Хироси Сугимото: «Вы никогда не догадаетесь, живых я снимал или мертвых, если я вам сам не расскажу»

И Ленин такой молодой, и Арафат как живой: в Тель-Авивском музее искусств открылась выставка мэтра медитативного искусства

Хироси Сугимото собственной персоной, со всеми его восковыми фигурами, мертвой живой природой и вечностью без времени, возник нынче утром в Тель-Авивском музее искусств. Признался, что чучела животных и восковые люди для него реальней, чем жизнь. И белый экран кинотеатра, где можно снять фильм из одного кадра, реальней, чем жизнь. И нет предмета, а есть лишь его аура. И время – категория бутафорская. И небытие куда реальней бытия. И вернуться из первого во второе совсем непросто. И еще много в чем признался.

«А знаете, милая, это ведь все жены Генриха Восьмого, – понизил он голос, доверительно склонившись ко мне. – Вон та, самая красивая, – Анна Болейн. Вон та, самая любимая, – Джейн Сеймур. У него-то, супостата, их шесть было, двух он казнил, Анну в том числе, с двумя развелся, разве что последняя супруга умудрилась его пережить. Я этого любвеобильного тирана в Музее мадам Тюссо снимал, в лондонском – тамошние умельцы сделали из воска копию короля с парадного портрета Гольбейна Младшего. Просто фотографию тогда еще не изобрели, и Гольбейн решил живописными средствами добиться точного сходства с оригиналом. По сути, это фотография и есть – гольбейновской кисти портрет Генриха VIII. Ну а если вам вдруг покажется, что на моей фотографии король выглядит как живой, давайте задумаемся: а что, собственно, значит быть живым?».

           Hiroshi Sugimoto. Henry VIII, 1999, gelatin silver print

        Hiroshi Sugimoto. Jane Seymour, 1999, gelatin silver print

                                  Фото: Александр Цинкер

Заполучить Хироси Сугимото в качестве Вергилия по его собственной выставке – это, знаете ли, почти проявленное счастье.

70-летний Сугимото-сан, мэтр живого мертвого кадра, выбирающий в качестве натурщиков исключительно кадавров – причем те весьма охотно ему позируют, – впервые явил себя нашему народу в 1995 году, выставившись в компании других минималистов в Музее Израиля в Иерусалиме. С той поры, говорит художник, мало что изменилось: он по-прежнему апологет крупноформатной камеры старого образца с долгой выдержкой. Да он и сам такой – японец старого образца с долгой выдержкой, способный часами созерцать объект и длить свои фотосерии десятилетиями.

«Мы ничего не понимаем в реальности. Откуда нам знать, существует ли она вообще?» – глубокомысленно замечает Хироси.

Наивный зритель не может взять в толк, как Сугимото-сан поймал в объектив фотокамеры вот этих львов. И вот этих волков. Не иначе, сутками сидел в засаде. Наивному зрителю невдомек, что японский хитрец расставил силки прямо посреди Манхэттена, в Американском музее естественной истории.

                   Hiroshi Sugimoto. Lion, 1994, gelatin silver print

          Hiroshi Sugimoto. Alaskan Wolves, 1994, gelatin silver print

                                Фото: Александр Цинкер

«Когда я разглядывал чучела зверей и птиц в музее, я вдруг осознал, что все эти картины дикой природы с разрисованными фонами выглядят в высшей степени фальшиво, – говорит он, остановившись перед фотографией с хищными грифами и шакалом, затеявшими мрачное пиршество у останков почти уже обглоданной зебры. – Но потом я взглянул на всё это дело через глазок фотокамеры, прищурив один глаз. И вдруг оказалось, что если смотреть на реальность, пусть даже бутафорскую, одним глазом, она будет выглядеть естественной. По-видимому, пара глаз дает нам ненужную перспективу, тогда как отсутствие стереоскопического зрения сразу дает ощущение глубины. Фотокамера высвечивает истину. Может, оттого сфотографированные объекты выглядят так реалистично».

Но все-таки, все-таки, настаиваю я, отчего вас так тянет к неживому, к nature morte? Ну так ведь по-английски натюрморт – это still life, то есть спокойная, неподвижная жизнь, – улыбается он. – Фотография оживляет неживое; вы никогда не догадаетесь, живых я снимал или мертвых, если я вам сам не расскажу.

​​​​​​​                              Фото: Александр Цинкер

    Hiroshi Sugimoto. Kenosha Theater, Kenosha, 2015, gelatin silver print

          Hiroshi Sugimoto. Ohio Theatre, Ohio, 1980, gelatin silver print

Камера Сугимото не впитывает реальность – она ее создает. Сжимает любой двухчасовой фильм в один-единственный кадр, в светящийся белый прямоугольник. Помещает его в помпезный интерьер классического американского кинодворца или демократичного автотеатра под открытым небом. Линия горизонта идеально ровно, как по линейке, разрезает морской пейзаж напополам, на небо и море. Эта линия – словно атлант, поддерживающий небеса с их загробной жизнью; хм, пожалуй, снимки водоемов – единственная серия Хироси, разделенная на жизнь и жизнь.

«А вот здесь, смотрите, здесь, шел дождь, и в море видны его капли, – японский мастер радуется, как ребенок. – А здесь я снимал не море, а просто свет. Обычно водные пейзажи я снимаю на длинной выдержке, где-то около двух часов. Для меня вообще всё началось с моря и горизонта, это мои первые детские воспоминания. Такое море я  увидел когда-то из окна поезда, когда мальчиком направлялся в Одавару – городок в двух часах езды от Токио. Теперь мой фонд, Odawara Art Foundation, построил там обсерваторию и центр сценических искусств, из окон которого открывается именно этот пейзаж».

​​​​​​​                        Фото: Александр Цинкер

     Hiroshi Sugimoto. Caribbean Sea, Jamaica, 1980, gelatin silver print

Вдоль морских пейзажей Сугимото (на мой взгляд, его дуотон вовсе не похож на цветовые поля Марка Ротко, как бы ни тщились их параллелить) можно ходить туда и обратно бессчетное количество времени, которое в его философии замирает по щучьему велению и при этом как-то очень долго длится; да он ведь сам признаётся: «я немного шаманю».

Ну скажите на милость, кому еще удавалось остановить уже остановленное время? Минус на минус дает плюс, оттого мертвое время на фотографиях Сугимото оживает, а с ним – и жившие когда-то люди-животные.

                                ​​​​​​​Фото: Александр Цинкер

       Hiroshi Sugimoto. Vladimir Ilyich Lenin, 1999, gelatin silver print

Минималистская пустота дзен-буддизма, емкое краснословие и красноречивое умолчание, безлюдные сверхпейзажи, театральные и архитектурные воронки, воздух-вода, земля-воздух. Мертвопись Хироси Сугимото живее всех живых – совсем как Ленин, соседствующий на тель-авивской выставке с Арафатом и папой Римским; троица висит аккурат напротив Генриха Восьмого, за коим тянутся портреты его жен.

 И, в конце концов, хватит уже произносить японские фамилии с ударением на третьем слоге. Я, Суги́мото, – так называет себя любитель мертвой природы, притворившейся живой.

                  Hiroshi Sugimoto. Self-Portrait, 2003, gelatin silver print