором от нотного стана к женскому, познать, отчего «Мрачный Соломон сиротливо растит флоксы», а правая рука Рахманинова напоминает динозавра, и прочая. Всё это крайне занятно, так что... почему бы и нет?
Тайские роти
Истинно райское лакомство - тайские блинчики из слоеного теста с начинкой из банана. Обжаривается блинчик с обеих сторон до золотистости и помещается в теплые кокосовые сливки или в заварной крем (можно использовать крем из сгущенного молока). Подается с пылу, с жару, украшенный сверху ледяным кокосовым сорбе - да подается не абы где, а в сиамском ресторане «Тигровая лилия» (Tiger Lilly) в тель-авивской Сароне.
Шомлойскую галушку
Легендарная шомлойская галушка (somlói galuska) - винтажный ромовый десерт, придуманный, по легенде, простым официантом. Отведать ее можно практически в любом ресторане Будапешта - если повезет. Вопреки обманчиво простому названию, сей кондитерский изыск являет собой нечто крайне сложносочиненное: бисквит темный, бисквит светлый, сливки взбитые, цедра лимонная, цедра апельсиновая, крем заварной (патисьер с ванилью, ммм), шоколад, ягоды, орехи, ром... Что ни слой - то скрытый смысл. Прощай, талия.
Бисквитную пасту Lotus с карамелью
Классическое бельгийское лакомство из невероятного печенья - эталона всех печений в мире. Деликатес со вкусом карамели нужно есть медленно, миниатюрной ложечкой - ибо паста так и тает во рту. Остановиться попросту невозможно. Невзирая на калории.
Шоколад с васаби
Изысканный тандем - горький шоколад и зеленая японская приправа - кому-то может показаться сочетанием несочетаемого. Однако распробовавшие это лакомство считают иначе. Вердикт: правильный десерт для тех, кто любит погорячее. А также для тех, кто недавно перечитывал книгу Джоанн Харрис и пересматривал фильм Жерара Кравчика.
Торт «Саркози»
Как и Париж, десерт имени французского экс-президента явно стоит мессы. Оттого и подают его в ресторане Messa на богемной тель-авивской улице ха-Арбаа. Горько-шоколадное безумие (шоколад, заметим, нескольких сортов - и все отменные) заставляет поверить в то, что Саркози вернется. Не иначе.
|
|
Немой из зазеркалья: «Медиум» Менотти в Тель-Авиве
02.09.2022Лина Гончарская |
Вчера впервые стала очевидицей спиритического сеанса.
Где, по-вашему? В Тель-Авиве, да на оперной сцене. Кто бы мог подумать?
В «Медиуме» Менотти не композитор сочиняет оперу, а она – его. Не медиум вызывает духов, а они сами заявляются – когда хотят. Не юноша признается девушке в любви, ведь он немой (немой персонаж оперы – где это слыхано?), а она поет за него арию; да нет, не арию, скорее дуэт, ведь поет она обе партии. И заявляет своему немому, что у него самый красивый голос в мире.
Посетив сей спиритический сеанс, начинаешь верить, что яйцами Фаберже можно накормить до отвала, и, корень взяв из нет себя, заметить то, чего нема, найти двуличный минус один Хлебникова, пнуть ногой евклидову геометрию (неевклидову, впрочем, тоже) и исписать толстые книги восхвалениями гению в квадрате, а то и больше: Джан Карло Менотти, Ширит Ли Вайс, Шай Блох и всем прочим играющим душой и пальцами, и поющим, и пяти призракам-зеркалам тоже.
Эта опера вся заполнена чувствами, оттого сидящие на сцене (публики здесь всего 250 человек, и сидят они подле поющих, ибо все мы – участники спиритического сеанса) хлюпают носами и утирают слезы. Невозможно ведь наблюдать бесстрастно, как потерявшие детей родители пытаются связаться с их духами. Хоть так увидеть, хоть так услышать.
Здесь не один слуга Тоби немой, здесь еще есть дух ребенка, который не успел научиться говорить, потому что утонул в фонтане. Он смеется, смеется, и смех этот пробирает до костей.
Опера повествует о мадам Флоре (Шай Блох), мошеннице, которая заставляет людей поверить, что они могут с помощью ее спиритических сеансов общаться с погибшими детьми. Для этого она использует свою дочь Монику (Таль Ганор) и слугу-цыгана Тоби (Ханан Шварцберг): Моника имитирует голоса детей, Тоби, немой юноша, которого когда-то усыновила Флора, создает иллюзию явления «призраков» с помощью различных спецэффектов. В итоге обманутые супруги Гобинью (Яир Полищук и Яэль Левита) и миссис Нолан (Анат Чарны) уверены, что вступают в контакт со своими мертвыми детьми. Развязка наступает, когда мадам Флоре самой начинают являться призраки; одного из них она застреливает из пистолета... но этим призраком оказывается спрятавшийся за занавесом кукольного театра Тоби.
Ах, скажете вы; была ведь «Немая из Портичи», где героиню танцевала балерина, которая тоже вовсе не пела; и неоконченная опера Шенберга «Моисей и Аарон» была, где автор лишил права петь Моисея, поручив ему роль исключительно разговорную, дабы подчеркнуть моисеево косноязычие; да не о том речь. Речь о чувствах, которые уходят в бесконечность, и о мертвых, о которых мы совсем ничего не знаем; это совсем иная бесконечность, где жизнь теплится в осколках зеркал, и в плюшевом медвежонке без глаза, и в утерянном медальоне. Где сознание с трудом втискивается в контуры того, что прежде принимало за оперу, где в силки магического круга попадают и живые, и не совсем; где звучат очертания предметов, где кораблик превращается в смех ребенка, а красный палантин – в тени, обретающие разум. Где немое становится слышимым, где музыка рисует декорации, а декорации поют и звучат такой полифонией, что о-го-го; где ты отчетливо видишь невидимое, вот же чудо; где нет слуховых и зрительных образов, а есть нечто непостижимое, как гавагай, прилетевшее посмотреть на тех, кто еще здесь.
«Медиум» в Израильской опере – нечто тонкое и филигранное, на грани миров. Его невозможно, как мне кажется, записать на пластинку или прикнопить к экрану, такое оно сейчасное, сиюминутное, живое. Самый красивый голос в мире – у того, кто лишен голоса. Безмолвный крик Мунка, неслышимый голос Тоби; а может, это у нее, Моники, самый красивый голос, ведь поет-то она, и это просто еще одно нарциссическое зеркало?
Магия тут во всем. Во взглядах, в жестах, а особенно в том, как Баба, она же мадам Флора, поет, уткнувшись лицом в пол (никогда не наблюдала в опере ничего подобного) – голос ворожеи Шай Блох звучит при этом так, будто она в самом, ну самом комфортном положении. И Таль Ганор – Моника – одарена невероятно; сколько красоты в ее простоте, что за диво (не дива, от этого слова у меня на душе только бр-р). И Ханан Шварцберг не уступает в мастерстве немой из Портичи, а местами и превосходит, уж поверьте. И все как один шокируют каким-то запредельным актерским умением, да и пластикой, которой может позавидовать любой мим. О вокале и говорить не приходится, только в превосходной степени. Как и о пианистах Александр Иванове и музыкальном руководителе постановки Яэль Карет (опера идет в версии Менотти для двух роялей), легко заменяющих собой оркестр; кажется, именно в этой версии музыка умудряется быть еще более жуткой, еще более душной и эмоционально заряженной, создающей ощущение клаустрофобии; и жутко красивой при этом. Ну а режиссер Ширит Ли Вайс давно уж стала моей фавориткой, с первого сеанса оперной магии под названием «Орландо». Теперь она обратилась к миру теней и зеркал, которые, судя по всему, должны напомнить нам о том, что все, что мы видим, в конечном счете является отражением нас самих. Ведь это мы сидим на сцене, а не наоборот, правда?
«Несмотря на ужасный финал, «Медиум» – это пьеса об идеалах, – считал Джан Карло Менотти, он же автор либретто. – Это пьеса, описывающая трагедию женщины, разрывающейся между двумя мирами: миром реальности, который она не может до конца понять, и сверхъестественным миром, в который она не верит. Немой Тоби для нее – «дух», символ метафизических мучений, через которые она проходит. Мучений, которые будут преследовать ее всегда, напоминая о загадке вечного молчания».
Вселенную нельзя низводить до уровня человеческого разумения, писал Фрэнсис Бэкон. Но, возражал он сам себе, следует расширять и развивать человеческое разумение, дабы воспринимать образ вселенной по мере ее открытия.
Что вчера и случилось.
Фото: © Йоси Цвекер |
|
|
Элишева Несис.
«Стервозное танго»
|