Дни в тысячу раз лучше, чем тысяча и одна ночь

Звук сирены пугает больше, чем сами ракеты. Давно уж пора заменить его какой-нибудь песней. Давайте придумаем, какая лучше всего подойдет.
Версии, версии, ну же!  Что? Да нет. А вот эта – в самый раз.
«אין לי ארץ אחרת». Ну нет у меня другой страны. Нет, и всё тут.

И вот вместо жуткого завывания, рвущего барабанные перепонки, начинает звучать дивная музыка Корин Элаль, и соседи сбиваются в кучку в бомбоубежище.

Вроде в Гиватаиме упало, – говорит управдом в пижаме. Тише, не выдавайте местоположение, они всё слышат! – вопит истеричная дама в роговых очках. Ну когда же спустится этот красавчик, он уж явно пришел с работы и принимает душ, – мечтает о своем пышнотелая красотка, прекрасная во всех отношениях (вот только этикетку с нового платья срезать забыла). Еле успел мыло смыть, – является красавчик в полотенце на бедрах. Лучше б полотенце не успел намотать, – грезит пышнотелая красотка. А мы только из постели вылезли, – признается полуодетая парочка. Тише, не выдавайте местоположение, они всё слышат! – вопит истеричная дама в роговых очках.

И это всё про нас, и оказывается, о 7 октября и о нашей войне уже ставят спектакли – театра.doc вроде бы, ан нет, оказывается опять-таки, что монологи, которые произносят актеры вроде бы от собственного лица – доверительно очень, – написаны другими. Известными израильскими авторами, где вам и Давид Гроссман, и Этгар Керет, и Яир Агмон, и Гур Корен, и Том Ходоров, и неведомая мне ранее Ноа Лазар-Кейнан. Не люблю обычно перечислять фамилии, это мешает легкости текста, но тут всё до того щемяще, что каждого хочется упомянуть. Уж простите, не могу иначе. Вот как не сказать, что сочинила и поставила это диво целая группа – Гилах Кимхи, Ирад Рубинштейн, Керен Ховав, Шахар Пинкас, Гур Корен и Амит Апта. Хотя настоящим автором на самом-то деле является сама реальность.

                                    Фото: Кфир Болотин

«Это» – это как бы не спектакль вовсе, а повесть наших вневременных лет. «ימים טובים פי אלף» называется, «Дни в тысячу раз лучше». Под этим названием и песню в тель-авивском Камерном сочинили – но когда они наступят, эти дни? А может, они уже были – до того, как случилось 7 октября?

Зрители тоже участвуют в этом трогательно-щемящем, как-то словечко «иммерсивный» мне тут кажется инородным телом, потому что мы ведь во всём этом живем. Оттого и на потолке висят разные-преразные люстры, потому что всё это в разных домах происходит, во всех израильских домах. И детские голоса лепечут о том, как не бояться. И то, что делают актеры Камерного – наша общая молитва о лучших днях. Пусть даже не в тысячу раз лучших.

Звучат здесь многие израильские песни, и забавные скетчи со вкусом bitter sweet – мы хохочем, а не плачем, уже хорошо. И в зале оказываются люди из кибуца Нир-Оз, и парочка милуимников из «Голани», и прочие причастные, хотя кто не причастен, скажите? Но здесь пытаются помочь справиться с горем смеясь – вот что в этом действе такого прекрасного.

И вновь фамилии – Ирит Каплан, похудевшая, но такая же бесподобная, звонит по телефону некоему Хамису с просьбой соблюдать распорядок ракетных обстрелов – полпятого, значит, полпятого, и с чего это вдруг сирена была в три пятнадцать? В это время ее сосед – тот самый красавчик – еще не пришел с работы и не успел принять душ, и не выбежал на лестницу полуголым – так какой в этом смысл?

И Миха Селектер расчудесный рассказывает о собаке с испуганными глазами, и о прочем словно от себя (не верится по-прежнему, что это чьи-то писательские тексты). О том, как он понял, что эта испуганная собака и есть он сам: «Я не знаю, от чего я бегу и не знаю, куда я бегу, мне некуда деться, и некому меня спасти, ибо потерянная собака – это я». И Рои Шема играет на гитаре и клавишных, и поет трогательно до слез. И, кстати, музыкальный руководитель постановки – замечательный Питер Рот.

                                          Фото: Кфир Болотин

А начинается и вовсе с медитации – нас просят закрыть глаза и перестать нервничать, и перестать злиться на всех тех, кто этого заслуживает. У вас будет целая жизнь, чтобы отомстить, говорят нам, но теперь просто закройте глаза и посмотрите вовнутрь себя, словно спутник, зависший над зоной бедствия, в поисках признаков жизни. Со всем, что у тебя отняли, ты остаешься человеком. Раненый, истекающий кровью, злой, страдающий от боли, напуганный, утопающий в печали, но ты все еще человек.

Обратим сознание вовнутрь, как Сократ когда-то. И подумаем обо всем, что можно познать на земле, не побывав в глубине неба.

И получится, что наша нескладная жизнь, никак не вписывающаяся в овал со всеми его изящными курватурами, наша нескладная жизнь, поставленная в угол, вдруг окажется довольно складной при взгляде со стороны, а совсем не послесловием.

                                     Фото: Кфир Болотин

Вероятно, всё звучащее в данном контексте – метафора нашей внутренней тотальной неразберихи, оттого музыкант Рои вдруг говорит, что лучшей песней, заменяющей сирену, станет «Это мой последний июнь».

Современный мир боится тишины. Пусть же ее нарушают не сирены, а музыка. Только, пожалуйста, не в форме лебединой песни.