«Паразиты» Пон Чжун Хо
Нечто столь же прекрасное, что и «Магазинные воришки», только с бо́льшим драйвом. Начинаешь совершенно иначе воспринимать философию бытия (не азиаты мы...) и улавливать запах бедности.
«Паразиты» – первый южнокорейский фильм, удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Снял шедевр Пон Чжун Хо, в привычном для себя мультижанре, а именно в жанре «пончжунхо». Как всегда, цепляет.
«Синонимы» Надава Лапида
По словам режиссера, почти всё, что происходит в фильме с Йоавом, в том или ином виде случилось с ним самим, когда он после армии приехал в Париж. У Йоава (чей тезка, библейский Йоав был главнокомандующим царя Давида, взявшим Иерусалим) – посттравма и иллюзии, замешанные на мифе о герое Гекторе, защитнике Трои. Видно, таковым он себя и воображает, когда устраивается работать охранником в израильское посольство и когда учит французский в OFII. Но ведь научиться говорить на языке великих философов еще не значит расстаться с собственной идентичностью и стать французом. Сначала надо взять другую крепость – самого себя.
«Frantz» Франсуа Озона
В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще чувствуют себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, и обретаются герои фильма. Оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу.
«Патерсон» Джима Джармуша
В этом фильме всё двоится: стихотворец Патерсон и городишко Патерсон, bus driver и Адам Драйвер, волоокая иранка Лаура и одноименная муза Петрарки, японец Ясудзиро Одзу и японец Масатоси Нагасэ, черно-белые интерьеры и черно-белые капкейки, близнецы и поэты. Да, здесь все немножко поэты, и в этом как раз нет ничего странного. Потому что Джармуш и сам поэт, и фильмы свои он складывает как стихи. Звуковые картины, настоянные на медитации, на многочисленных повторах, на вроде бы рутине, а в действительности – на нарочитой простоте мироздания. Ибо любой поэт, даже если он не поэт, может начать всё с чистого листа.
«Ужасных родителей» Жана Кокто
Необычный для нашего пейзажа режиссер Гади Ролл поставил в Беэр-Шевском театре спектакль о французах, которые говорят быстро, а живут смутно. Проблемы – вечные, старые, как мир: муж охладел к жене, давно и безвозвратно, а она не намерена делить сына с какой-то женщиной, и оттого кончает с собой. Жан Кокто, драматург, поэт, эстет, экспериментатор, был знаком с похожей ситуацией: мать его возлюбленного Жана Маре была столь же эгоистичной.
Сценограф Кинерет Киш нашла правильный и стильный образ спектакля – что-то среднее между офисом, складом, гостиницей, вокзалом; место нигде. Амир Криеф и Шири Голан, уникальный актерский дуэт, уже много раз создававший настроение причастности и глубины в разном материале, достойно отыгрывает смятенный трагифарс. Жан Кокто – в Беэр-Шеве.
Новые сказки для взрослых
Хоть и пичкали нас в детстве недетскими и отнюдь не невинными сказками Шарля Перро и братьев Гримм, знать не знали и ведать не ведали мы, кто все это сотворил. А началось все со «Сказки сказок» - пентамерона неаполитанского поэта, писателя, солдата и госчиновника Джамбаттисты Базиле. Именно в этом сборнике впервые появились прототипы будущих хрестоматийных сказочных героев, и именно по этим сюжетам-самородкам снял свои «Страшные сказки» итальянский режиссер Маттео Гарроне. Правда, под сюжетной подкладкой ощутимо просматриваются Юнг с Грофом и Фрезером, зато цепляет. Из актеров, коих Гарроне удалось подбить на эту авантюру, отметим Сальму Хайек в роли бездетной королевы и Венсана Касселя в роли короля, влюбившегося в голос старушки-затворницы. Из страннейших типов, чьи портреты украсили бы любую галерею гротеска, - короля-самодура (Тоби Джонс), который вырастил блоху до размеров кабана под кроватью в собственной спальне. Отметим также невероятно красивые с пластической точки зрения кадры: оператором выступил поляк Питер Сушицки, явно черпавший вдохновение в иллюстрациях старинных сказок Эдмунда Дюлака и Гюстава Доре.
Kutiman Mix the City
Kutiman Mix the City – обалденный интерактивный проект, выросший из звуков города-без-перерыва. Основан он на понимании того, что у каждого города есть свой собственный звук. Израильский музыкант планетарного масштаба Офир Кутель, выступающий под псевдонимом Kutiman, король ютьюбовой толпы, предоставляет всем шанс создать собственный ремикс из звуков Тель-Авива – на вашей собственной клавиатуре. Смикшировать вибрации города-без-перерыва на интерактивной видеоплатформе можно простым нажатием пальца (главное, конечно, попасть в такт). Приступайте.
Видеоархив событий конкурса Рубинштейна
Все события XIV Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна - в нашем видеоархиве! Запись выступлений участников в реситалях, запись выступлений финалистов с камерными составами и с двумя оркестрами - здесь.
Альбом песен Ханоха Левина
Люди на редкость талантливые и среди коллег по шоу-бизнесу явно выделяющиеся - Шломи Шабан и Каролина - объединились в тандем. И записали альбом песен на стихи Ханоха Левина « На побегушках у жизни». Любопытно, что язвительные левиновские тексты вдруг зазвучали нежно и трогательно. Грустинка с прищуром, впрочем, сохранилась.
«Год, прожитый по‑библейски» Эя Джея Джейкобса
...где автор на один год изменил свою жизнь: прожил его согласно всем законам Книги книг.
«Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов» Ёко Тавада
Жизнь – это долгое путешествие в вагоне на нижней полке.
Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя уже не беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться.
«Комедию д'искусства» Кристофера Мура
На сей раз муза-матерщинница Кристофера Мура подсела на импрессионистскую тему. В июле 1890 года Винсент Ван Гог отправился в кукурузное поле и выстрелил себе в сердце. Вот тебе и joie de vivre. А все потому, что незадолго до этого стал до жути бояться одного из оттенков синего. Дабы установить причины сказанного, пекарь-художник Люсьен Леззард и бонвиван Тулуз-Лотрек совершают одиссею по богемному миру Парижа на излете XIX столетия.
В романе «Sacré Bleu. Комедия д'искусства» привычное шутовство автора вкупе с псевдодокументальностью изящно растворяется в Священной Сини, подгоняемое собственным муровским напутствием: «Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».
«Пфитц» Эндрю Крами
Шотландец Эндрю Крами начертал на бумаге план столицы воображариума, величайшего града просвещения, лихо доказав, что написанное существует даже при отсутствии реального автора. Ибо «язык есть изощреннейшая из иллюзий, разговор - самая обманчивая форма поведения… а сами мы - измышления, мимолетная мысль в некоем мозгу, жест, вряд ли достойный толкования». Получилась сюрреалистическая притча-лабиринт о несуществующих городах - точнее, существующих лишь на бумаге; об их несуществующих жителях с несуществующими мыслями; о несуществующем безумном писателе с псевдобиографией и его существующих романах; о несуществующих графах, слугах и видимости общения; о великом князе, всё это придумавшем (его, естественно, тоже не существует). Рекомендуется любителям медитативного погружения в небыть.
«Тинтина и тайну литературы» Тома Маккарти
Что такое литературный вымысел и как функционирует сегодня искусство, окруженное прочной медийной сетью? Сей непростой предмет исследует эссе британского писателя-интеллектуала о неунывающем репортере с хохолком. Появился он, если помните, аж в 1929-м - стараниями бельгийского художника Эрже. Неповторимый флёр достоверности вокруг вымысла сделал цикл комиксов «Приключения Тинтина» культовым, а его герой получил прописку в новейшей истории. Так, значит, это литература? Вроде бы да, но ничего нельзя знать доподлинно.
«Неполную, но окончательную историю...» Стивена Фрая
«Неполная, но окончательная история классической музыки» записного британского комика - чтиво, побуждающее мгновенно испустить ноту: совершенную или несовершенную, голосом или на клавишах/струнах - не суть. А затем удариться в запой - книжный запой, вестимо, и испить эту чашу до дна. Перейти вместе с автором от нотного стана к женскому, познать, отчего «Мрачный Соломон сиротливо растит флоксы», а правая рука Рахманинова напоминает динозавра, и прочая. Всё это крайне занятно, так что... почему бы и нет?
Тайские роти
Истинно райское лакомство - тайские блинчики из слоеного теста с начинкой из банана. Обжаривается блинчик с обеих сторон до золотистости и помещается в теплые кокосовые сливки или в заварной крем (можно использовать крем из сгущенного молока). Подается с пылу, с жару, украшенный сверху ледяным кокосовым сорбе - да подается не абы где, а в сиамском ресторане «Тигровая лилия» (Tiger Lilly) в тель-авивской Сароне.
Шомлойскую галушку
Легендарная шомлойская галушка (somlói galuska) - винтажный ромовый десерт, придуманный, по легенде, простым официантом. Отведать ее можно практически в любом ресторане Будапешта - если повезет. Вопреки обманчиво простому названию, сей кондитерский изыск являет собой нечто крайне сложносочиненное: бисквит темный, бисквит светлый, сливки взбитые, цедра лимонная, цедра апельсиновая, крем заварной (патисьер с ванилью, ммм), шоколад, ягоды, орехи, ром... Что ни слой - то скрытый смысл. Прощай, талия.
Бисквитную пасту Lotus с карамелью
Классическое бельгийское лакомство из невероятного печенья - эталона всех печений в мире. Деликатес со вкусом карамели нужно есть медленно, миниатюрной ложечкой - ибо паста так и тает во рту. Остановиться попросту невозможно. Невзирая на калории.
Шоколад с васаби
Изысканный тандем - горький шоколад и зеленая японская приправа - кому-то может показаться сочетанием несочетаемого. Однако распробовавшие это лакомство считают иначе. Вердикт: правильный десерт для тех, кто любит погорячее. А также для тех, кто недавно перечитывал книгу Джоанн Харрис и пересматривал фильм Жерара Кравчика.
Торт «Саркози»
Как и Париж, десерт имени французского экс-президента явно стоит мессы. Оттого и подают его в ресторане Messa на богемной тель-авивской улице ха-Арбаа. Горько-шоколадное безумие (шоколад, заметим, нескольких сортов - и все отменные) заставляет поверить в то, что Саркози вернется. Не иначе.
|
|
«Макбет» без ведьминского прищура
18.05.2016Лина Гончарская |
Израильская опера потчует далеко не юным, но хорошо сохранившимся спектаклем 2000 года в постановке Жан-Клода Овре
Чтобы ставить «Макбета», надо быть мастером хоррора. Из Овре Хичкока не вышло. Несмотря на обилие призраков (ничуточки не страшных), загробных голосов, доносящихся откуда-то с балкона (находка режиссера), поочередных сцен безумия четы Макбет (столь любимых самим Верди) и клубов дыма из преисподней (это уже на совести сценографа Кенни МакЛеллана). Несмотря на малоприятные ассоциации, возникающие при виде убиенного короля Дункана, чье завернутое в полиэтилен тело проносят по раскатанной красной дорожке. Переживать начинаешь лишь в сцене с призрачным потомством Банко – нарочито неправдоподобной, с несметным множеством уродливых картонных корон, которые их обладатели швыряют вниз: именно тогда зал дружно ахает, опасаясь за головы оркестрантов.
Да и оркестр, вместо того чтобы нагнетать саспенс, идет на поводу у Лучио Галло в партии Макбета, действующего на зал, как добрая порция снотворного. Казалось, певец утомился в самом начале, потускнев тембром и превратив своего героя в ту самую сомнамбулу, в которую лишь предстоит превратиться в IV акте его властной супруге. Приглашенный за дирижерский пульт француз Эммануэль Жоэль-Орнак вел себя весьма благородно, продуцируя четкое звучание, но музыке не хватало вердиевской драмы и огня. А в потусторонних и особо кровавых сценах – искомой жути. Не пробирало даже слаженное фортиссимо; не пробрал даже мстительный хор «Schiudi, inferno, inghiotti» в конце I акта. Нет сомнений, подобные деликатные трактовки музыкальной драмы (если уж соглашаться с исследователями по поводу вагнеровской атмосферы «Макбета») допустимы – однако стоит вспомнить, как сам Верди настаивал на хорроре, на том, чтобы волосы у публики шевелились от ужаса, чтобы оркестр звучал мистически, пугая публику демоническими фантазмами. В конце концов, уклон в камерность мог оказаться не менее впечатляющим, если бы солисты и хор действовали с оркестром в унисон. Однако каждый словно вел свою линию, и эта полифония в данном случае тянула в разные стороны, никак не желая складываться в психологическую и личностную по звучанию драму.
Видимо, оттого, что «Макбет» – первая опера Верди по Шекспиру, композитор был так примагничен текстом, что даже не стал ничего менять, осовременивать и политизировать. Хотя итальянские патриоты в любой его опере видели призыв к освобождению Италии – ну да не нам их судить. Углядел этот призыв и француз Жан-Клод Овре: на финальных словах хора, призывающих к миру (тель-авивский спектакль идет во второй, парижской редакции 1865 года), выгнал на сцену толпу с вымышленными трехцветными флагами, а под занавес повелел одной из ведьм вручить сыну Дункана, принцу Малкольму, остро заточенный нож. Ну да, ходульно, ну да, шаблонно. И была бы эта вампука смешной, когда бы не было так грустно – особенно если учитывать, что в постановке 2000 года сей финальный жест отсутствовал.
Оформлен спектакль, между тем, вполне достойно (сценографом и художником по костюмам и тогда, и теперь выступил истинный шотландец Кенни МакЛеллан): здесь вам и адские челюсти – разверзающаяся земля с клубами дыма, и нависшая над толпой огромная корона, служившая ранее кровавым королевским ложем, и условно-лаконичный Бирнамский лес, и прочие, вполне современные сценографические изыски. Костюмы поначалу соотносятся с прежними эпохами – пусть и не с Шотландией XI века, – зато потом МакЛеллан обряжает солдат в пятнистую униформу спецназа, а шотландских изгнанников – в костюмы середины XX столетия, вручив им заодно потертые фибровые чемоданчики. Подкачали только ведьмы: не особо заморачиваясь по поводу того, что это за нечисть и какова ее природа, художник выводит на сцену теток с длинными седыми космами, как из детских сказочных страшилок. И неизбежно вспоминаются так пленившие меня в постановке Ковент-Гарден ведьмы в красных тюрбанах со «сросшимися» бровями, хотя завидовать, безусловно, нехорошо. К слову, три шекспировские ведьмы, если кто запамятовал, заменены Верди целым хором бесовок – увы, звучит этот хор слабовато. А трех ведьм-пророчиц изображают балерины, коих искусный хореограф Йорам Карми заставляет летать по воздуху без всяких метел: вот им-то как раз честь и хвала.
Однако подлинный эпицентр спектакля – Мария Пиа Пишителли в партии леди Макбет. Насыщенное итальянское сопрано с мощными верхами и олдскульным глянцевым вокалом – почти столь же блестящим, как ее золотое облачение в сцене пира. Диво слушать, как легко взмывает ее голос на предельные верха в нереально сложной, особенно по части верхних нот, арии «Vieni t'affretta!». Актерская игра певицы опять-таки безупречна – видимо, она учла все пожелания Верди-режиссера; особенно впечатляет сцена сомнамбулизма, сыгранная тонко и даже трогательно. Собственно, это самая идеальная сцена спектакля – с участием дивной парочки молодых и отменно поющих исполнителей: Анат Чарны (придворная дама) и Яира Полищука (врач), облаченных в костюмы 20 века и комментирующих поведение леди c почти фрейдистской точки зрения. Достойно выглядят в этой компании бас Риккандо Занеллато в образе Банко и сущий вердиевский тенор Гастон Риверо – Макдуф, превосходно исполнивший свою клятву «Ah, la paterna mano».
В общем, «Макбет» в Израильской опере – это совсем не страшно. И не стоит ломать себе голову над вечными вопросами о том, что оборотни могут вселиться в любого – в рефлексирующего шотландского тана или в его леди, и что зло – оно не где-нибудь, а среди нас. Лучше представить, что зло – это невзаправду. И тогда со сцены полетят вниз нарочито бутафорские короны.
Фото: Йоси Цвекер |
|
|
Элишева Несис.
«Стервозное танго»
|