I тур, день первый

Открытия первого конкурсного дня: Рина Судо, Андрей Гугнин, Антоний Барышевский

Первый же конкурсный день выявил фаворитов. Во-первых, дивную 26-летнюю японку Рину Судо, с блеском исполнившую до-мажорную Сонату Гайдна, Концертную сюиту из «Щелкунчика» Чайковского/Плетнева (зал то и дело порывался взорваться аплодисментами) и Шестую сонату Прокофьева. Раздумчивая и изящно пластичная в Гайдне, в Прокофьеве Рина (незадолго до того узнавшая, что имя ее на иврите означает «радость») заискрила разрядами бешеной энергии. Когда же ее пальцы затанцевали на клавиатуре Andante Maestoso из «Щелкунчика», игрушечный театрик оборотился самым что ни на есть настоящим. Тут уж феей Драже не обойдешься, на таких подмостках разыгрываются пронзительные, большие человеческие драмы. В целом же сложилось впечатление, что во время перерыва (Рина Судо играла третьей, после Николаса Наморадзе и Осипа Никифорова) на сцене поменяли рояль – а может, это тот, прежний, лепетавший детским звуком, неожиданно повзрослел и приосанился.

Во-вторых, 27-летнего Андрея Гугнина – совершенно фантастического музыканта, превратившего свое выступление в полноценный концерт. Начал Андрей с «Размышлений о любви» Эллы Милх-Шериф – опуса, написанного специально для конкурса Рубинштейна, причем автор поступила весьма неожиданно: разрешила конкурсантам исполнять ее произведение фрагментарно, а также менять порядок частей. Так что пришлось членам жюри, коим были заблаговременно розданы ноты, перелистывать оные туда и обратно, уютно шелестя страницами. Вслед за тем Гугнин перешел к бетховенской «Аппассионате» (заметим, что непосредственно перед ним ее же – не очень вразумительно – играла румынка Адела Ликулеску, безучастно докладывая о нелюбезных ее сердцу бурях). Российский же пианист не просто удивлял продуманной новизной трактовки «нечеловеческой музыки» – он безошибочно считывал самые главные бетховенские коды. «Аппассионата» получилась у него архитектонически цельной – и невероятно разнообразной интонационно и акустически: он словно услышал ее внутренним слухом самого Бетховена, куда более острым, чем внешний. Что ж, Гугнин, безусловно, нашел свой подход к бетховенскому сфинксу. Да и в последовавшем далее «Лесном царе» Шуберта-Листа он подкупал редкостной органичностью, внеконкурсной несуетностью существования на сцене. Не удивительно, что в итоге Андрей не удержался от «биса», сыграв этюд Бориса Папандопуло – не очень известного хорватского автора, написавшего 8 пальцеломных виртуозных пьесок. Ну да, на конкурсе Рубинштейна можно играть на бис – если таковой не превышает трех минут. Отличная идея.

И, наконец, в-третьих: завершил нелегкий вечерний марафон 26-летний Антоний Барышевский – мощный пианист с богатой тембровой палитрой, временами приближающийся к оркестровому звучанию. «Картинки с выставки» Мусоргского в его исполнении напоминали ларец с сюрпризами, порой изысканными, порой изощренными. Музицирование Антония очень телесно, экспрессивно, по-мужски красиво – хотя и звуковая ювелирка ему не чужда (вслушайтесь хотя бы в интонации Бедного еврея или в щебетание невылупившихся птенцов). Кстати, и игравший днем Осип Никифоров, и Антоний Барышевский выбрали для исполнения сочинение израильского автора Беньямина Юсупова «Лабиринты подсознания». У Никифорова опус получился более прозрачным, зато у Барышевского страсти накалились до предела – в одном из закоулков лабиринта он забрел в такую «Весну священную», что земля не просто вытаптывалась, но дрожала и вибрировала.

В первом туре участники конкурса Артура Рубинштейна играют реситаль (или, если угодно, клавирабенд), оставаясь наедине с роялем. Заметим, что концертный зал Тель-Авивского музея искусств с его исключительной акустикой безупречно подходит для прояснения возможностей молодых пианистов – в данном случае первичного. Здесь слышен любой шорох, любые нюансы – и, увы, любые изъяны (впрочем, для жюри это отнюдь не «увы», а как раз наоборот). Что ж, будем ждать вердикта…