Гавриэль Липкинд в поисках новых миров

Маятник в очередной раз качнулся. В мире виолончелистов, осиротевшем после ухода Мстислава Ростроповича, появился Гавриэль Липкинд. Уроженец Израиля, сын родителей, репатриировавшихся из Москвы незадолго до его появления на свет в 1977-м. Выпускник трех музыкальных академий на трех континентах, лауреат дюжины международных конкурсов. Основатель Lipkind Quartet'а, колесящего по планете с программой «В поисках новых миров». Записавший, среди прочего, альбом сюит для виолончели соло Баха – цикл, в котором его инструмент впервые стал единственным героем.

Гавриэль Липкинд играл с Ришонским симфоническим «Вариации на тему рококо», обнаруживая в хрестоматийном опусе Чайковского новые сюжетные повороты, пересочиняя его заново, переписывая набело. Дивно импровизировал в каденциях, интриговал, развенчивал мифы. Это была какая-то изощренная и искушенная игра в бисер – и при этом естественная до отзвука последнего флажолета. К тому же Липкинд напрочь отказался от трактовки вариаций как законченных миниатюр, превратив заданную форму в непрерывный и увлекательный квест, в adventure-путешествие к цели через преодоление интеллектуальных головоломок, им же самим и придуманных. Цель была непредсказуемой – тем более захватывающим оказался процесс.

По сути своей, игра Гавриэля Липкинда – мантра во славу дионисийской красоты. Приводящей в смятение – но в то же время абсолютно по-ницшеански рождающейся из духа музыки. Взяв за основу текст Чайковского, Липкинд раскодировал его по-своему, обнаружив неведомые ранее пучки энергии, наполнил его позитивными вибрациями, бьющими точно в цель – аккурат в нервную систему (и симпатическую, и парасимпатическую, и какая там еще у нас имеется?).

В пару к «Рококо» Гавриэль выбрал пьесу на тему покаянной молитвы «Кол нидрей» Макса Бруха – еще один священный текст-заклинание. И вновь убедил в том, каким разным может быть существование в рамках канона. Тягучую, раздумчивую повесть Бруха виолончелист прочитал как элегию – грустную, но просветленную. И выразил в ней вечно изменчивый образ наших ощущений, нашего бытия.

Ввиду отсутствия видеозаписи «Кол нидрей» в исполнении Липкинда, предлагаем вам его интерпретацию еврейской рапсодии Эрнеста Блоха «Шломо»

Играет он звуком невероятной красоты с богатейшей тембральной окраской, с невероятной экспрессией – и с вдумчивой сосредоточенностью, изобилующей каскадом незамыленных идей. Чем-то его манера напоминает молодого Ростроповича (увы, судить могу только по записям). Каждая нота – осмыслена, каждая – как загадка, которую сам музыкант тут же предлагает разгадать. И если уж мы заговорили об энигме, то самое время вспомнить о его инструменте – раритетной итальянской виолончели с клеймом «Алоизий Михаэль Гарани, Болонья, 1702», известной также как «Cello Zihrhonheimer». Эксперты полагают, что в действительности она была изготовлена в 1670-х-1680-х годах, но доподлинно этот факт установить не удалось. Гавриэль Липкинд рассказывает, что нашел ее много лет назад в Швейцарии, перепробовав в тот день 10 известных виолончелей, но так и не почувствовав ни в одной из них «свой» инструмент: звук был слишком сладким, слишком идеальным, слишком чистым. «Они заставляли меня играть так, как им нравится, а это меня не устраивало».

И тогда он заметил в углу нечто покрытое пылью – тот самый раритет Антонио Гарани, на котором никто не играл много лет. Его отговаривали – дескать, этот инструмент очень большой, к тому же с темным звуком. «Эта виолончель была уставшей и травмированной – она напоминала старого кита. Но я почувствовал в ней бесконечный потенциал, чтобы выразить себя… Потребовалось несколько лет, чтобы заставить этого кита петь. Он по-прежнему остается капризным инструментом, с плохим и хорошим настроением, у него наступают периоды усталости и сверхчувствительности. Тем не менее, мы знаем друг друга настолько хорошо, что от этих трудностей наша связь становится только крепче».

Вернемся, однако, к концерту. Напоследок Липкинд окончательно сразил публику, бисировав в нарочито «ученической» манере этюдом для виолончели Жан-Луи Дюпора – из тех, что частенько используются в педагогической практике. Предварив свое выступление шутливым рассказом о том, как в пору учебы в классе Узи Визеля в Тель-Авивской музыкальной академии преподаватель устраивал своим студентам пытки этюдами.

За пультом стоял в этот вечер британский маэстро Джеймс Джадд, чья седая кудрявая шевелюра идеально гармонировала с точно такой же шевелюрой Гавриэля Липкинда – только черного цвета. Да и в музыке они оказались полными единомышленниками. Джадд – дирижер байронического темперамента, оттого оркестр попал в его высоковольтное притяжение уже во время исполнения первого опуса – увертюры к опере «Набукко» Верди. Да и в дальнейшем, в союзе с солирующей виолончелью, оркестр и маэстро имели возможность проявить свои лучшие качества – и легкость мелкого штриха, и сочность звука, и мощность кульминаций, и сдержанность там, где она требовалась. Под занавес Ришонский симфонический выдал Вторую симфонию Брамса, которую Бюлов именовал «последней симфонией Шуберта» и «Одиннадцатой Бетховена» – в лучших исполнительских традициях, не учиняя генеральной ревизии: всё было прекрасно на берегу Вертеровского озера.