С Генделем накоротке: «Ариодант» в Израильской опере

В жизни не слышала ничего прекраснее, чем безграничная и бездонная, медленная и тихая ария Ариоданта «Scherza infida» («Тешься, неверная») из второго акта одноименной генделевской оперы в исполнении американки Сесилии Холл и двух барочных ансамблей – израильского и французского, с подачи Жана-Кристофа Спинози, у которого вообще всё: и завороженность частностями, и пересоздание мира в целом.

Вчерашняя премьера «Ариоданта» в Израильской опере – событие несоизмеримое ни с чем, поскольку никогда еще не было так, что только один состав солистов, и каждый в нем – гений. И что сразу два барочных оркестра, один другого универсальнее – иерусалимская «Бароккада» («Barrocade») и парижский «Матеус» (Ensemble Matheus) с невероятного мастерства группой континуо (клавесин, орган, и поразившая всех без исключения теорба, и лютня, и барочная гитара, и виолончель) и современными безвибратными струнными. И дирижер-старинщик с ворохом свежих мыслей Жан-Кристоф Спинози, который рисовал руками и на руках столь выразительно, что неудержимо хотелось смотреть исключительно на него. Но это было невозможно, поскольку на сцену смотреть хотелось не меньше – невероятная постановка Дэвида МакВикара (он, кстати, родом из Шотландии, где и происходит действие генделевской оперы) переносила в благословенный 1735 год, в лондонский Королевский театр, где состоялась премьера «Ариоданта» и где мечталось задержаться как можно дольше, какие там четыре часа – на век-другой хотя бы. И ахать от танцев, от костюмов, от париков, от каблучков на мужских туфельках, от короны шотландского монарха, от заводной невесты-двойника героини, от оленя во всех ипостасях и от того, насколько правильным вдруг показалось: не стоит переносить оперу во времени, она и в своем на диво хороша.

А как хороша меццо-сопрано Сесилия Холл в заглавной партии, и не передать: ее голос словно предназначен для барокко, а фигура – для брючных ролей; и ничем она не уступает кастрату Джованни Карестини, певшему Ариоданта на исторической лондонской премьере. Повторюсь: упомянутая ария «Scherza infida» в исполнении Сесилии Холл – лучшее из слышанного мною когда-либо, в том числе оттого, что певице удалось превратить традиционное тягучее lamento в рассказ о современных горестях, причем такой, где важна каждая фраза – особенно сказанная очень тихо. Диалог с оркестром сложился тоже невероятный, а скорбный плач фагота до сих пор звучит в ушах.

Сэр Дэвид МакВикар населил сцену кокетливыми придворными, включая карлицу и шута (отчего-то вспомнились «Менины»), оттенил их видами моря и неба, окружил каменными стенами редкого достоинства и книжными шкафами – злодеи книги сожгут, разумеется, а главный тутошний яго Полинессо и вовсе разорвет на части. Художник Вики Мортимер сочинила декорации, ставшие стильным фоном для ее же костюмов из шелка и парчи, и шляпок, словно сбежавших с картин Хогарта, и без тартанов тоже не обошлось, разумеется (мы ведь в Шотландии), и без юмора не обошлось тоже, и без иронии, и без игры в барочные условности. Ирландский хореограф Колм Сири («Ариодант» стал первой оперой Генделя с балетными вставками) восстановил практически всю хореографию, созданную для Павловой того периода, Мари Салле, сделав ее еще более занимательной, изобретательной и причудливой. Особенно запомнились интермедия «Добрые и дурные сны», когда принцесса Гиневра в полусне-в полубреду наблюдала за тем, как оскорбляют ее двойника – заводную куклу в подвенечном наряде, и потешные танцы пьяных придворных в сцене Ballo (Гавот – Рондо – Бурре). И еще одна находка постановщика: хористы здесь – люди в черном, которые появляются не на сцене, а в оркестровой яме, спускаясь туда с двух боковых лестниц и в итоге сливаясь с оркестрантами.

В этой постановке главное – всё, в том числе то, что здесь потрясающе поют абсолютно все солисты – вот честно, припомните, было ли хоть раз подобное? В 1735 году в распоряжении Генделя были лучшие певцы того времени, зато в 2023 году в нашем распоряжении – лучшие барочные певцы нашего времени. Израильское сопрано Даниэла Скорка ничем не уступает великолепной Анне Марии Страде с исторической премьеры, чарующая Хила Фахима, выдавшая несколько блестящих си-бемолей – известной сопрано Сесилии Янг в партии Далинды, а не раз уже упоминаемая Сесилия Холл – кастрату Джованни Карестини (смею сказать, что порой она его и превосходит), даже самые пиротехнически сложные рулады и колоратуры в «Dopo notte» ее не страшат. Прекрасны итальянский бас Уго Гуальярдо в образе короля Шотландии и британский тенор Эд Лайон в роли Лурканио – брата Ариоданта. И израильский тенор Антон Тротуш в роли Одоардо – советника короля – прекрасен тоже. Невероятно, но факт.

И, наконец, еще одно главное: выдающийся американский контратенор Николас Таманья в образе герцога-злоумышленника Полинессо – идеальная барочно-вокальная техника, чисто по-генделевски элегантные рулады, точнейшие фиоритуры, восхитительные верха, стилистически выверенные agitato. Пластика Яго, обольстительность Дон-Жуана, елейность интригана, циничность нечестивца – ему на диво шли и «Coperta la frode», и «Spero per voi», и совсем уж злобная «Se l’inganno». Любопытно, кстати, что в оригинале злодея Полинессо пел не кастрат – Гендель поручил эту партию певице-контральто Марии Катерине Негри.

В одном из антрактов я пошутила в беседе с друзьями, как же повезло переводчику – фразы в ариях da capo повторяются бесчисленное количество раз; однако у задействованных в постановке солистов каждая из них звучала по-разному, да и финалы, мелодически воспроизводящие первую часть, транслировали совершенно иную эмоцию. К тому же солисты явили способность виртуозно импровизировать и украшать мелодию, что было необходимым умением оперного певца генделевской эпохи. Иными словами, нам было явлено подлинное барокко; даже инструменты звучали так, словно это голоса певцов, и каждый произносил слова, и складывал их в фразы. Что уж говорить о маэстро Жан-Кристофе Спинози, который свободно обращался с темпами и с динамикой, буквально вдыхая в партитуру собственное влюбленное «я» – но при этом оставаясь на диво аутентичным (ни одной синтетической краски!), и в гневе, и в коварстве, и в плаче-ламенто, и в радости.

В радости – особенно, ибо еще одно главное в этой опере то, что она заканчивается хэппи-эндом. Хотя каждая нота здесь – одно сплошное счастье.

Гендель тоже присутствовал в зале – совсем как живой. И если вы его не заметили, значит, так и должно было быть.

Фото: Йоси Цвекер