Мэтью Боурн: «Мой Принц – это вовсе не принц Чарльз, тем более что он не гей»

Насмешливый британский джентльмен встретился с журналистами в тель-авивском отеле «Метрополитен»

Мэтью Боурн, человек редкого обаяния и деликатности, слывет в мире одним из самых эпатажных хореографов-бунтарей. Уже более четверти века он доказывает, что прямой путь к балетной классике – не единственно верный. Классику он оживляет по собственному разумению: иные его спектакли похожи на шутку гения, иные – на пересочиненные на сцене романы. Белых лебедей Чайковского он перемещает в иную весовую категорию, заставляя играть мускулами; жгучую цыганку Кармен заменяет дьявольски сексуальным автомехаником; деток из «Щелкунчика» поселяет в приюте, даря им мечту о леденцовом Диснейленде; Золушку, контуженную во время бомбежки, знакомит с английским летчиком вместо принца; героя «Дориана Грея», сделавшего карьеру фотомодели, будит музыкой из «Спящей красавицы». Боурн никогда не учился классическому танцу – и потому лишен предрассудков, разоблачая сегодняшнюю европейскую цивилизацию, ее уставшую и растерянную культуру. Разоблачая так искусно, что это действует на всех без исключения.

- Я люблю заставлять публику смеяться и плакать, – признался Мэтью Боурн на встрече с израильскими журналистами, посвященной тель-авивским гастролям его «Лебединого озера». – Меня интересует любая аудитория – пожилая, молодая, консервативная и та, что предпочитает балету street dance.

Встреча началась, разумеется, с вопросов о «Лебедином озере», поставленном Боурном 19 лет назад – балете Чайковского в мужской версии, герои которого живут в Лондоне XX века и дружно слетаются в Гайд-парк. Тут-то и встречает их современный британский принц, влюбившийся без памяти в юношу-лебедя. Надо сказать, что у принца имеется властная королева-мать, которая, будучи погружена в государственные дела и собственные адюльтеры, не обращает на сына никакого внимания. Немудрено, что у наследника, обделенного материнской любовью, отношения с женщинами не складываются. С горя он идет топиться, но тут… наступает «белый акт». И приходится принцу вкусить плод запретной любви. В итоге он, правда, окажется в лечебнице для душевнобольных, где из каждой щели будут вылезать хищноватые лебеди.

- Вашу постановку в середине девяностых можно было сравнить с сексуальной революцией.

- И с моей личной революцией: «Лебединое озеро» изменило мою жизнь. Мы были тогда маленькой компанией, назывались Adventures in Motion Pictures, дословно – «Приключения движущихся картинок». Я избегал называть свои спектакли балетами – скорее, это были истории без слов, рассказанные под музыку. Так вот, в 1995 году моя идея поставить балет, в котором участвуют только танцоры-мужчины, вызвала неприятие. Многие думали, что лебеди мужского пола – это кощунство и нарушение всех балетных традиций. Однако проект неожиданно стал успешным: о нем уже на следующий день заговорили на CNN и других новостных радиостанциях – это была сенсация! Сначала мы показали его в Лондоне, затем – по всей Великобритании, потом на Бродвее, в театрах Вест-Энда, а затем  и во многих странах мира. Что же было в нас, в нашем спектакле такого экстраординарного? – спросите вы. Сразу скажу: не смена пола героев, не гомоэротический подтекст. Просто мы были веселой компанией, в нашей постановке было много юмора и пародий, мы не боялись смешить. Оттого кто-то воспринял наш спектакль как фарс. Но мы не собирались делать ничего дурного! Да и можно ли было обойтись непочтительно с такой прекрасной музыкой?

- Решив переодеть юношей в лебедей и заставив Принца страдать по юноше в пернатых панталонах, вы хотели поведать миру о запретной любви?

- О, этот спектакль оброс множеством мифов. Одних он неодолимо притягивал, других – отталкивал. Хотя мои мужчины-лебеди не играли женские роли, они действительно были мужчинами. Отчего-то все постоянно твердят о гомосексуальной подоплеке нашего «Лебединого озера». Да, в этой постановке присутствует гей-аспект, и представители сексуальных меньшинств уже много лет присылают мне письма, в которых сообщают: «мы чувствуем, что это про нас, мы знаем, что это для нас». Но ведь здесь есть еще множество аспектов, не менее важных. Моей основной концепцией было показать лебедя как символ красоты. Лебедь помогает Принцу, несчастливому в любви и чуждому своему окружению, реализовать себя. В каком-то смысле это спектакль о мечтах. С другой стороны, мне кажется, что в музыке Чайковского есть мотив насилия – я реализовал его в образах брутальных, опасных птиц и в их столкновениях с людьми. В финале спектакля лебеди превращаются в хищников, готовых заклевать любого, кто осмелился выбиться из стаи. Такова метафора общества, не готового терпеть в своих рядах того, кто нарушил соблюдаемые им нормы поведения. Это универсальный сюжет, а не gay love story.

- Тем не менее, общество было шокировано…

- Я хотел не шокировать, а удивить. И мне казалось, что сама музыка Чайковского подсказывает мне, что следует делать. Правда, иные балетные критики иронично высказывались по поводу моей хореографии – тогда как для меня не существует хореографии в чистом виде, я рассматриваю спектакль в целом, включая сюжет, актерскую игру, театральное переживание.

- В вашей постановке действует деспотичная королева-мать, причем весьма свободных нравов. Как отреагировала на это британская королевская семья?

- Начнем с того, что мой Принц – это вовсе не принц Чарльз, тем более что он не гей (смеется). Королева с семейством была на моем спектакле, а после этого принцесса Маргарет, ее младшая сестра, пригласила меня на ланч. С той поры я не раз встречался с королевой – и, мне кажется, ей нравится то, что я делаю. А мне нравится количество вилок, окружающих вашу тарелку на приемах в Букингемском дворце – это впечатляет!

- Вы поставили практически все балеты Чайковского, поставили «Золушку» Прокофьева… Вас привлекает русская музыка?

- Конечно, ведь это – прекрасная музыка. И «Лебединое озеро», и «Щелкунчик», и «Спящая красавица» – не исключено, что я привезу ее в Израиль в следующий раз… А в «Золушку» Прокофьева я впервые влюбился, когда увидел постановку Фредерика Аштона 1948 года. И хотя это сказка, продолжающая традиции великих балетов Чайковского – к примеру, «Спящей красавицы», я решил рассмотреть ее сквозь призму личности Прокофьева, который принадлежал 20 веку. Поэтому я перенес действие балета в период Второй мировой войны, во времена «Лондонского блица», когда наш город бомбили германские истребители. Под флером сказки здесь бьется реальное сердце с реальными, трагическими переживаниями. Таковы особенности музыки Прокофьева, заставляющей вас возвращаться к ней снова и снова и открывать новые грани при каждом прослушивании. Он сочинил «Золушку» во время войны, и я почувствовал ее отзвуки в музыке. Отзвуки того времени, когда мир танцевал так, будто не было никакого завтра.

Когда я начинал работу над этой постановкой, сын Прокофьева, Олег – он жил в Лондоне – попросил меня пригласить его на репетицию. Немудрено, что поначалу я опасался вносить в музыкальный текст какие-либо изменения или купюры. Олег сидел на всех репетициях и весьма активно участвовал в процессе, в том числе в разработке эскизов – он ведь был известным художником. Но потом я все-таки решил рискнуть – и дополнил партитуру гулом самолетов, разрывами бомб и голосами. К счастью, потомок Прокофьева оказался восхитительным человеком и даже сказал, что его отцу понравилась бы наша интерпретация. Через год его на стало… После этого я внес еще несколько изменений, уже с разрешения внука Прокофьева Габриэля, композитора и диджея. Однако могу с гордостью заявить, что третий акт остался неприкосновенным, тогда как Аштон вырезал из своей знаменитой версии значительные куски этой прекрасной музыки. И, знаете, есть еще одна причина, по которой мне близка история Золушки: ведь я никак не ожидал, что моя карьера сложится таким удачным образом!

- Правда ли, что вы недавно отменили выступления в России из-за проблемы гомофобии? Как писала The Times, вы обеспокоены безопасностью своей труппы…

- Мои слова не совсем правильно интерпретировали. Но я действительно отказался ехать в Россию в рамках Года культурного обмена между Россией и Великобританией. Я хотел выразить протест против того, что сегодня гомосексуальность в России приравнивают к педофилии, против закона о запрете «пропаганды гомосексуализма». Ведь кто-то может решить, что мы тоже его пропагандируем… Так что получается, что это не мы бойкотируем Россию, а она бойкотирует нас. Всё это очень грустно.

- Сегодня ваша труппа называется New Adventures – «Новые приключения». Речь идет о новых приключениях классического балета?

- Если не считать «Дориана Грея» на музыку Терри Дэвиса и «Эдварда Руки-ножницы» на музыку Дэнни Элфмана, то да. Для меня по-прежнему играет огромную роль новая интерпретация классики. К тому же New Adventures привлекают новую аудиторию: как говорят те, кто прежде никогда не был на балете, нам удается рассказать классические истории «с изюминкой». Мы пытаемся быть открытыми, мы хотим нравиться – и публика нам доверяет.

P.S. «Лебединое озеро» Мэтью Боурна можно увидеть с 3 по 14 июня в тель-авивском Центре сценических искусств. 

Фото: Сергей Демьянчук