Заслушаешься

«Трубадур» в Израильской опере: музыка прежде всего

Помните ли вы одну из самых известных фраз в истории кино? «В Италии в течение 30 лет правления Борджиа были войны, террор, убийства и кровопролитие, но они произвели Микеланджело, Леонардо да Винчи и Ренессанс» (сказано Орсоном Уэллсом). А потом Италия произвела на свет Джузеппе Верди.

После сегодняшнего «Трубадура», когда вердиевская музыка потрясла как-то совершенно по-новому, вспоминается и эта фраза из «Третьего человека», и сентенция Фрейда относительно того, что нахождение объекта есть на деле его повторное нахождение. Или повторное обретение, если угодно. Ведь слышанную сотни раз оперу мы сегодня заново обрели.

Лаконичность постановки, кстати (придумал ее на сей раз сын великого Клаудио Аббадо Даниэле) сыграла на руку и позволила полностью сосредоточиться на музыке. Тут ведь и солисты вполне соответствовали шутливому требованию Карузо относительно того, что для успеха «Трубадура» требуются всего лишь четыре лучших певца в мире (ну три, три, ибо солирующий ди Луна был неоднозначен, хотя в дуэтах и терцетах весьма хорош). И невероятное – просто до дрожи – пение хора, и мужского, и женского, и полушепот его, и марши, и молитвы. И оркестр, ведомый Джулиано Карелла, который учился дирижированию в Консерватории имени Джузеппе Верди в Милане (кому ж, как не ему, дирижировать Верди?) – сплошное слухоугодие: маэстро явно знает толк в вердиевских нюансах и доподлинно воссоздает неподдельные оперные страсти. Жесты Карелла – широкие и четкие, он вдыхает и выдыхает вместе с певцами, а порой и поет. Его оркестр менее напыщен, чем обычно, но полон ночных красок и еще чего-то темно-глубинного (Уайльд назвал бы это De Profundis). 

Внешне спектакль выглядит довольно-таки мрачно – начиная с декораций и заканчивая вандализмом в церквях. Режиссер Даниэле Аббадо переносит действие в Испанию 1930-х, времен Гражданской войны. Повстанцы бряцают оружием, монахини таскают за собой статую мертвого Христа, почти все одеты в военную форму. То и дело приходится любоваться воочию пылающим на авансцене огнем и множеством трупов. Атмосфера клаустрофобная, постоянно повторяется слово cielo (небеса) в обоих значениях: нет надежды на свет на земле, а есть лишь далекая загробная жизнь, где можно обрести утешение.

Итальянский тенор Леонардо Кайми в партии Манрико великолепен от первой до последней ноты – в том числе в излюбленной стретте «Di quella pira», прозвучавшей (хотя и в си мажоре, на полтона ниже оригинала) как заклинание. Смутившая поначалу итальянское сопрано Марта Торбидони в образе Леоноры к финалу распелась вовсю и очень искусно интонировала на pianissimo, являя весьма уверенную и деликатную вокализацию в дуэтах и терцетах – как и румынский баритон Себастьян Катана (граф ди Луна). И абсолютно поразила Азучена – итальянское меццо-сопрано Вероника Симеони, прежде всего тем, что к каноническому образу цыганки не имела никакого отношения: высокий голос (хотя мы привыкли слышать драматическое меццо, а порой и контральто) и тонкий девичий стан. И никаких вам седых косм. Соответственно «светлому» голосу (в отличие от привычного «темного»), никаких «жгучих» низов – а исключительная культура пения, теплота и фантастическая нюансировка. И сверкающий сопрановый верхний регистр, даже холодок в «Stride la Vampa» – при том, что Вероника все-таки меццо.

Привычные три кита, на которых покоится опера «Трубадур», – любовь, убийство и месть. Именно на этих «основных инстинктах» выстраивают постановку уважающие саспенс режиссеры. Впрочем, музыка Верди настолько хороша – ни единой проходной ноты! – и наделена такой внутренней силой, что артефакт под названием «Il Trovatore» очаровывает всегда. И сейчас – особенно. Так что слушайте – и заслушаетесь, это я вам обещаю. 

Фото:Йоси Цвекер