«Паразиты» Пон Чжун Хо
Нечто столь же прекрасное, что и «Магазинные воришки», только с бо́льшим драйвом. Начинаешь совершенно иначе воспринимать философию бытия (не азиаты мы...) и улавливать запах бедности.
«Паразиты» – первый южнокорейский фильм, удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Снял шедевр Пон Чжун Хо, в привычном для себя мультижанре, а именно в жанре «пончжунхо». Как всегда, цепляет.
«Синонимы» Надава Лапида
По словам режиссера, почти всё, что происходит в фильме с Йоавом, в том или ином виде случилось с ним самим, когда он после армии приехал в Париж. У Йоава (чей тезка, библейский Йоав был главнокомандующим царя Давида, взявшим Иерусалим) – посттравма и иллюзии, замешанные на мифе о герое Гекторе, защитнике Трои. Видно, таковым он себя и воображает, когда устраивается работать охранником в израильское посольство и когда учит французский в OFII. Но ведь научиться говорить на языке великих философов еще не значит расстаться с собственной идентичностью и стать французом. Сначала надо взять другую крепость – самого себя.
«Frantz» Франсуа Озона
В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще чувствуют себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, и обретаются герои фильма. Оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу.
«Патерсон» Джима Джармуша
В этом фильме всё двоится: стихотворец Патерсон и городишко Патерсон, bus driver и Адам Драйвер, волоокая иранка Лаура и одноименная муза Петрарки, японец Ясудзиро Одзу и японец Масатоси Нагасэ, черно-белые интерьеры и черно-белые капкейки, близнецы и поэты. Да, здесь все немножко поэты, и в этом как раз нет ничего странного. Потому что Джармуш и сам поэт, и фильмы свои он складывает как стихи. Звуковые картины, настоянные на медитации, на многочисленных повторах, на вроде бы рутине, а в действительности – на нарочитой простоте мироздания. Ибо любой поэт, даже если он не поэт, может начать всё с чистого листа.
«Ужасных родителей» Жана Кокто
Необычный для нашего пейзажа режиссер Гади Ролл поставил в Беэр-Шевском театре спектакль о французах, которые говорят быстро, а живут смутно. Проблемы – вечные, старые, как мир: муж охладел к жене, давно и безвозвратно, а она не намерена делить сына с какой-то женщиной, и оттого кончает с собой. Жан Кокто, драматург, поэт, эстет, экспериментатор, был знаком с похожей ситуацией: мать его возлюбленного Жана Маре была столь же эгоистичной.
Сценограф Кинерет Киш нашла правильный и стильный образ спектакля – что-то среднее между офисом, складом, гостиницей, вокзалом; место нигде. Амир Криеф и Шири Голан, уникальный актерский дуэт, уже много раз создававший настроение причастности и глубины в разном материале, достойно отыгрывает смятенный трагифарс. Жан Кокто – в Беэр-Шеве.
Новые сказки для взрослых
Хоть и пичкали нас в детстве недетскими и отнюдь не невинными сказками Шарля Перро и братьев Гримм, знать не знали и ведать не ведали мы, кто все это сотворил. А началось все со «Сказки сказок» - пентамерона неаполитанского поэта, писателя, солдата и госчиновника Джамбаттисты Базиле. Именно в этом сборнике впервые появились прототипы будущих хрестоматийных сказочных героев, и именно по этим сюжетам-самородкам снял свои «Страшные сказки» итальянский режиссер Маттео Гарроне. Правда, под сюжетной подкладкой ощутимо просматриваются Юнг с Грофом и Фрезером, зато цепляет. Из актеров, коих Гарроне удалось подбить на эту авантюру, отметим Сальму Хайек в роли бездетной королевы и Венсана Касселя в роли короля, влюбившегося в голос старушки-затворницы. Из страннейших типов, чьи портреты украсили бы любую галерею гротеска, - короля-самодура (Тоби Джонс), который вырастил блоху до размеров кабана под кроватью в собственной спальне. Отметим также невероятно красивые с пластической точки зрения кадры: оператором выступил поляк Питер Сушицки, явно черпавший вдохновение в иллюстрациях старинных сказок Эдмунда Дюлака и Гюстава Доре.
Kutiman Mix the City
Kutiman Mix the City – обалденный интерактивный проект, выросший из звуков города-без-перерыва. Основан он на понимании того, что у каждого города есть свой собственный звук. Израильский музыкант планетарного масштаба Офир Кутель, выступающий под псевдонимом Kutiman, король ютьюбовой толпы, предоставляет всем шанс создать собственный ремикс из звуков Тель-Авива – на вашей собственной клавиатуре. Смикшировать вибрации города-без-перерыва на интерактивной видеоплатформе можно простым нажатием пальца (главное, конечно, попасть в такт). Приступайте.
Видеоархив событий конкурса Рубинштейна
Все события XIV Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна - в нашем видеоархиве! Запись выступлений участников в реситалях, запись выступлений финалистов с камерными составами и с двумя оркестрами - здесь.
Альбом песен Ханоха Левина
Люди на редкость талантливые и среди коллег по шоу-бизнесу явно выделяющиеся - Шломи Шабан и Каролина - объединились в тандем. И записали альбом песен на стихи Ханоха Левина « На побегушках у жизни». Любопытно, что язвительные левиновские тексты вдруг зазвучали нежно и трогательно. Грустинка с прищуром, впрочем, сохранилась.
«Год, прожитый по‑библейски» Эя Джея Джейкобса
...где автор на один год изменил свою жизнь: прожил его согласно всем законам Книги книг.
«Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов» Ёко Тавада
Жизнь – это долгое путешествие в вагоне на нижней полке.
Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя уже не беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться.
«Комедию д'искусства» Кристофера Мура
На сей раз муза-матерщинница Кристофера Мура подсела на импрессионистскую тему. В июле 1890 года Винсент Ван Гог отправился в кукурузное поле и выстрелил себе в сердце. Вот тебе и joie de vivre. А все потому, что незадолго до этого стал до жути бояться одного из оттенков синего. Дабы установить причины сказанного, пекарь-художник Люсьен Леззард и бонвиван Тулуз-Лотрек совершают одиссею по богемному миру Парижа на излете XIX столетия.
В романе «Sacré Bleu. Комедия д'искусства» привычное шутовство автора вкупе с псевдодокументальностью изящно растворяется в Священной Сини, подгоняемое собственным муровским напутствием: «Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».
«Пфитц» Эндрю Крами
Шотландец Эндрю Крами начертал на бумаге план столицы воображариума, величайшего града просвещения, лихо доказав, что написанное существует даже при отсутствии реального автора. Ибо «язык есть изощреннейшая из иллюзий, разговор - самая обманчивая форма поведения… а сами мы - измышления, мимолетная мысль в некоем мозгу, жест, вряд ли достойный толкования». Получилась сюрреалистическая притча-лабиринт о несуществующих городах - точнее, существующих лишь на бумаге; об их несуществующих жителях с несуществующими мыслями; о несуществующем безумном писателе с псевдобиографией и его существующих романах; о несуществующих графах, слугах и видимости общения; о великом князе, всё это придумавшем (его, естественно, тоже не существует). Рекомендуется любителям медитативного погружения в небыть.
«Тинтина и тайну литературы» Тома Маккарти
Что такое литературный вымысел и как функционирует сегодня искусство, окруженное прочной медийной сетью? Сей непростой предмет исследует эссе британского писателя-интеллектуала о неунывающем репортере с хохолком. Появился он, если помните, аж в 1929-м - стараниями бельгийского художника Эрже. Неповторимый флёр достоверности вокруг вымысла сделал цикл комиксов «Приключения Тинтина» культовым, а его герой получил прописку в новейшей истории. Так, значит, это литература? Вроде бы да, но ничего нельзя знать доподлинно.
«Неполную, но окончательную историю...» Стивена Фрая
«Неполная, но окончательная история классической музыки» записного британского комика - чтиво, побуждающее мгновенно испустить ноту: совершенную или несовершенную, голосом или на клавишах/струнах - не суть. А затем удариться в запой - книжный запой, вестимо, и испить эту чашу до дна. Перейти вместе с автором от нотного стана к женскому, познать, отчего «Мрачный Соломон сиротливо растит флоксы», а правая рука Рахманинова напоминает динозавра, и прочая. Всё это крайне занятно, так что... почему бы и нет?
Тайские роти
Истинно райское лакомство - тайские блинчики из слоеного теста с начинкой из банана. Обжаривается блинчик с обеих сторон до золотистости и помещается в теплые кокосовые сливки или в заварной крем (можно использовать крем из сгущенного молока). Подается с пылу, с жару, украшенный сверху ледяным кокосовым сорбе - да подается не абы где, а в сиамском ресторане «Тигровая лилия» (Tiger Lilly) в тель-авивской Сароне.
Шомлойскую галушку
Легендарная шомлойская галушка (somlói galuska) - винтажный ромовый десерт, придуманный, по легенде, простым официантом. Отведать ее можно практически в любом ресторане Будапешта - если повезет. Вопреки обманчиво простому названию, сей кондитерский изыск являет собой нечто крайне сложносочиненное: бисквит темный, бисквит светлый, сливки взбитые, цедра лимонная, цедра апельсиновая, крем заварной (патисьер с ванилью, ммм), шоколад, ягоды, орехи, ром... Что ни слой - то скрытый смысл. Прощай, талия.
Бисквитную пасту Lotus с карамелью
Классическое бельгийское лакомство из невероятного печенья - эталона всех печений в мире. Деликатес со вкусом карамели нужно есть медленно, миниатюрной ложечкой - ибо паста так и тает во рту. Остановиться попросту невозможно. Невзирая на калории.
Шоколад с васаби
Изысканный тандем - горький шоколад и зеленая японская приправа - кому-то может показаться сочетанием несочетаемого. Однако распробовавшие это лакомство считают иначе. Вердикт: правильный десерт для тех, кто любит погорячее. А также для тех, кто недавно перечитывал книгу Джоанн Харрис и пересматривал фильм Жерара Кравчика.
Торт «Саркози»
Как и Париж, десерт имени французского экс-президента явно стоит мессы. Оттого и подают его в ресторане Messa на богемной тель-авивской улице ха-Арбаа. Горько-шоколадное безумие (шоколад, заметим, нескольких сортов - и все отменные) заставляет поверить в то, что Саркози вернется. Не иначе.
|
|
Борис Акунин: «История – это инструкция по эксплуатации государства»
24.03.2018 |
Беллетрист и историк Борис Акунин, приятный во всех отношениях, явил себя публике в яффско-тель-авивском театре «Гешер». И наглядно показал, как можно стать самым раскрученным и коммерческим автором, оставаясь при этом умным, проницательным и просто интеллигентным человеком
Главная мысль, вынесенная из вчерашнего диалога с Акуниным – как важно соблюдать правила игры. Быть не массовым, не элитарным – мидл-литератором, словесником-авантюристом, складывающим узнаваемую реальность из мозаики весь-мир-театра и вовсю развлекаясь постмодернизмом.
Беллетристику Акунин сочиняет на юге Испании, на севере Франции пишет серьезную литературу, а в Лондоне отдает предпочтение жанру нон-фикшн. Пишет три книги одновременно, каждую – в своем жанре. «Посвящаю я писательству часа полтора в день, и это позволяет выпускать три книги в год. Но для этого мне всякий раз надо перемещаться в другую страну, я не могу зацикливаться на чем-то одном. Успеваю, да, успеваю – уж поверьте, нет у меня никаких литературных... гм... афроамериканцев».
Заявив себя некогда под псевдонимом исполинских масштабов злодея (ибо в японском языке 悪人, или «акунин», то и означает), с одной стороны, и мыслителем-революционером «бакуниным» с другой, этот абсолютно новый тип сочиняющего по-русски писателя затеял игру с читателем с самого начала. Надо признать, интригует он народ самого разного статуса и в самых разных пространствах. И оттого, что позволяет заглянуть в мир больших идей, и оттого, что излагает эти идеи очень любопытным языком, и даже (не исключено, что и в первую очередь) оттого, что конспирирует их захватывающим, увлекательным и психологически комфортным сюжетом.
Впрочем, мы отвлеклись от темы. Итак, вчера, со сцены театра «Гешер», великий мистификатор поведал, что после 16 книг навсегда распрощался с Эрастом Фандориным – «не потому, что мне надоел Эраст Петрович; скорее, я надоел Эрасту Петровичу». И о том, как придумал себе гетеронимов – Брусникина и Борисову, первого – чтобы ощутить себя, западника и иконоборца, славянофилом, влюбленным в березки и всё такое прочее; вторую – чтобы прощупать почву под т.н. «женской прозой», да и вообще почувствовать себя женщиной. Поведал и о том, что любит кладбища, вовсе не являясь при этом некрофилом: «просто на старых кладбищах, где уже никого не хоронят, навсегда остановилось время».
Ныне Борис Акунин работает над масштабным историческим проектом «История Российского государства» и рекомендует не путать оную с «Историей государства Российского» Карамзина, хотя, по его разумению, историю должны писать именно писатели, а не историки. И вообще, «история – это инструкция по эксплуатации государства», вроде тех премудрых указаний, которые прилагаются к стиральной машине. Что касается истории современной России, то не исключено, что по этому поводу он тоже напишет беллетристику. Хотя кое-что уже написал – если вспомнить недавний роман «Счастливая Россия», который автор тоже числит по ведомству литературы: «это утопия, немодный нынче жанр, ведь все теперь пишут антиутопии. Я же не хочу никого пугать будущим, Россия через два века у меня – прекрасная страна, страна мечты».
Жанр детектива уже не столь волнует Григория Чхартишвили, дерзнувшего двадцать лет назад под псевдонимом Борис Акунин вторгнуться в пространство массовой литературы – будучи при этом почтенным переводчиком с японского в журнале «Иностранная литература», ученым, литературоведом и потомственным интеллигентом (писатель вспоминает, что, узнав о том, кто скрывается под псевдонимом детективщика, его очень и очень пожурила мама). Он даже не решился сразу признаться миру, что Акунин и Чхартишвили – одно и то же лицо. Когда японская коллега поинтересовалась, не знает ли он такого писателя Бориса Акунина, великий конспиратор ответил: «Нет, я такого не читал (ведь это чистая правда – я его писал, поясняет он аудитории); но зато Акунин – любимый писатель моей жены».
После того как Акунин рассказал почти мистическую историю появления на свет романа «Пелагия и красный петух» («мои заинтригованные анонсом читатели всё гадали, кто этот красный петух: то ли огонь, то ли коммунист нетрадиционной ориентации») – как он увидел во сне, что речь идет о Земле Обетованной, и как провел здесь целый месяц, так и не найдя своего сюжета, и как уже по дороге в аэропорт имени Бен-Гуриона увидел из окна такси огромный рефрижератор с красным петухом на боку – один из присутствующих поинтересовался, отчего в романах писателя так мало евреев. «Соблюдаю процентную норму», – ответил Акунин, приведя зал в состояние полнейшего восторга.
Признался писатель и в том, что решился вконец углубиться в интеллектуальную прозу, несказанно сузив тем самым свою аудиторию; свидетельствует о том серия «Семейный альбом», начатая около шести лет назад романом «Аристономия» – «и делаю я это не ради читателей, а ради себя, дабы разобраться в серьезных проблемах бытия и со-бытия». Кроме того, он продолжит работу над проектом «Жанры», дабы преодолеть фабульную беспомощность современной литературы; на сей раз он обратится к жанру фэнтези. И, наконец, будет сочинять пьесы, каковые представляются для него куда более легкими в написании – «знай, придумывай себе диалоги, и всё».
Переведенная на несметное множество языков, проза Бориса Акунина доступна и израильскому читателю: на иврите вышли в свет уже 11 его романов. Что касается экранизаций, то после того как Акунин поселился во Франции подальше от руководимой кукловодом страны, в России фильмов по его мотивам уже не снимают. (Немудрено, учитывая, как характеризует историк Григорий Чхартишвили эволюцию российской истории: «Так повелось со времен Чингисхана: каждый виток демократизации в России означает, что после него наступит еще большая несвобода».) Зато ожидается чисто английский сериал на Би.Би.Си. Ну и, будучи человеком современным, Акунин намерен выпустить компьютерную игру – в пику «Игре престолов».
Фото: Сергей Демьянчук |
|
|
Элишева Несис.
«Стервозное танго»
|