home
Что посмотреть

«Паразиты» Пон Чжун Хо

Нечто столь же прекрасное, что и «Магазинные воришки», только с бо́льшим драйвом. Начинаешь совершенно иначе воспринимать философию бытия (не азиаты мы...) и улавливать запах бедности. «Паразиты» – первый южнокорейский фильм, удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Снял шедевр Пон Чжун Хо, в привычном для себя мультижанре, а именно в жанре «пончжунхо». Как всегда, цепляет.

«Синонимы» Надава Лапида

По словам режиссера, почти всё, что происходит в фильме с Йоавом, в том или ином виде случилось с ним самим, когда он после армии приехал в Париж. У Йоава (чей тезка, библейский Йоав был главнокомандующим царя Давида, взявшим Иерусалим) – посттравма и иллюзии, замешанные на мифе о герое Гекторе, защитнике Трои. Видно, таковым он себя и воображает, когда устраивается работать охранником в израильское посольство и когда учит французский в OFII. Но ведь научиться говорить на языке великих философов еще не значит расстаться с собственной идентичностью и стать французом. Сначала надо взять другую крепость – самого себя.

«Frantz» Франсуа Озона

В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще чувствуют себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, и обретаются герои фильма. Оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу. 

«Патерсон» Джима Джармуша

В этом фильме всё двоится: стихотворец Патерсон и городишко Патерсон, bus driver и Адам Драйвер, волоокая иранка Лаура и одноименная муза Петрарки, японец Ясудзиро Одзу и японец Масатоси Нагасэ, черно-белые интерьеры и черно-белые капкейки, близнецы и поэты. Да, здесь все немножко поэты, и в этом как раз нет ничего странного. Потому что Джармуш и сам поэт, и фильмы свои он складывает как стихи. Звуковые картины, настоянные на медитации, на многочисленных повторах, на вроде бы рутине, а в действительности – на нарочитой простоте мироздания. Ибо любой поэт, даже если он не поэт, может начать всё с чистого листа.

«Ужасных родителей» Жана Кокто

Необычный для нашего пейзажа режиссер Гади Ролл поставил в Беэр-Шевском театре спектакль о французах, которые говорят быстро, а живут смутно. Проблемы – вечные, старые, как мир: муж охладел к жене, давно и безвозвратно, а она не намерена делить сына с какой-то женщиной, и оттого кончает с собой. Жан Кокто, драматург, поэт, эстет, экспериментатор, был знаком с похожей ситуацией: мать его возлюбленного Жана Маре была столь же эгоистичной.
Сценограф Кинерет Киш нашла правильный и стильный образ спектакля – что-то среднее между офисом, складом, гостиницей, вокзалом; место нигде. Амир Криеф и Шири Голан, уникальный актерский дуэт, уже много раз создававший настроение причастности и глубины в разном материале, достойно отыгрывает смятенный трагифарс. Жан Кокто – в Беэр-Шеве.

Новые сказки для взрослых

Хоть и пичкали нас в детстве недетскими и отнюдь не невинными сказками Шарля Перро и братьев Гримм, знать не знали и ведать не ведали мы, кто все это сотворил. А началось все со «Сказки сказок» - пентамерона неаполитанского поэта, писателя, солдата и госчиновника Джамбаттисты Базиле. Именно в этом сборнике впервые появились прототипы будущих хрестоматийных сказочных героев, и именно по этим сюжетам-самородкам снял свои «Страшные сказки» итальянский режиссер Маттео Гарроне. Правда, под сюжетной подкладкой ощутимо просматриваются Юнг с Грофом и Фрезером, зато цепляет. Из актеров, коих Гарроне удалось подбить на эту авантюру, отметим Сальму Хайек в роли бездетной королевы и Венсана Касселя в роли короля, влюбившегося в голос старушки-затворницы. Из страннейших типов, чьи портреты украсили бы любую галерею гротеска, - короля-самодура (Тоби Джонс), который вырастил блоху до размеров кабана под кроватью в собственной спальне. Отметим также невероятно красивые с пластической точки зрения кадры: оператором выступил поляк Питер Сушицки, явно черпавший вдохновение в иллюстрациях старинных сказок Эдмунда Дюлака и Гюстава Доре.
Что послушать

Kutiman Mix the City

Kutiman Mix the City – обалденный интерактивный проект, выросший из звуков города-без-перерыва. Основан он на понимании того, что у каждого города есть свой собственный звук. Израильский музыкант планетарного масштаба Офир Кутель, выступающий под псевдонимом Kutiman, король ютьюбовой толпы, предоставляет всем шанс создать собственный ремикс из звуков Тель-Авива – на вашей собственной клавиатуре. Смикшировать вибрации города-без-перерыва на интерактивной видеоплатформе можно простым нажатием пальца (главное, конечно, попасть в такт). Приступайте.

Видеоархив событий конкурса Рубинштейна

Все события XIV Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна - в нашем видеоархиве! Запись выступлений участников в реситалях, запись выступлений финалистов с камерными составами и с двумя оркестрами - здесь.

Альбом песен Ханоха Левина

Люди на редкость талантливые и среди коллег по шоу-бизнесу явно выделяющиеся - Шломи Шабан и Каролина - объединились в тандем. И записали альбом песен на стихи Ханоха Левина «На побегушках у жизни». Любопытно, что язвительные левиновские тексты вдруг зазвучали нежно и трогательно. Грустинка с прищуром, впрочем, сохранилась.
Что почитать

«Год, прожитый по‑библейски» Эя Джея Джейкобса

...где автор на один год изменил свою жизнь: прожил его согласно всем законам Книги книг.

«Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов» Ёко Тавада

Жизнь – это долгое путешествие в вагоне на нижней полке.

Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя уже не беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться.

«Комедию д'искусства» Кристофера Мура

На сей раз муза-матерщинница Кристофера Мура подсела на импрессионистскую тему. В июле 1890 года Винсент Ван Гог отправился в кукурузное поле и выстрелил себе в сердце. Вот тебе и joie de vivre. А все потому, что незадолго до этого стал до жути бояться одного из оттенков синего. Дабы установить причины сказанного, пекарь-художник Люсьен Леззард и бонвиван Тулуз-Лотрек совершают одиссею по богемному миру Парижа на излете XIX столетия.
В романе «Sacré Bleu. Комедия д'искусства» привычное шутовство автора вкупе с псевдодокументальностью изящно растворяется в Священной Сини, подгоняемое собственным муровским напутствием: «Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».

«Пфитц» Эндрю Крами

Шотландец Эндрю Крами начертал на бумаге план столицы воображариума, величайшего града просвещения, лихо доказав, что написанное существует даже при отсутствии реального автора. Ибо «язык есть изощреннейшая из иллюзий, разговор - самая обманчивая форма поведения… а сами мы - измышления, мимолетная мысль в некоем мозгу, жест, вряд ли достойный толкования». Получилась сюрреалистическая притча-лабиринт о несуществующих городах - точнее, существующих лишь на бумаге; об их несуществующих жителях с несуществующими мыслями; о несуществующем безумном писателе с псевдобиографией и его существующих романах; о несуществующих графах, слугах и видимости общения; о великом князе, всё это придумавшем (его, естественно, тоже не существует). Рекомендуется любителям медитативного погружения в небыть.

«Тинтина и тайну литературы» Тома Маккарти

Что такое литературный вымысел и как функционирует сегодня искусство, окруженное прочной медийной сетью? Сей непростой предмет исследует эссе британского писателя-интеллектуала о неунывающем репортере с хохолком. Появился он, если помните, аж в 1929-м - стараниями бельгийского художника Эрже. Неповторимый флёр достоверности вокруг вымысла сделал цикл комиксов «Приключения Тинтина» культовым, а его герой получил прописку в новейшей истории. Так, значит, это литература? Вроде бы да, но ничего нельзя знать доподлинно.

«Неполную, но окончательную историю...» Стивена Фрая

«Неполная, но окончательная история классической музыки» записного британского комика - чтиво, побуждающее мгновенно испустить ноту: совершенную или несовершенную, голосом или на клавишах/струнах - не суть. А затем удариться в запой - книжный запой, вестимо, и испить эту чашу до дна. Перейти вместе с автором от нотного стана к женскому, познать, отчего «Мрачный Соломон сиротливо растит флоксы», а правая рука Рахманинова напоминает динозавра, и прочая. Всё это крайне занятно, так что... почему бы и нет?
Что попробовать

Тайские роти

Истинно райское лакомство - тайские блинчики из слоеного теста с начинкой из банана. Обжаривается блинчик с обеих сторон до золотистости и помещается в теплые кокосовые сливки или в заварной крем (можно использовать крем из сгущенного молока). Подается с пылу, с жару, украшенный сверху ледяным кокосовым сорбе - да подается не абы где, а в сиамском ресторане «Тигровая лилия» (Tiger Lilly) в тель-авивской Сароне.

Шомлойскую галушку

Легендарная шомлойская галушка (somlói galuska) - винтажный ромовый десерт, придуманный, по легенде, простым официантом. Отведать ее можно практически в любом ресторане Будапешта - если повезет. Вопреки обманчиво простому названию, сей кондитерский изыск являет собой нечто крайне сложносочиненное: бисквит темный, бисквит светлый, сливки взбитые, цедра лимонная, цедра апельсиновая, крем заварной (патисьер с ванилью, ммм), шоколад, ягоды, орехи, ром... Что ни слой - то скрытый смысл. Прощай, талия.

Бисквитную пасту Lotus с карамелью

Классическое бельгийское лакомство из невероятного печенья - эталона всех печений в мире. Деликатес со вкусом карамели нужно есть медленно, миниатюрной ложечкой - ибо паста так и тает во рту. Остановиться попросту невозможно. Невзирая на калории.

Шоколад с васаби

Изысканный тандем - горький шоколад и зеленая японская приправа - кому-то может показаться сочетанием несочетаемого. Однако распробовавшие это лакомство считают иначе. Вердикт: правильный десерт для тех, кто любит погорячее. А также для тех, кто недавно перечитывал книгу Джоанн Харрис и пересматривал фильм Жерара Кравчика.

Торт «Саркози»

Как и Париж, десерт имени французского экс-президента явно стоит мессы. Оттого и подают его в ресторане Messa на богемной тель-авивской улице ха-Арбаа. Горько-шоколадное безумие (шоколад, заметим, нескольких сортов - и все отменные) заставляет поверить в то, что Саркози вернется. Не иначе.

Прекрасное швейцарское

20.12.2016

Элегантный Ballet du Grand Théâtre de Genève начал свои выступления в Тель-Авиве, показав два разнокалиберных, но на диво эстетичных спектакля и сразив публику непревзойденным профессионализмом

«Духовная архитектура, заполненная телесностью», – назвал один из своих балетов великий чех Иржи Килиан. В этом же духе выдержана постановка «Lux» швейцарского хореографа Кена Оссолы на музыку «Реквиема» Габриэля Форе – деликатная повесть о профанном и сакральном, сколь эротичная, столь и стыдливо-целомудренная. Геометрически безупречно выстроенные композиции из тел побуждают пропеть Оссоле осанну с самого начала – и это желание не покидает вас до самого конца. Завораживает его каллиграфически точная хореография, равно как и умело осмысленная неоклассика, осовремененная движениями из словаря contemporary вкупе с неотмирными импульсами в манере Килиана. Завораживает освещение – невероятно худые тела, у которых оттенен каждый мускул (у танцовщицы-японки можно было и вовсе пересчитать все ребра). Завораживают облаченные в странные костюмы танцовщики – в сценическом полумраке вам кажется, что на кисейных трико нарисован человеческий скелет с кровавыми прожилками, как на уроке анатомии – но потом, когда зажигается свет, вы распознаете в костюмных узорах вздувшиеся кровавые полоски, словно после ударов хлыстом (за дизайн костюмов ответственен Жан-Марк Пуссен).

Мистическое блаженство «Реквиема» Форе куда ближе Эросу, нежели Танатосу – ибо писал его композитор для собственного удовольствия, а не как посвящение конкретному усопшему. Возвышенно-интимные дуэты гармоничны, вариации эпилептичны, асимметричные массовые композиции увлекают в подсознание, в бытие на границе между светом и тьмой. Безымянные персонажи густонаселенного действа Оссолы неспешно обсуждают разные формы этого бытия, претворенного в разных видах человеческой энергии. И, между делом, держат путь в рай. Путь этот устлан шипами – оттого они дергаются и дрожат, словно в агонии. Оссола не испытывает недостатка в идеях, но одно из лучших его философских откровений – это танцоры, лежащие на спине и устремившие ноги вверх, то бишь Ввысь. А одна из самых красивых сцен – когда задник освещается ярким теплым светом, и в его лучах возникают силуэты обоеполых танцовщиков, выделывающих всевозможные па.

Кен Оссола – не первый хореограф, обратившийся к «Реквиему» Форе: его предшественником был британский классик Кеннет МакМиллан, мастер сюжетного балета. В ту пору, в 1976-м, все взахлеб говорили о застенчиво-безыскусном соло Pie Jesu («Иисус милосердный»), на которое МакМиллана вдохновили фотографии его маленькой дочки Шарлотты. Pie Jesu Оссолы далеко не так наивен – хотя его героиня, казалось бы, мирно спит; но пальцы ее слегка постукивают по полу, выдавая замешательство своей обладательницы. Нежная простота и сентиментальность музыки Форе у швейцарского хореографа оборачиваются какой-то пронзительной беспомощностью, надолго задерживаясь в памяти.

«Lux» – молитвенный ритуал, совершаемый во славу беззащитного человеческого тела, трогательный и поэтичный, текучий и нервный, гармоничный и диссонансный. С большим количеством ronds de jambe и арабесок – и с мудрено-дерганой техникой contemporary. А поелику танцуют в Ballet du Grand Théâtre de Genève великолепно обученные классические балетные танцоры, они комфортно чувствуют себя в окружении современных хореографических идиом – и охотно ими обмениваются.

Накануне гастролей руководитель Балета Большого театра Женевы Филипп Коэн рассуждал об игре света и тени, на основе которой выстроена сценография двух спектаклей. Вот только в «Glory» греческого хореографа Андониса Фониадакиса она и вовсе ушла в тень. Поставив перед собой задачу визуализировать 12 музыкальных фрагментов из произведений Генделя и тем самым совершить приношение музыке барокко, Фониадакис то блуждает во фрейдистских потемках, то выплескивает на свет целую череду красивых движений. Вообще, этот балет – избыточно красивый и избыточно длинный – был бы куда лучше, не модифицируй генделевскую музыку Жюльен Тарридё (современный французский композитор, с которым постоянно сотрудничает Фониадакис). Ибо модификация не удалась, равно как и драматургия действа: Фониадакис не сказал ничего нового, показав мешанину танцевальных клише на попурри из музыки Генделя, с отсылками то к танцтеатру, то к менуэтам и прочим барочным танцам. Более всего все его поддержки и скольжения напоминали фигурное катание – для полного сходства на сцене не хватало только льда.

Обнаружилась и еще одна любопытная закономерность: что ни греческий хореограф, то мужчины в длинных черных платьях с полупрозрачными юбками – и танцы в эстетике «черное на черном». Но отнюдь не о черном – неудовлетворенном, бесстыдном, раздраженном, безоговорочном, как прочла однажды движения мысли Анри Мишо канадский хореограф Мари Шуинар, – идет речь. А о черном, полностью выдуманном. Вот на сцену выплывает танцовщица в бесконечной черной юбке – понадобилось семеро атлетически сложенных юношей, чтобы с ней справиться. Длинные трости, за которые держатся танцовщики, растягивающие черное полотно в разные стороны, помогают юбке надуться, как парашют, а потом, улавливая колебания воздуха, принимать всякие затейливые формы. И это, пожалуй, самый занятный эпизод бесконечного многолюдного балета, расстрелявшего барокко современной электроникой и доказавшего, что череда контрастных комбинаций, даже самых закрученных, еще не есть страсть.

Зато танцовщики Ballet du Grand Théâtre de Genève удивительные – здесь нет солистов и кордебалета, здесь все равны: и роскошные длинноногие девушки, выразительные до самых ступней, и рельефные юноши, гибкие, как кошки, приземляющиеся на сцену совершенно бесшумно (что для наших широт, увы, редкость). И все эти сказочно прекрасные танцовщики являют собой почти религиозную общность – несмотря на то, что оба хореографа позволяют чуть ли не каждому вести свою сольную партию. По-видимому, им как-то особенно внятен девиз тайного балетного братства: частное преходяще, гармония вечна.

       

Гастроли Ballet du Grand Théâtre de Genève в тель-авивском Центре сценических искусств только начались – и продлятся они до 22 декабря.

Фото: © Gregory Batardon


  КОЛЛЕГИ  РЕКОМЕНДУЮТ
  КОЛЛЕКЦИОНЕРАМ
Элишева Несис.
«Стервозное танго»
ГЛАВНАЯ   О ПРОЕКТЕ   УСТАВ   ПРАВОВАЯ ИНФОРМАЦИЯ   РЕКЛАМА   СВЯЗАТЬСЯ С НАМИ  
® Culbyt.com
© L.G. Art Video 2013-2024
Все права защищены.
Любое использование материалов допускается только с письменного разрешения редакции.
programming by Robertson