Шепс-Знайдер, ИФО, Моцарт, Крейслер, Дворжак: о возвышенном

Не вдаваясь в Моцарта: а знаете, великий был композитор.
Моцарт в птичьем гаме – только сегодня окончательно уверилась, о чем это Осип Эмильевич: о третьей части Второго скрипичного концерта. 
Не гам то был, однако – щебет. Прекрасных райских птиц.
Нынче вечером вообще казалось, что мы в раю, уж так играл скрипач датский Николай Шепс-Знайдер. В Andante (я признавалась как-то, что являюсь фанатом вторых частей) и вовсе было божественно (поэтично, проникновенно, далее по списку); для витания в облаках – в самый раз.
Там, во второй, если помните, – монолог скрипки, схожий с французской оперной ариеттой, лиричный такой.
Да что там, всё стало ясно уже с первой ноты Allegro moderato c дивным двутемьем побочной партии, изысканной и гибкой, как сам исполнитель. Опять же – красота мелодии заоблачная, неземная. С этой головокружительной высоты скрипач нырял в глубину с элегантностью, но и с дерзостью – ибо абсолютная красота звуковой среды является для него лишь прикрытием, скрывающим куда более сложные смыслы. Темп был пружинистым, фразировка – озорной, легко перескакивающей через тактовую черту.
Стоит ли говорить, что и в земном менуэте из Rondeau. Allegro скрипач оставался на недосягаемой высоте, только теперь это было солнце в рефрене и луна (но не холодная, а теплая) в третьем, особенно задушевном эпизоде; ну а далее – фантастические двойные ноты в коде.

Стиль фразировки у Знайдера своеобычный, он ошеломляет динамическими градациями, тонкой колористикой, тем, что обнаруживает полифонию в каждой мелодической линии – оттого его игра ни на миг не становится плоской. Порой инструмент поет, как завзятый оперный тенор – моцартовская-то эстетика подпитывается оперным контекстом, как ни крути. Всё это вместе (плюс кристальная ясность) придает его исполнению характер почти исповедальный.

Шепс-Знайдер делил на филармонической сцене амплуа скрипача и дирижера, но «делил» в данном случае словцо неподходящее, поскольку он буквально перетекал из одной ипостаси в другую и обратно. Точно такое же слияние наблюдалось между ним и оркестром – сколько ни пытаются твердить порой, что вот, дескать, «единый организм», никогда прежде не наблюдалось ничего подобного. Теперь же ИФО и солист-дирижер были и вправду едины-органичны. 

«В какой-то музыке мы взвешиваем ноты в тоннах, в другой – в килограммах. Но у Моцарта они измеряются миллиграммами или нанограммами», – сказал однажды Николай Шепс-Знайдер.

У этого концерта было все, даже своя родословная, такая же особенная, как скрипка Гварнери дель Джезу 1741 года, на которой играл когда-то Фриц Крейслер. Теперь на ней играет Шепс-Знайдер, который культивирует звук старого мира, оттого любая исполняемая им музыка, даже заигранный концерт «В стиле Вивальди» Крейслера тоже становится особенным, и вовсе не из-за старинного итальянского инструмента.

И Liebesleid того же Крейслера, сыгранный скрипачом дважды (второй раз – еще пуще прежнего) становится особенным, и Estrellita мексиканца Мануэля Понсе, аранжированная для скрипки Яшей Хейфецом, ничем не уступает иным светилам. Тут даже показалось, что будущее вовсе не иссякло, если есть такое прошлое; впору оправдать бой за тело Патрокла.

Во втором отделении играли автобиографическую Девятую симфонию Дворжака («Z nového světa»); во многом потому, что и дирижер, и наш ИФО открыты новому миру. Не устаю петь осанну духовым, на сей раз и медным – тромбоны в тутти показали себя смелыми и сильными; и еще вдруг поразили виолончели, особенно в скерцо и в финале. Largo вышло удивительно нежным, английский рожок выпевал чувство тоски по дому, его грациозно подхватывал хор струнных, жаловались флейта и гобой, сочинял поэмы кларнет, тремолировали скрипки; и вдруг из всех этих спиричуэлс, из всей этой красоты по-американски, дирижер плавно перенес Израильский филармонический на чешское приволье, где щебечут птицы, растут луговые травы и трубят золотые трубы. К слову, в нашем оркестре скрипки на piano действительно играют leggero, что по нынешним временам редкость. Опять же восхитила непосредственная близость дирижера к природе – не раз и не два увлекал он нас в сады элизиума, напоминая при этом, что нет ничего большего, чем жизнь.

Поистине великолепная, свежая и непринужденная интерпретация.

Публика после концерта не расходилась, а делилась друг с другом ощущением счастья. Оно тоже у всех было единым – и такое случается.

Вместо послесловия: Николай Шепс-Знайдер, который с 2021 года является руководителем Лионского национального оркестра, родился в Копенгагене в еврейской семье. Его отец репатриировался из Польши в Израиль, а семья его матери обосновалась в Дании перед Второй мировой войной. В конце 90-х молодому музыканту посоветовали сократить свою фамилию, отказавшись от фамилии Шепс, поскольку «так лучше будет презентовать себя на сцене». Однако, по его словам, после того как он наткнулся на записи о более чем дюжине Шепсов, погибших во время Холокоста, он решил, что просто не способен нести ответственность за исчезновение еще одного Шепса из этого мира. С тех пор он носит двойную фамилию.