Поклонение рыжим солнцам

Куколки, принцессы, рыжеволосые менады, целомудренно-эротичные марионеточные искушения, позирующие, танцующие, расслабленные, ожидающие, нездешние, плетущие узоры, совершающие ритуалы. Алхимики, рыцари, президенты, кукловоды и художники окружают их с почтением и жадностью.

Сюжеты белорусского художника Романа Заслонова, живущего сегодня во Франции, нереальны – как нереальны Золушка, Голем, Одиссей. В этих картинах бьется ритм очарованности, упоение хрупкой телесной красотой, искушением жить, видеть, воспевать. Заслонов стремится создать свой мир, свой город, свою загадку. Сияние рыжих волос и рыжие поющие тела скрипок, белые снега тканей и игрушечная драма нестрашных, далеких, нарядных страстей. Заслонов передает нам независимую от практической выгоды и неутилитарную яркость сувенира, и живой трепет романтического свидания, и светлую необременительную печаль покинутого мира сновидений. Именно о таком балетном абрисе и скольжении ножки грезили поэты, о таких Бродский писал: «...ставят ногу, как розу в вазу». Заслонов ритмизует воздух – и в унифицированно-идеализированных телах марионеток проступают жесты и черты реальных женщин. У него даже есть свой, кукольно-изящный вариант «Ночного дозора» – только вместо девочки с петухом на полотне медноволосая дама в кринолине с руками-тюльпанами.

Внук героя, сказочник, архивариус Роман Заслонов был на протяжении нескольких недель одним из самых популярных людей в Минске. О нем говорили в метро и театрах, в ресторанах и на элитных кухнях. Его персональная выставка, проходившая в Национальном художественном музее, стала центром притяжения для многих любителей искусства. Насмотревшись на рыжие солнца и Коломбин в башнях далеких городов, наслушавшись звучания писаных золотом и охрой партитур, я все-таки решила взглянуть на самого художника. Оказалось, что Роман Заслонов внешне совсем не похож на скрипичных героев своих картин. Крепенький, невысокий, с внимательным взглядом доброго гнома-лесовика, он кажется совершенным практиком и реалистом, человеком с трезвым и незамутненным выдумками взглядом. Роман рассказывает, что еще накануне защиты диплома в Белорусском театрально-художественном институте (сегодня этот вуз называется Белорусской академией искусств) он думал о том, чтобы сделать что-то особенное, не такое, как делают все. Чтобы диплом стал поводом для споров. Его мэтрами в институте были знаменитые белорусские художники Май Данциг и Петр Крохалев, и начало пути художника Романа Заслонова так или иначе связано с почерком и традицией школы главенствующего направления. Он защитил диплом с циклом пейзажей маслом – рыжие фарфоровые сказки и театр одухотворенных марионеток пришли много позже.

- Вы сказали, что со своим дедушкой, легендарным белорусским партизаном, вам пришлось знакомиться исключительно по фильмам и книгам. Мама не говорила вам, что образ, портрет ее отца в литературе и искусстве искажен, не совпадает с реальностью?

 - Нет, хотя совершенно ясно, что передать абсолютное сходство невозможно, да у искусства и нет такой задачи. Нам очень нравился артист Дружников в роли деда, он играл романтично и ярко.

- Откуда ваши театральные герои, откуда ваша стилистика?

- Художник накапливает визуальные образы, в себе ищет отклик на картины, которые предлагает мир. Я пришел к фигуративной живописи в 90-е годы прошлого века. А потом нашел свою нишу. У меня сегодня не 228 тем, а одна. Моя. Трудно сказать, как я ее открыл, но что-то мне ее нашептало.

- Вот вы сказали это – а я почему-то представила эскалатор, такую ленту времени, на которой стоят художники – и едут вверх, в неизведанное. И еще я знаю, что ваши танцующие дамы и их спутники выставлялись в Барбизоне и Малаге, Париже и Женеве, Москве, Чикаго, Куршевеле...

- Я в свое время побывал  в галереях Польши и Франции, в Минск привозили выставки из музеев США и Европы. Это было шоком, всплеском. Я многое для себя открыл, многое понял. Про живопись, про себя. Я понял, что Дали в репродукциях производит большее впечатление, чем в подлинниках. Он харизматичный, изобретательный – и, пожалуй, все. И так со многими титулованными мастерами. Даже Шагал велик в своем витебском периоде – а после уже все как-то иначе. Меня не трогает.

- Меня, если честно, тоже. Я в нашем израильском Кнессете, в Иерусалиме, душой не откликаюсь на его витражные реплики. Другое дело – Шагал витебский, чистый и горящий, радостный и очарованный.

- В Витебске это было открытие, начало, полет как состояние и деяние – здесь Шагал был первым, до него никто так не чувствовал и не выражался.

- И все же вернемся к вашим «Лавкам древностей», «Уборам маркизы», обнаженным красавицам в ореоле лент, домиков-игрушек на снегу, в дыму богемных пахитосок. Что вас вдохновляет, когда вы отделяетесь от мира дверью мастерской?

- Мои образы – из театра, из стилистики оперы, условной, драматичной, когда веришь и не веришь одновременно, я делаю что-то на грани китча и не-китча, чтобы у людей это вызвало ощущение счастья на физическом уровне. Это, наверное, правильно, это, по сути, цель искусства. Так у меня в детстве от каких-то картин возникало ощущение счастья. Да и сейчас это, бывает, происходит.

- От каких художников, можно спросить?

- Я в Италии видел работу Мазаччо. В углу, на линии маршрута туристов, ее там почти не видно. И она меня поразила, это совсем другой уровень, это истинное. Как можно так написать, чтобы и через века человека прожигало это старинное письмо? Художники северного Возрождения – их я тоже люблю, за их чистый свет; мне кажется, что, увидев эти работы, нельзя жить неправильно, начинаешь всем своим существом протестовать против ужасного и гадкого… Голландские мастера, венецианец Карпаччо с их сложной простотой, мелодичностью всех компонентов, сосредоточенностью жеста. Ну и, конечно, Бальтюс.

- Современные СМИ хорошо потрудились, чтобы отвратить людей от искусства, упрямо и упорно тиражируя суррогаты, фальшивые и легко усваиваемые продукты. Это уже не изменить, как по-вашему?

- Мир сегодня отталкивает искусство, будто стыдится его, хочет найти иной путь развлекаться и понимать себя. Люди быстро привыкают к хорошему, к плохому привыкают тоже. Повтори много раз – и репутация, общее мнение готовы. Но я, честно скажу, телевизор смотрю. Могу не смотреть какое-то время, а потом опять смотрю. Пропаганда на российских каналах поставлена круто, покруче, чем в брежневские времена. Мне все время навязывают, за кого и против кого я должен быть по вопросу событий на Украине. В какие окопы я должен забраться. А я хочу себе позволить не быть ни за тех, ни за других. Информация доступна огромному числу людей – и идти за ней в музей кажется странным, ненужным. Искусство немассовое, то, которое чуть посложнее и чуть поиндивидуальнее, у нас не в моде.

- Если вдруг искусство исчезнет, не станет Веласкеса, Моцарта, Пикассо, Шопена, люди и страны изменятся? Вот все будет – а искусства не станет...

- Мы станем тупее, это определенно. Но зачем допускать такие варианты?

Действительно: лучше допустить себя в тот мир, где огненноволосая фея кивнет кукольной головкой – и присутствие счастья станет безоговорочным.