Сцены из жизни «Богемы»

Если иные музыканты заключают сделку с дьяволом, то дирижер Даниэль Орен явно подписал долгосрочный контракт с Б-гом

Вчера вечером в Израильской опере давали «Богему». За пультом священнодействовал Даниэль Орен – дирижер-демиург из исчезающей ныне породы великих оперных маэстро, ухитряющихся сделать оперу важнейшим из искусств. Не условным, но безусловным – когда пресловутая правда чувств вдруг выступает на первый план, утрачивая ходульность и обрастая новыми смыслами и кодами. В каком бы оперном доме ни появился кудесник Орен, тот сразу становится центром музыкальной вселенной. Так что нам опять повезло.

Неуемная энергия, страстная влюбленность в итальянскую оперу и уникальное понимание ее тонкостей (очевидно, часть мозга, ответственная за оное понимание, развита у маэстро в превосходной степени) превращают каждое его выступление за пультом в спектакль одного актера. Орен рычит, пыхтит, поет, проживает телом и нервом каждую ноту. В финале он вообще рыдал так, будто переживает смерть Мими в первый раз. Дернулся, крякнул, застонал, схватился за сердце – и сложил руки в молитвенном жесте. И эта финальная кульминация в оркестре, ее неизбывный трагизм, который Даниэль Орен сделал почти осязаемым, заставила вспомнить о феномене «дирижерской режиссуры». И, напротив, забыть о том, что опера – жанр вообще-то музыкально-драматический. И окончательно уверовать в то, что главное в опере – все-таки музыка.

К музыке в тель-авивской «Богеме» прилагался вполне убедительный визуальный ряд: пожалуй, столь безупречных постановок в нынешнем сезоне еще не случалось. Беспроигрышный оперный хит раннего Пуччини в режиссуре Стефано Мадзониса ди Пралафера и сценографии Карло Сала трансформировался из истории бедной модистки Мими в ящик Пандоры, откуда сыплются не только несчастья, но и всевозможные сюрпризы. На сцену нагнали много народу, дивно поющего (чего стоит один только детский хор «Эфрони») и дивно одетого – художник по костюмам Фернанд Рюиз нарядил персонажей в нечто вроде 50-х годов прошлого века, причем это «нечто» оказалось насквозь парижское. Ни у одного из персонажей не было «проходных», бессмысленных жестов – подобно тому как не было в их вокале пустых, необдуманных нот. Стильная мрачная серость Латинского квартала, стильная пестрота рыночной толпы, розовая шапочка с помпонами, которую Рудольф покупает Мими, дети, полицейские, бродячий цирк, рождественский пир в кафе «Момюс», морозное утро у городской заставы, дворники и молочницы, стылая полутемная мансарда на втором уровне (ведь лестница, как водится, ведет к мечте и творчеству), настоящий автомобиль, пробирающийся по узким улочкам, перебранки Мюзетты и Марселя – все это театральное мельтешение вызывало у публики неподдельно живую реакцию.

Казалось, это происходит в наши дни: богема не меняется, она остается такой же нищей, романтичной и отчаянной, так же легко влюбляется и изменяет, так же готова продать последнюю рубашку (а то и плащ), дабы помочь ближнему. Неореализм постановки дополнял прекрасный вокал – Орен всегда привозит с собой созвездие итальянских солистов высшей пробы. Проникновенная Мария Агреста поразила как неожиданной трактовкой партии Мими – из скромной вышивальщицы цветов она превратилась в коварную соблазнительницу, едва ли не пикапершу, – так и на редкость медленным темпом арии «Si, mi chiamano Mimi» (очевидно, восприняв слова «простите, что так долго своим рассказом вам надоедала» как призыв к действию). Джорджо Берруджи – Рудольф – демонстрировал щедрость вокальную и актерскую, отважно расправляясь с верхними «до» и прочими си бемолями. Мюзетта с ярко-розовыми волосами – обладательница красивого и свежего тембра Надин Сиерра – остроумно воплощала режиссерские трюки на пару с Марселем, отменным баритоном Симоном Пьяццолой. Заметим, что фактический и сценический возраст певцов счастливо совпадали, и это еще одно из бесчисленных достоинств спектакля, проходящего по разряду major event.

В общем, ныне все пути ведут в Израильскую оперу – услышать шедевр можно до 10 мая. Присоединяйтесь к овациям.

Фото: Йоси Цвекер