Крик Ярославны

Сезон в Израильской опере открылся «Князем Игорем» Бородина в постановке московской Новой оперы, приехавшей к нам впервые. Поставил действо режиссер Юрий Александров, сценографом выступил Вячеслав Окунев. Так, во всяком случае, нам сообщили – вопреки стойкому ощущению, что два акта (до которых сократились традиционные четыре) ставили два разных режиссера и оформляли два разных художника: настолько разителен в спектакле контраст между «русским» и «половецким».

Увертюру оперы, сочиненную Глазуновым, режиссер поместил после Пролога – как выяснилось, не случайно: пока играл оркестр, на черной полосе-экране, где обычно идут субтитры, излагалось краткое содержание последующих сцен. Весьма гуманный жест по отношению к израильской публике, не читавшей «Слова о полку Игореве» и вряд ли знакомой с либретто оперы Бородина (чай, не «Кармен»). Оттого ей невдомек, что в оригинале опера заканчивается веселым гласом народа вкупе с боярами, славящими князя Игоря – а вовсе не загробно-печальным хором поселян. И что Ярославна не сходит с ума, подобно несчастной Лючии ди Ламмермур, а празднует с мужем победу. В нынешней же версии она, отплакав своё на городской стене, падает замертво.

Впрочем, сколько режиссеров – столько и трактовок. И нынешняя, начиная со второго акта, то бишь с картины в половецком стане, вызывает бурю положительных эмоций. Пусть русские сцены в версии Юрия Александрова выглядят на редкость неприглядно – и в Прологе со знаменами и хоругвями, и во владениях Галицкого, и в тереме Ярославны; ведь всё это, по сути, пародия. Пусть Путивль наводнен пьянью, рванью и прочими деклассированными элементами, которые и пленника не преминут пнуть в бок, и девок помять не прочь. Пусть разительный контраст являют благородные половцы, которые врага считают гостем дорогим, потчуют и ублажают, и даже на волю готовы отпустить (воистину, хан Кончак – отпрыск благородной фамилии). Пусть в «русских» сценах что-то постоянно дымится – суть сей метафоры разгадать, увы, не удалось, даже если принять в расчет солнечное затмение. Зато удалось разглядеть ехидство режиссера по отношению не только к бомжеватому «народу», но и к бабкам-горбуньям, ворожеям и колдуньям – абсолютно полунинским, словно пожаловавшим из абсурдного театра клоунады (да и горбы их были прикреплены как-то нарочито криво).

Иная стилистика, иной язык, иная атмосфера царят в половецком акте, где красота и изысканность возведены в абсолютную степень. Здесь всё мерцает: и девушки с тонким станом, и юрты-шатры, и звезды на небе. Роскошная триумфаторская колесница, на которой восседает хан Кончак, имеет мало общего с бутафорскими коняками из предыдущей сцены «нашествия». И даже отсутствие танцовщиков балета в Половецких плясках не особенно смущает, ибо с их ролью отлично справляются миманс и хористки – варвары и «пленницы с моря дальнего, чаги-невольницы». Последние, кстати, дивно исполняют международный хит «Улетай на крыльях ветра» (тогда как в прежних сценах хоры словно по заказу звучали из рук вон). Пляшут ряженые, мелькают борцы сумо, вовлекая в стихию зажигательного карнавала князя Игоря, который, испив вина, облачается в ханский наряд и присоединяется к вакханалии. И даже тогда вкус авторам спектакля не изменяет.

Примечательно, что певец с высочайшей культурой вокала Анджей Белецкий (князь Игорь), не впечатливший в гротескном Прологе, в половецком стане раскрывается во всю мощь своего таланта: арию «Ни сна, ни отдыха измученной душе» певец исполняет с истинным драматическим мастерством, достойным крика «браво». Здесь и героика, и трагизм, и покорность-непокорность тяжкой судьбинушке. Елена Поповская в партии Ярославны, напротив, пленяет лишь красивым выразительным сопрано, оставляя актерскую игру на периферии; щеголяет она, в основном, в исподнем и двигается как-то заученно. Во всех смыслах хорош Владимир Кудашев – хан Кончак, неплохи Александр Киселев – мужлан Галицкий и Александр Богданов – княжеский сын Владимир Игоревич. Шаржированно-нелепы (каковыми им и следует быть) гудочники Скула и Ерошка – Анатолий Григорьев и Максим Остроухов. Приятна глазу Кончаковна – Татьяна Табачук, приятна глазу и слуху Половецкая девушка, озвученная серебристым тембром Виктории Шевцовой.

Гениальную музыку Бородина интерпретировал за пультом англичанин Ян Латам-Кёниг, главный дирижер Новой оперы. Неизвестно, на чьей совести пронзительный крик Ярославны в Прологе, однако оркестру под его управлением удалось отразить и тревожную смуту русских, и утонченную восточную колористику, и прочие прихотливые моменты бородинской партитуры.

Финал действа разворачивается на погосте, где хористы выполняют функцию надгробий – с фосфоресцирующими крестами на хламидах. Некая надежда на лучшее будущее, впрочем, остается – на черном заднике, где верховодил исламский полумесяц, постепенно проступает лаконично ясное небо. А на авансцене вновь немым укором возникает старец с посохом, отчего-то похожий на Моисея. Впрочем, ясно, отчего: он ведь пророк – и исход сражения Игоря с половцами предсказал, и в эпилоге кладбищенском молчаливо предвидел, что восстанет из могил, воспрянет земля русская.

«Русская патриотическая опера», как принято именовать шедевр Бородина в учебниках, приказала долго жить. Пожалуй, в век ура-патриотизма это и к лучшему. Так что воспоем осанну мудрости режиссера Юрия Александрова и его сподвижника Вячеслава Окунева.

P.S. Спектакли Новой оперы продолжают идти ежевечерне на сцене оперы Израильской до 12 октября.