home
Что посмотреть

«Паразиты» Пон Чжун Хо

Нечто столь же прекрасное, что и «Магазинные воришки», только с бо́льшим драйвом. Начинаешь совершенно иначе воспринимать философию бытия (не азиаты мы...) и улавливать запах бедности. «Паразиты» – первый южнокорейский фильм, удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Снял шедевр Пон Чжун Хо, в привычном для себя мультижанре, а именно в жанре «пончжунхо». Как всегда, цепляет.

«Синонимы» Надава Лапида

По словам режиссера, почти всё, что происходит в фильме с Йоавом, в том или ином виде случилось с ним самим, когда он после армии приехал в Париж. У Йоава (чей тезка, библейский Йоав был главнокомандующим царя Давида, взявшим Иерусалим) – посттравма и иллюзии, замешанные на мифе о герое Гекторе, защитнике Трои. Видно, таковым он себя и воображает, когда устраивается работать охранником в израильское посольство и когда учит французский в OFII. Но ведь научиться говорить на языке великих философов еще не значит расстаться с собственной идентичностью и стать французом. Сначала надо взять другую крепость – самого себя.

«Frantz» Франсуа Озона

В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще чувствуют себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, и обретаются герои фильма. Оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу. 

«Патерсон» Джима Джармуша

В этом фильме всё двоится: стихотворец Патерсон и городишко Патерсон, bus driver и Адам Драйвер, волоокая иранка Лаура и одноименная муза Петрарки, японец Ясудзиро Одзу и японец Масатоси Нагасэ, черно-белые интерьеры и черно-белые капкейки, близнецы и поэты. Да, здесь все немножко поэты, и в этом как раз нет ничего странного. Потому что Джармуш и сам поэт, и фильмы свои он складывает как стихи. Звуковые картины, настоянные на медитации, на многочисленных повторах, на вроде бы рутине, а в действительности – на нарочитой простоте мироздания. Ибо любой поэт, даже если он не поэт, может начать всё с чистого листа.

«Ужасных родителей» Жана Кокто

Необычный для нашего пейзажа режиссер Гади Ролл поставил в Беэр-Шевском театре спектакль о французах, которые говорят быстро, а живут смутно. Проблемы – вечные, старые, как мир: муж охладел к жене, давно и безвозвратно, а она не намерена делить сына с какой-то женщиной, и оттого кончает с собой. Жан Кокто, драматург, поэт, эстет, экспериментатор, был знаком с похожей ситуацией: мать его возлюбленного Жана Маре была столь же эгоистичной.
Сценограф Кинерет Киш нашла правильный и стильный образ спектакля – что-то среднее между офисом, складом, гостиницей, вокзалом; место нигде. Амир Криеф и Шири Голан, уникальный актерский дуэт, уже много раз создававший настроение причастности и глубины в разном материале, достойно отыгрывает смятенный трагифарс. Жан Кокто – в Беэр-Шеве.

Новые сказки для взрослых

Хоть и пичкали нас в детстве недетскими и отнюдь не невинными сказками Шарля Перро и братьев Гримм, знать не знали и ведать не ведали мы, кто все это сотворил. А началось все со «Сказки сказок» - пентамерона неаполитанского поэта, писателя, солдата и госчиновника Джамбаттисты Базиле. Именно в этом сборнике впервые появились прототипы будущих хрестоматийных сказочных героев, и именно по этим сюжетам-самородкам снял свои «Страшные сказки» итальянский режиссер Маттео Гарроне. Правда, под сюжетной подкладкой ощутимо просматриваются Юнг с Грофом и Фрезером, зато цепляет. Из актеров, коих Гарроне удалось подбить на эту авантюру, отметим Сальму Хайек в роли бездетной королевы и Венсана Касселя в роли короля, влюбившегося в голос старушки-затворницы. Из страннейших типов, чьи портреты украсили бы любую галерею гротеска, - короля-самодура (Тоби Джонс), который вырастил блоху до размеров кабана под кроватью в собственной спальне. Отметим также невероятно красивые с пластической точки зрения кадры: оператором выступил поляк Питер Сушицки, явно черпавший вдохновение в иллюстрациях старинных сказок Эдмунда Дюлака и Гюстава Доре.
Что послушать

Kutiman Mix the City

Kutiman Mix the City – обалденный интерактивный проект, выросший из звуков города-без-перерыва. Основан он на понимании того, что у каждого города есть свой собственный звук. Израильский музыкант планетарного масштаба Офир Кутель, выступающий под псевдонимом Kutiman, король ютьюбовой толпы, предоставляет всем шанс создать собственный ремикс из звуков Тель-Авива – на вашей собственной клавиатуре. Смикшировать вибрации города-без-перерыва на интерактивной видеоплатформе можно простым нажатием пальца (главное, конечно, попасть в такт). Приступайте.

Видеоархив событий конкурса Рубинштейна

Все события XIV Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна - в нашем видеоархиве! Запись выступлений участников в реситалях, запись выступлений финалистов с камерными составами и с двумя оркестрами - здесь.

Альбом песен Ханоха Левина

Люди на редкость талантливые и среди коллег по шоу-бизнесу явно выделяющиеся - Шломи Шабан и Каролина - объединились в тандем. И записали альбом песен на стихи Ханоха Левина «На побегушках у жизни». Любопытно, что язвительные левиновские тексты вдруг зазвучали нежно и трогательно. Грустинка с прищуром, впрочем, сохранилась.
Что почитать

«Год, прожитый по‑библейски» Эя Джея Джейкобса

...где автор на один год изменил свою жизнь: прожил его согласно всем законам Книги книг.

«Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов» Ёко Тавада

Жизнь – это долгое путешествие в вагоне на нижней полке.

Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя уже не беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться.

«Комедию д'искусства» Кристофера Мура

На сей раз муза-матерщинница Кристофера Мура подсела на импрессионистскую тему. В июле 1890 года Винсент Ван Гог отправился в кукурузное поле и выстрелил себе в сердце. Вот тебе и joie de vivre. А все потому, что незадолго до этого стал до жути бояться одного из оттенков синего. Дабы установить причины сказанного, пекарь-художник Люсьен Леззард и бонвиван Тулуз-Лотрек совершают одиссею по богемному миру Парижа на излете XIX столетия.
В романе «Sacré Bleu. Комедия д'искусства» привычное шутовство автора вкупе с псевдодокументальностью изящно растворяется в Священной Сини, подгоняемое собственным муровским напутствием: «Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».

«Пфитц» Эндрю Крами

Шотландец Эндрю Крами начертал на бумаге план столицы воображариума, величайшего града просвещения, лихо доказав, что написанное существует даже при отсутствии реального автора. Ибо «язык есть изощреннейшая из иллюзий, разговор - самая обманчивая форма поведения… а сами мы - измышления, мимолетная мысль в некоем мозгу, жест, вряд ли достойный толкования». Получилась сюрреалистическая притча-лабиринт о несуществующих городах - точнее, существующих лишь на бумаге; об их несуществующих жителях с несуществующими мыслями; о несуществующем безумном писателе с псевдобиографией и его существующих романах; о несуществующих графах, слугах и видимости общения; о великом князе, всё это придумавшем (его, естественно, тоже не существует). Рекомендуется любителям медитативного погружения в небыть.

«Тинтина и тайну литературы» Тома Маккарти

Что такое литературный вымысел и как функционирует сегодня искусство, окруженное прочной медийной сетью? Сей непростой предмет исследует эссе британского писателя-интеллектуала о неунывающем репортере с хохолком. Появился он, если помните, аж в 1929-м - стараниями бельгийского художника Эрже. Неповторимый флёр достоверности вокруг вымысла сделал цикл комиксов «Приключения Тинтина» культовым, а его герой получил прописку в новейшей истории. Так, значит, это литература? Вроде бы да, но ничего нельзя знать доподлинно.

«Неполную, но окончательную историю...» Стивена Фрая

«Неполная, но окончательная история классической музыки» записного британского комика - чтиво, побуждающее мгновенно испустить ноту: совершенную или несовершенную, голосом или на клавишах/струнах - не суть. А затем удариться в запой - книжный запой, вестимо, и испить эту чашу до дна. Перейти вместе с автором от нотного стана к женскому, познать, отчего «Мрачный Соломон сиротливо растит флоксы», а правая рука Рахманинова напоминает динозавра, и прочая. Всё это крайне занятно, так что... почему бы и нет?
Что попробовать

Тайские роти

Истинно райское лакомство - тайские блинчики из слоеного теста с начинкой из банана. Обжаривается блинчик с обеих сторон до золотистости и помещается в теплые кокосовые сливки или в заварной крем (можно использовать крем из сгущенного молока). Подается с пылу, с жару, украшенный сверху ледяным кокосовым сорбе - да подается не абы где, а в сиамском ресторане «Тигровая лилия» (Tiger Lilly) в тель-авивской Сароне.

Шомлойскую галушку

Легендарная шомлойская галушка (somlói galuska) - винтажный ромовый десерт, придуманный, по легенде, простым официантом. Отведать ее можно практически в любом ресторане Будапешта - если повезет. Вопреки обманчиво простому названию, сей кондитерский изыск являет собой нечто крайне сложносочиненное: бисквит темный, бисквит светлый, сливки взбитые, цедра лимонная, цедра апельсиновая, крем заварной (патисьер с ванилью, ммм), шоколад, ягоды, орехи, ром... Что ни слой - то скрытый смысл. Прощай, талия.

Бисквитную пасту Lotus с карамелью

Классическое бельгийское лакомство из невероятного печенья - эталона всех печений в мире. Деликатес со вкусом карамели нужно есть медленно, миниатюрной ложечкой - ибо паста так и тает во рту. Остановиться попросту невозможно. Невзирая на калории.

Шоколад с васаби

Изысканный тандем - горький шоколад и зеленая японская приправа - кому-то может показаться сочетанием несочетаемого. Однако распробовавшие это лакомство считают иначе. Вердикт: правильный десерт для тех, кто любит погорячее. А также для тех, кто недавно перечитывал книгу Джоанн Харрис и пересматривал фильм Жерара Кравчика.

Торт «Саркози»

Как и Париж, десерт имени французского экс-президента явно стоит мессы. Оттого и подают его в ресторане Messa на богемной тель-авивской улице ха-Арбаа. Горько-шоколадное безумие (шоколад, заметим, нескольких сортов - и все отменные) заставляет поверить в то, что Саркози вернется. Не иначе.

Баллада о точке, или Любовь к русской розе

16.07.2016Лина Гончарская

Расставшись с многолетней партнершей Инбаль Пинто, израильский режиссер и хореограф Авшалом Поллак нашел утешение в стихах Андрея Вознесенского

Баллада? О точке?! О смертной пилюле?!
Балда!
Вы забыли о пушкинской пуле!

Что ветры свистали, как в дыры кларнетов,
В пробитые головы лучших поэтов.

<...>

Нет смерти. Нет точки. Есть путь пулевой –
Вторая проекция той же прямой.

Собственно, весь спектакль Авшалома Поллака «Slug» очерчен в этой вознесенской «Балладе точки», которую в качестве пролога зачитывает ветеран труппы и ее талисман Цви Фишзон. Единственный «русский» танцовщик Inbal Pinto & Avshalom Pollak Dance Company. Зачитывает дивно, без форсированных восклицательных знаков, предпочитая иные знаки препинания.

В природе по смете отсутствует точка.

Вывернутые, а не выворотные стопы. Корчи и конвульсии с изогнутыми под немыслимым градусом корпусом и конечностями. Девушки толстенькие-небалетные и девушки гуттаперчевые-бескостные. Юноши с выученными ногами и мим-декламатор Фишзон, вещь-в-себе. Движение, где каждый пытается найти свое место во времени и осознать его смысл.

Спектакль начинается с шепота – как будто время только возникает, с сотворения мира, и увлекает нас в немое кино (которое, как выяснилось в последние годы, относится к любому времени). А там уже крутится патефонная пластинка, и дива из 1930-х вторит реальной деве на сцене, поющей о любви к русской розе.


Тела танцовщиков Inbal Pinto & Avshalom Pollak Dance Company прекрасно воспитаны и отменно вымуштрованы: в умении гнуться во все стороны им не откажешь. Цви Фишзон, сухопарый, ломкий, как ветка старого дерева, смотрится среди пышущих здоровьем юношей и дев инородным телом, этаким аутсайдером – он появляется ниоткуда и уходит в никуда, как та самая беззащитная улитка, оставляющая за собой светящийся след. Однако именно он помещен на сей раз в самый центр экспозиции – кажется, будто от ветерана-талисмана расходятся и звуковые, и танцевальные волны, диктуя танцовщикам хореографию движений. Не случайно в какой-то момент две красотки, златовласка и брюнетка, начнут бороться за его внимание (он, между тем, останется безучастным).

«Slug» – опус в некотором роде автобиографический и программный. После разлада Авшалома с Инбаль труппа Inbal Pinto & Avshalom Pollak Dance Company поставила не точку, а новый спектакль. Разве что впервые за четверть века подписанный одним именем. 


Время – неуловимое понятие, абстракция, возможно, даже иллюзия. В спектакле «Slug» Авшалом Поллак исследует время в его физическом, нутряном проявлении, и танец для этого подходит более всего. Танец как активная скульптура, вылепленная во времени, в его присутствии и даже в его отсутствие. По мысли хореографа, танец в каком-то смысле является воплощением времени. Это время способно растягиваться и гнуться, как тела девяти обоеполых танцовщиков, выворачиваться и выкручиваться под любым углом – словно тот самый Slug, слизняк, дождевая улитка без панциря, без домика на спине, а значит, отчаянно беззащитная. Точно так же мысль смотрящего растягивается в разных направлениях – к Вознесенскому и русской розе, к польским нацистам, к итальянским карбонариям, к британским леди. Поллак работает с контрастами, противоречиями, множественными ассоциациями. Оттого и название его постановки не переводится на иные языки, ибо slug – это слизень, пуля, тихоход, личинка, лентяй или – если речь о глаголе – сильный удар (возможно, кулаком).

Время нуждается в носителе – оттого оно вселяется в биологическое тело, от времени неотделимое и неотдираемое. Но так же легко время может уничтожить свои формы – ведь оно и занимается тем, что уничтожает и разрушает. Единственное, что его (время) пакостную деятельность оправдывает, – это память. Правда, попадая туда, человек становится бестелесным и лишенным суставов, как слизень. Или как танцовщики авшаломова ансамбля.


«Slug» – второй моллюск в репертуаре компании после «Ойстера», то бишь «Устрицы», навеянной некогда книгой Тима Бёртона «Меланхоличная смерть Устричного Мальчика и другие истории». Из чего легко можно заключить, что он является довольно близким родственником нынешнего. Не миновал Поллак и автоцитат из другого знаменитого балета «Бубис» – о веслоногих птицах, прозванных болванами за бесконечную доверчивость к человеку. Изображает такую птицу, как нетрудно догадаться, декламатор строк про балду Цви Фишзон.



Танец, пантомима, декламация, песни ностальгических времен, любовь, война, страхи, мечты, борьба, странные отношения, разрыв между здесь и теперь – пеленая все эти чувства в свойственную ему изящную риторику, Авшалом Поллак сочиняет нелинейную по форме историю. Точнее, множество разных историй о великой иллюзии, великой депрессии, великой войне. И совсем невеликой жизни, подчиненной мрачной власти Кроноса – по его велению время становится более податливым, оно может двигаться в любом направлении, вперед и вспять, ускоряясь и замедляясь.

По словам Авшалома Поллака, настоящее время стало для него временем зеро, точкой отсчета. Однако он по-прежнему полагает, что в его системе координат есть место времени не только прошедшему, но и будущему.


У времени, Публий, есть все, кроме места.

Озаботившись поиском интересных фонических сочетаний, саундтрек спектакля его автор и сценограф составил из музыки наиболее интригующих персонажей музыкальной сцены. В их числе оказались два немца – звуковой художник и экс-садовник Карстен Николаи, он же Alva Noto, и мастер нелинейных музыкальных образов, клавишник-авангардист Хаушка (aka Фолькер Бертельманн) с примкнувшей к нему американской скрипачкой Хилари Хан (речь идет о совместном альбоме парочки Silfra, вдохновленном одноименным исландским озером); финский аккордеонист Киммо Похьонен, пошатнувший репутацию старомодного инструмента до самых основ, с перкуссионистом Самули Косминеном и Kronos Quartet'ом; американский первопроходец Стив Райх и японский маэстро звуковых инсталляций Рёдзи Икеда. Ну и, конечно, милейшие душевные песенки 1930-х-1940-х в исполнении чернильных афроамериканцев The Ink Spots, Руди Вэлли и его The Connecticut Yankees, Дины Дурбин, Виктора Сильвестра и Энн Шелтон, проникновенно поющей в сопровождении Ambrose Orchestra о «Loving Russian Rose».

Не будучи хореографом, Поллак все-таки поставил настоящий танцевальный спектакль, тонкий и поэтичный, хотя пластической изобретательности Инбаль здесь явно не хватает. Последнее обстоятельство, однако, умело замаскировано концепцией, режиссурой, сценографией, музыкой и литературой. Он даже умудрился обнаружить в своей лексике слова-движения для каждого персонажа. А главное, передать тленную красоту безвременья.


Получившееся аудиовизуальное предприятие весьма близко пантомиме (Поллак подчеркивает, что его труппа состоит из танцоров-актеров), но не чурается истинно балетного, истинно нон-дансового, декламации, мелодекламации, стрекота, клекота, крика, агрессивного или по-самурайски строгого шума и прочих саунд-эффектов, напоминающих перемотку старой пленки. Звуки как-то нежно и ненавязчиво внедряются в сознание, которое охотно вычленяет из него близкое себе живое и трепетное; точно так же неагрессивно вторгается в него движение видимое – со всей его выверенной и парадоксально неуловимой архитектурой.

Авшалом Поллак строит свою новую Вселенную из мерцающих лампочек-звезд, свисающих откуда-то сверху. Минует все запятые. Но так и не доходит до точки – точки невозврата.

И не было точки. А было – начало.

Так улитка оставляет слизистый светящийся след

(не будем ставить точку)

Фото: מיכל חלאבין


  КОЛЛЕГИ  РЕКОМЕНДУЮТ
  КОЛЛЕКЦИОНЕРАМ
Элишева Несис.
«Стервозное танго»
ГЛАВНАЯ   О ПРОЕКТЕ   УСТАВ   ПРАВОВАЯ ИНФОРМАЦИЯ   РЕКЛАМА   СВЯЗАТЬСЯ С НАМИ  
® Culbyt.com
© L.G. Art Video 2013-2024
Все права защищены.
Любое использование материалов допускается только с письменного разрешения редакции.
programming by Robertson