«Главное, чтоб звучало с иголочками»

Примечательная особенность любого конкурса нашего времени (и конкурс Рубинштейна исключением не является) – «азиатское нашествие». Началось это с десяток лет назад, и причины сего явления блестяще разъяснил мне тогда великий человек – пианист Владимир Крайнев, который был членом жюри XI Международного конкурса имени Рубинштейна в 2005 году. Увы, его уже нет с нами, на этой грешной земле – но его давние, не потерявшие актуальности высказывания до сих пор убеждают в своей гордой необычности. И запросто открывают ларчик с тайнами современного пианизма, где традиция все чаще переплетается с хай-теком.

- «Прорыв» пианистов с Дальнего Востока вполне объясним, – сказал тогда Владимир Крайнев. – Как известно, европейскому исполнительскому искусству более 200 лет, а азиатскому – немногим более полувека. И их молодая, агрессивная культура подпитывает и подпихивает нашу, старую и буржуазную. Страшно подумать: только в Китае сегодня полтора миллиона пианистов! Впрочем, во всем этом «азиатском нашествии» мы сами виноваты. Кто их научил, как не мы? Сегодня и в Китае, и в Корее, и в Японии работают русскоязычные профессора. Поэтому я говорю: как увидишь хорошего исполнителя, ищи русские корни. Мы, можно так сказать, выполнили заветы Сталина: его мечта об овладении миром была реализована русскими музыкантами.

- Любопытно, однако, что основы русской исполнительской школы заложили отнюдь не русские – и случилось это еще в позапрошлом веке, когда фортепианной культурой Москвы заведовал немец Пауль Пабст, а в Питере правил бал поляк Теодор Лешетицкий. Можно ли в таком случае вообще говорить о чисто национальном феномене?

- А у нас ведь и натура такая – та самая «загадочная русская душа» не что иное как гремучая смесь, в которой всё ассимилировалось… Потому и традиция такая богатая. «Школа» – это ведь общий камбуз. И русская, московская школа действительно вышла из немецкой. Так что мы теперь возвращаем долги. Вот я, к примеру, переместившись из Московской консерватории в Ганноверскую Hochschule fur Musik, самым прямым образом их возвращаю. По большому счету, сегодня существуют только две школы – хорошая и плохая. Можно, конечно, вести отсчет русской исполнительской школы и с Антона Рубинштейна, которые заложил принципы абсолютно новой манеры звукоизвлечения. Я же по этому поводу всегда говорю своим студентам: главное, чтоб звучало с иголочками. Лучше всего это показывать на теле. Вот представьте, что пальцы нажимают не на клавиши, а на иголочки – и тогда артикуляция будет совсем другая. Есть такая тонюсенькая иголочка, звук от которой летит далеко-далеко…

- Пробиться в пианистическую элиту сегодня, когда в мире наблюдается переизбыток музыкантов, довольно сложно. Тем не менее, иным азиатам это удается – и не только благодаря сверхзвуковым скоростям. Некоторые из них уже в юном возрасте обладают музыкальной зрелостью «старичков», хотя Моцарт в их версии вполне может стать дзен-буддистом…

- О, сейчас происходит такая акселерация, что довольно скоро они уже в пять лет будут мудрецами! И это не случайно в наш век коммуникаций. Сидит себе пианист-подросток где-нибудь в Сеуле – и общается со всем миром. Он может, не выходя из дома, и Лондонскую галерею посетить, и литература любая ему доступна, и записи великих – вот они, стоит только войти на соответствующий сайт. Как ни парадоксально, интернетизация жизни расширяет границы их кругозора.

- Вместе с азиатским «вторжением» наблюдается противоположная, весьма печальная тенденция: в мире становится всё меньше исполнителей еврейской национальности... С чем это связано?

- Наши умные дети уже с младых ногтей понимают, что лучше быть не музыкантом, а Березовским, Гусинским, Ходорковским, всеми этими «овскими» и «ивскими». Конечно, очень престижно быть Крайневым или Спиваковым, но пока ты доберешься до этих вершин...

- К слову, насколько освоению этих вершин способствуют конкурсы?

- Любой конкурс – это экстремальная ситуация, когда ты должен предстать перед жюри и за считанное время высказать все, что у тебя за душой. Следовательно, конкурсант обязан, прежде всего, обладать крепкой нервной системой. А это дано не каждому. Так что, с одной стороны, конкурс – это неизбежное зло, а с другой – важный показатель выживаемости таланта. Не случайно на таких состязаниях всегда разгораются нешуточные страсти. Помню, как на моих глазах остервенелые тетки-меломанки били Гилельса зонтиками, когда он дал первую премию конкурса Чайковского Григорию Соколову. Содом и геморрой!

- Владимир Всеволодович, а каковы для вас критерии настоящего пианиста?

- Настоящий талант – это человек, который выходит на сцену, садится за инструмент – и говорит. С Б-гом. А когда всё так безукоризненно сладко... Я называю это «любовник мадам Кати». Помните анекдот? Мадам Кати, заслышав шаги мужа в прихожей, прячет любовника в шкаф, где всё пропитано ее духами. Наконец тот не выдерживает и вываливается из шкафа с воплем: «Дайте же немножечко дерьма понюхать!!!»

Вот так и с выдрессированными пианистами: всё гладенько, сладенько, а сказать они ничего не могут. Выдают этакие консервы, причем не лучшего сорта. Хотя сегодня что ни молоденький пианист, то профессионал. Но за этим профессионализмом теряется естественность, соприкосновение с чем-то высшим.

Тем реже стали звезды. Звезда ведь уникальна. Профессионалов очень много, а слушать практически некого. Как Кисин – из выдающегося ребенка он превратился в выдающегося профессионала. Так что самая большая опасность – «культурный игрок на рояле». Исполнение всегда должно быть полито каплей свежей крови. Кроме того, как я говорю своим ученикам, главное – не отойти от дяди. А дядя – это автор. Правила менять нельзя, а вот законы можно. Только так менять, чтобы не уйти от композитора. Это по поводу интерпретации.

- Зачем же вообще современному обществу пианисты в таком количестве?

- А что, лучше трястись на дискотеке, глотать наркотики, ширяться и нюхать? Куда лучше привести своих друзей и подруг в концертный зал... Ведь искусство, и в особенности музыкальное искусство, действительно облагораживает человека. Что бы там ни говорили. Человек, которому нравятся Чайковский и Шопен, не пойдет насиловать на улицу. Он будет насиловать где-нибудь в другом месте, причем в очень красивом месте (смех). Если не будет музыки, одной из главных составляющих культуры, человек опять вернется в пещеру.

Фото автора