home
Что посмотреть

«Паразиты» Пон Чжун Хо

Нечто столь же прекрасное, что и «Магазинные воришки», только с бо́льшим драйвом. Начинаешь совершенно иначе воспринимать философию бытия (не азиаты мы...) и улавливать запах бедности. «Паразиты» – первый южнокорейский фильм, удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Снял шедевр Пон Чжун Хо, в привычном для себя мультижанре, а именно в жанре «пончжунхо». Как всегда, цепляет.

«Синонимы» Надава Лапида

По словам режиссера, почти всё, что происходит в фильме с Йоавом, в том или ином виде случилось с ним самим, когда он после армии приехал в Париж. У Йоава (чей тезка, библейский Йоав был главнокомандующим царя Давида, взявшим Иерусалим) – посттравма и иллюзии, замешанные на мифе о герое Гекторе, защитнике Трои. Видно, таковым он себя и воображает, когда устраивается работать охранником в израильское посольство и когда учит французский в OFII. Но ведь научиться говорить на языке великих философов еще не значит расстаться с собственной идентичностью и стать французом. Сначала надо взять другую крепость – самого себя.

«Frantz» Франсуа Озона

В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще чувствуют себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, и обретаются герои фильма. Оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу. 

«Патерсон» Джима Джармуша

В этом фильме всё двоится: стихотворец Патерсон и городишко Патерсон, bus driver и Адам Драйвер, волоокая иранка Лаура и одноименная муза Петрарки, японец Ясудзиро Одзу и японец Масатоси Нагасэ, черно-белые интерьеры и черно-белые капкейки, близнецы и поэты. Да, здесь все немножко поэты, и в этом как раз нет ничего странного. Потому что Джармуш и сам поэт, и фильмы свои он складывает как стихи. Звуковые картины, настоянные на медитации, на многочисленных повторах, на вроде бы рутине, а в действительности – на нарочитой простоте мироздания. Ибо любой поэт, даже если он не поэт, может начать всё с чистого листа.

«Ужасных родителей» Жана Кокто

Необычный для нашего пейзажа режиссер Гади Ролл поставил в Беэр-Шевском театре спектакль о французах, которые говорят быстро, а живут смутно. Проблемы – вечные, старые, как мир: муж охладел к жене, давно и безвозвратно, а она не намерена делить сына с какой-то женщиной, и оттого кончает с собой. Жан Кокто, драматург, поэт, эстет, экспериментатор, был знаком с похожей ситуацией: мать его возлюбленного Жана Маре была столь же эгоистичной.
Сценограф Кинерет Киш нашла правильный и стильный образ спектакля – что-то среднее между офисом, складом, гостиницей, вокзалом; место нигде. Амир Криеф и Шири Голан, уникальный актерский дуэт, уже много раз создававший настроение причастности и глубины в разном материале, достойно отыгрывает смятенный трагифарс. Жан Кокто – в Беэр-Шеве.

Новые сказки для взрослых

Хоть и пичкали нас в детстве недетскими и отнюдь не невинными сказками Шарля Перро и братьев Гримм, знать не знали и ведать не ведали мы, кто все это сотворил. А началось все со «Сказки сказок» - пентамерона неаполитанского поэта, писателя, солдата и госчиновника Джамбаттисты Базиле. Именно в этом сборнике впервые появились прототипы будущих хрестоматийных сказочных героев, и именно по этим сюжетам-самородкам снял свои «Страшные сказки» итальянский режиссер Маттео Гарроне. Правда, под сюжетной подкладкой ощутимо просматриваются Юнг с Грофом и Фрезером, зато цепляет. Из актеров, коих Гарроне удалось подбить на эту авантюру, отметим Сальму Хайек в роли бездетной королевы и Венсана Касселя в роли короля, влюбившегося в голос старушки-затворницы. Из страннейших типов, чьи портреты украсили бы любую галерею гротеска, - короля-самодура (Тоби Джонс), который вырастил блоху до размеров кабана под кроватью в собственной спальне. Отметим также невероятно красивые с пластической точки зрения кадры: оператором выступил поляк Питер Сушицки, явно черпавший вдохновение в иллюстрациях старинных сказок Эдмунда Дюлака и Гюстава Доре.
Что послушать

Kutiman Mix the City

Kutiman Mix the City – обалденный интерактивный проект, выросший из звуков города-без-перерыва. Основан он на понимании того, что у каждого города есть свой собственный звук. Израильский музыкант планетарного масштаба Офир Кутель, выступающий под псевдонимом Kutiman, король ютьюбовой толпы, предоставляет всем шанс создать собственный ремикс из звуков Тель-Авива – на вашей собственной клавиатуре. Смикшировать вибрации города-без-перерыва на интерактивной видеоплатформе можно простым нажатием пальца (главное, конечно, попасть в такт). Приступайте.

Видеоархив событий конкурса Рубинштейна

Все события XIV Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна - в нашем видеоархиве! Запись выступлений участников в реситалях, запись выступлений финалистов с камерными составами и с двумя оркестрами - здесь.

Альбом песен Ханоха Левина

Люди на редкость талантливые и среди коллег по шоу-бизнесу явно выделяющиеся - Шломи Шабан и Каролина - объединились в тандем. И записали альбом песен на стихи Ханоха Левина «На побегушках у жизни». Любопытно, что язвительные левиновские тексты вдруг зазвучали нежно и трогательно. Грустинка с прищуром, впрочем, сохранилась.
Что почитать

«Год, прожитый по‑библейски» Эя Джея Джейкобса

...где автор на один год изменил свою жизнь: прожил его согласно всем законам Книги книг.

«Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов» Ёко Тавада

Жизнь – это долгое путешествие в вагоне на нижней полке.

Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя уже не беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться.

«Комедию д'искусства» Кристофера Мура

На сей раз муза-матерщинница Кристофера Мура подсела на импрессионистскую тему. В июле 1890 года Винсент Ван Гог отправился в кукурузное поле и выстрелил себе в сердце. Вот тебе и joie de vivre. А все потому, что незадолго до этого стал до жути бояться одного из оттенков синего. Дабы установить причины сказанного, пекарь-художник Люсьен Леззард и бонвиван Тулуз-Лотрек совершают одиссею по богемному миру Парижа на излете XIX столетия.
В романе «Sacré Bleu. Комедия д'искусства» привычное шутовство автора вкупе с псевдодокументальностью изящно растворяется в Священной Сини, подгоняемое собственным муровским напутствием: «Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».

«Пфитц» Эндрю Крами

Шотландец Эндрю Крами начертал на бумаге план столицы воображариума, величайшего града просвещения, лихо доказав, что написанное существует даже при отсутствии реального автора. Ибо «язык есть изощреннейшая из иллюзий, разговор - самая обманчивая форма поведения… а сами мы - измышления, мимолетная мысль в некоем мозгу, жест, вряд ли достойный толкования». Получилась сюрреалистическая притча-лабиринт о несуществующих городах - точнее, существующих лишь на бумаге; об их несуществующих жителях с несуществующими мыслями; о несуществующем безумном писателе с псевдобиографией и его существующих романах; о несуществующих графах, слугах и видимости общения; о великом князе, всё это придумавшем (его, естественно, тоже не существует). Рекомендуется любителям медитативного погружения в небыть.

«Тинтина и тайну литературы» Тома Маккарти

Что такое литературный вымысел и как функционирует сегодня искусство, окруженное прочной медийной сетью? Сей непростой предмет исследует эссе британского писателя-интеллектуала о неунывающем репортере с хохолком. Появился он, если помните, аж в 1929-м - стараниями бельгийского художника Эрже. Неповторимый флёр достоверности вокруг вымысла сделал цикл комиксов «Приключения Тинтина» культовым, а его герой получил прописку в новейшей истории. Так, значит, это литература? Вроде бы да, но ничего нельзя знать доподлинно.

«Неполную, но окончательную историю...» Стивена Фрая

«Неполная, но окончательная история классической музыки» записного британского комика - чтиво, побуждающее мгновенно испустить ноту: совершенную или несовершенную, голосом или на клавишах/струнах - не суть. А затем удариться в запой - книжный запой, вестимо, и испить эту чашу до дна. Перейти вместе с автором от нотного стана к женскому, познать, отчего «Мрачный Соломон сиротливо растит флоксы», а правая рука Рахманинова напоминает динозавра, и прочая. Всё это крайне занятно, так что... почему бы и нет?
Что попробовать

Тайские роти

Истинно райское лакомство - тайские блинчики из слоеного теста с начинкой из банана. Обжаривается блинчик с обеих сторон до золотистости и помещается в теплые кокосовые сливки или в заварной крем (можно использовать крем из сгущенного молока). Подается с пылу, с жару, украшенный сверху ледяным кокосовым сорбе - да подается не абы где, а в сиамском ресторане «Тигровая лилия» (Tiger Lilly) в тель-авивской Сароне.

Шомлойскую галушку

Легендарная шомлойская галушка (somlói galuska) - винтажный ромовый десерт, придуманный, по легенде, простым официантом. Отведать ее можно практически в любом ресторане Будапешта - если повезет. Вопреки обманчиво простому названию, сей кондитерский изыск являет собой нечто крайне сложносочиненное: бисквит темный, бисквит светлый, сливки взбитые, цедра лимонная, цедра апельсиновая, крем заварной (патисьер с ванилью, ммм), шоколад, ягоды, орехи, ром... Что ни слой - то скрытый смысл. Прощай, талия.

Бисквитную пасту Lotus с карамелью

Классическое бельгийское лакомство из невероятного печенья - эталона всех печений в мире. Деликатес со вкусом карамели нужно есть медленно, миниатюрной ложечкой - ибо паста так и тает во рту. Остановиться попросту невозможно. Невзирая на калории.

Шоколад с васаби

Изысканный тандем - горький шоколад и зеленая японская приправа - кому-то может показаться сочетанием несочетаемого. Однако распробовавшие это лакомство считают иначе. Вердикт: правильный десерт для тех, кто любит погорячее. А также для тех, кто недавно перечитывал книгу Джоанн Харрис и пересматривал фильм Жерара Кравчика.

Торт «Саркози»

Как и Париж, десерт имени французского экс-президента явно стоит мессы. Оттого и подают его в ресторане Messa на богемной тель-авивской улице ха-Арбаа. Горько-шоколадное безумие (шоколад, заметим, нескольких сортов - и все отменные) заставляет поверить в то, что Саркози вернется. Не иначе.

Саша Вальц: «Танец не порабощен партитурой, он ставит ее под сомнение»

27.04.2019Лина Гончарская

Культовый немецкий хореограф с вальсирующей фамилией Waltz вот-вот нарушит тель-авивскую идиллию балетом-проектом Continu. Не дивитесь названию, ибо продолжение у Саши Вальц всегда следует.

Сменившая Начо Дуато на посту руководителя берлинского Штаатсбалета, признанный авторитет в области танцевального авангарда, Саша Вальц вот уже четверть века ведет споры с театральным пространством – и неоспоримо побеждает. В 1993-м она основала собственную компанию Sasha Waltz & Guests, привлекая в свои одиссеи композиторов, художников, кинематографистов, дизайнеров, архитекторов, музыкантов, певцов и танцоров. Постановки свои она часто именует мегапроектами, они плавают в звуках, сужаются, расширяются, меняют очертания, сохраняя при том прелестность форм.

Саша, название вашей труппы довольно необычно: Sasha Waltz & Guests, «Саша Вальц и гости». В чем интрига?

– Каждый мой проект состоит из уникального содружества людей. При этом ядро компании – постоянные «гости», которые работают вместе уже много лет. Это почти как семья. Ну а затем для каждого отдельного проекта мы приглашаем присоединиться к нам тех или иных художников, в зависимости от сути затеянного. Это очень вдохновляет – работать в разных констелляциях, с разнообразным кругом художников, каждый из которых добавляет в общее что-то личное, какие-то особенные свои черты.

                  

                           Саша Вальц. Фото: César Martins

Я читала, что из-за нехватки финансирования вам пришлось несколько лет назад распустить компанию. Как вам удалось ее реанимировать?

– Да, это было в 2013-м. Из-за недостаточного финансирования мне пришлось отказаться от некоторых постоянных контрактов. Однако я сохранила структуру компании, мы продолжали выезжать на гастроли, и теперь у нас снова есть труппа из семи постоянных танцовщиков и сильная инфраструктура. Мы работаем со многими танцорами-фрилансерами, у нас с ними продолжительные рабочие отношения, и мы планируем свою деятельность на много лет вперед, чтобы я могла сохранить наш оригинальный состав практически бех замен. Люди чувствуют себя преданными работе и вселенной Sasha Waltz & Guests.

Вскоре у вас, тем не менее, появится параллельная вселенная: вы смените Начо Дуато на посту руководителя берлинского Staatsballett. Считаете ли вы это назначение новым стартом для себя?

– Мой со-директор Йоханнес Оман, шведский танцовщик и хореограф, который следит за репертуаром, уже приступил к работе прошлым летом. Я присоединюсь к нему предстоящим летом. Начать работу в Staatsballett Berlin вместе с Йоханнесом Оманом – это настоящий вызов, challenge. Я с радостью перенесу свои знания в сферу реформирования и реструктуризации этой великой балетной труппы.

А как теперь будут уживаться в репертуаре Staatsballett Berlin классический танец и contemporary (учитывая вашу склонность ко второму)?

– Наше видение заключается в том, чтобы сбалансировать классическое наследие и contemporary в процентном соотношении 50:50, сосредотачиваясь на том, что можно счесть настоящим произведением искусства. Таким образом, мы создадим уникальный репертуар для компании, которую можно увидеть только в Берлине – с большой группой танцоров с классическим и современным бэкграундом.

               

                             Саша Вальц. Фото: André Rival

Вы родились в семье архитектора и куратора. С этим ли связана ваша тяга к музейным пространствам, к архитектурной среде вообще?

– Пространство возбуждает мое любопытство. И да, я росла, посещая архитектурные объекты. Это, вероятно, повлияло на меня. Я нахожу вдохновение в архитектуре, ограничение пространства стимулирует мою хореографическую фантазию. Также мне нравится, что в архитектуре есть контекст. К примеру, у музея и концертного зала всегда есть история, и мне нравится с этим работать. В театре мы сами определяем контент, и со временем он трансформируется в новую вселенную.

Continu, три «архитектурных диалога», которые вы представляете в Тель-Авиве, тоже создавались для определенных пространств: Нового музея в Берлине (где вы использовали залы, и лестницы, и стены) и MAXXI в Риме. Ныне эта постановка танцуется на театральной сцене. Учитывая название – о каком продолжении идет речь?

Continu является продолжением и трансформацией двух упомянутых вами проектов, ориентированных на конкретный объект, продолжением тех исследований, которые мы провели во время работы в музеях. Мы продолжили изучение возможностей тела на основе существующего материала, углубили некоторые аспекты и усилили групповые сцены. Я назвала эту работу Continu, потому что она продолжает развиваться: я переделываю произведение в соответствии с пространством, в котором мы выступаем; к тому же у нас существует несколько разных версий этой постановки. Мы даже исполняли Continu в античном греческом театре в Афинах.

В основу этого проекта опять-таки заложена идея диалога танцовщиков с музыкой и архитектурой?

– Меня всегда интересовало нарушение или пересечение дисциплинарных и художественных границ. Я люблю создавать работы на грани инсталляции и перформанса. Музыка и танец у меня всегда вступают в диалог. Именно поэтому мои проекты site-specific носят название Dialoge (диалог на немецком).

– Во всех своих проектах вы уделяете особое внимание «коллективному» телу. Порой оно занимает вас больше, чем соло и дуэты. Связано ли это с авангардной доминантой в вашем хореографическом сознании, с идеей доминанты толпы в нашем постранневшем мире, где индивидууму почти не осталось места, или вовсе с чем-то другим?

– Вы правы, коллектив – тема, которая постоянно присутствует в том, что я делаю. Мне кажется, это наилучшее изображение современного общества с его конфликтами, ситуациями и трансформациями. Кроме того, мне интересно то, насколько сложно человеку сохранять свой собственный голос в рамках коллектива, в рамках системы. И какие пути ведут от конформизма к становлению подлинной индивидуальности.

                      Сцена из Continu. Фото: Sebastian Bolesch

– Вот тут как раз вспоминается «Весна священная», поставленная вами в 2013-м в Мариинке; в тамошнем буклете цитировались ваши слова по поводу того, что речь у Стравинского идет о противостоянии группы и одиночки, что в жертву приносится не столько человек, сколько его индивидуальность. И телесные импульсы продиктованы этой мыслью?

–  «Весна священная» – это древний ритуал, древний коллектив, который оживляет силы природы, принося им жертву. Весной природа возрождается. Обряд, природа, круг жизни и смерти являются элементами произведения. Работать с этим фантастической партитурой было непросто. В наше время, когда мы утратили контакт с природой, когда мы эксплуатируем Землю, пытаясь довести ее до полного разрушения или до того состояния, когда природа начнет мстить нам наводнениями и прочими климатическими катастрофами (собственно, это уже происходит), «Весна священная» весьма актуальна. Ведь ясно же, что мы действительно должны чем-то пожертвовать: своим поведением по отношению к природе. Мы не можем продолжать действовать теми же методами. Нам нужно переосмыслить свои поступки, чтобы поддерживать здоровые отношения с окружающей средой.

Вы нарочно уводите зрителя от аллюзий и ассоциаций, как художники-абстракционисты уводили в беспредметное искусство – и здесь мне трудно удержаться от цитат. Первая принадлежит Питу Мондриану: «Беспредметное искусство доказывает, что искусство не является ни выражением внешних фактов, ни выражением процесса нашей жизни. Искусство есть выражение истинной действительности и истинной жизни. Они не поддаются определению, однако они могут быть реализованы в изобразительном искусстве». Вторая – Казимиру Малевичу: «Беспредметность искусства есть искусство чистых ощущений, это есть молоко без бутылки, живущее само по себе в своем виде, и оно не зависит от формы бутылки, которая вовсе не выражает его сути и вкусовых ощущений. Предназначение искусства не в том, чтобы изображать какие-то предметы. Предназначение искусства в том, чтобы освободиться от предметов, не составляющих его сути и быть искусством, которое существует само по себе». Кандинский и вовсе утверждал, что предметность его картинам вредна. Согласны ли вы с тем, что сюжетность (даже пунктирная) вредна contemporary dance, и в особенности танцевальному авангарду?

– Искусство многовариантно, оно предоставляет нам массу возможностей. И у каждого – свой манифест. Я полагаю, что произведение может быть по-настоящему абстрактным, но публика все равно будет его интерпретировать и создавать свой собственный нарратив. Я интересуюсь темами, содержанием, и я люблю абстракцию. Но в опере я работаю с персонажами, с повествованием, и я бы не сказала, что в этом меньше искусства.

Вслед за Баланчиным, вы идете от музыки. То есть генеалогия всех ваших постановок – в партитурах, в звуковой среде, причем это преимущественно либо старая музыка, либо совсем новая. Так ли это?

– Я считаю, что музыка и танец должны быть двумя параллельными прямыми; танец не порабощен партитурой, он отвечает ей и ставит ее под сомнение. Мне нравится сохранять дыхание движения и быть независимой от музыки, но в то же быть с ней связанной. Просто визуализировать музыку – нет, это не для меня. Я люблю добавлять и дополнять музыкальный язык.

                     Сцена из Continu. Фото: Sebastian Bolesch

В Continu это Янис Ксенакис, Эдгар Варез, Клод Вивье и... Моцарт. Отчего Моцарт?

– Музыка Моцарта слышна издалека. Это откровение, открывающееся лишь к финалу спектакля и своей красотой дающее надежду. После довольно напряженного произведения мне хотелось позитивного финала.

Однажды вы решились пересочинить «биографию» Моцарта, сочинив Gefaltet. И были еще Impromptus, про Шуберта... Как музыка вообще отражается в человеке? Когда они сливаются, когда необходимо найти противовес?

– Обычно мне нравится представлять композитора и его жизнь, если я посвящаю ему целое произведение. Названные вами произведения являются портретами композиторов, отраженными в их музыке. Например, Шуберт, несчастная, нестабильная личность, дал ключ к созданию декораций, в которых танцоры тоже чувствуют дисбаланс. И тема «Скитальца», которую мы находим во многих его песнях, стала важным элементом в создании танца.

А на кого из композиторов легче настроить тела танцовщиков? На тех, с кем вы работаете в тандеме, создавая постановку, или на тех, чья музыка уже давно существует?

– По-разному. Работать со старинной музыкой – сплошное удовольствие, потому что у нее прекрасный органический поток и дыхание. На такую музыку легко поставить хореографию. Но я очень люблю работать и с ныне живущими композиторами, потому что мы можем обмениваться идеями, к тому же мы работаем в настоящем времени, пытаясь понять или отразить окружающее нас общество. Такие встречи очень питают и  вдохновляют. Так что я люблю чередовать музыку из прежних времен и новые композиции.

В Arcana Вареза много от «Весны священной» Стравинского; привнесли ли вы в хореографию второй что-нибудь от Continu?

– Да, музыкально есть ссылки в некоторых сценах, но Варез продвигает музыку еще дальше, в современную эпоху. «Весна священная», возможно, первая современная музыка, вызвавшая скандал на премьере в 1913 году в Париже. Но к двум этим партитурам я подошла совершенно по-разному с точки зрения телесности. Я использовала разные языки движения, в том числе и потому, что «Весна священная» создавалась для классической компании.

Опять же, в Continu всё разделено на белое и черное, на индивидуальность и толпу. Толпа угнетает индивидуальность, угрожает ей; есть здесь даже сцена казни. Что вы имели в виду?

– Сцена казни ведет начало от музейного проекта в музее MAXXI в Риме. Раньше это была тюрьма, и говорят, что во дворе той тюрьмы устраивались казни. Жестокость нашего общества является частью повествования в Continu. 
              
 

                    Сцена из Continu. Фото: Sebastian Bolesch                         
 
Вы также разделяете женщин и мужчин, при этом женщины в большинстве своем танцуют в «черной» части, а мужчины – в «белой». Гендерное неравенство?

– В моих произведениях всегда есть явные женские и мужские части. Я не говорю здесь о конкретных гендерных проблемах, но я призываю к расширению прав и возможностей женщин и к равноправию полов. И это можно увидеть в Continu, которое открывается женским ритуалом.

– Ну и как тут не вспомнить ваших Women, навеянных инсталляцией Джуди Чикаго «Званый ужин», и тот факт, что родились вы 8 марта, в Международный женский день?.. Последнее – к слову, но в действительности ритуально-женственная хореография некоторых ваших работ наводит на мысль, что фемина явилась вовсе не из ребра Адама.

– О да, в моих работах часты сцены, в которых появляются только женщины. Та, о которой вы упомянули, создавалась в пространстве церкви Святой Елизаветы: мне показалось интересным объединить современный взгляд на женщин с древними религиозными культовыми объектами, ибо проект мой был посвящен воображаемому изобретению ритуалов.

Женская хореография отличается от мужской, уж простите за гендерную дерзость?

– Я думаю, что женщины-художники иначе подходят к искусству. Они чаще всего выбирают другие темы, не те, к которым обращаются художники-мужчины, да и рабочий процесс отличается от мужского. Что касается меня, то моя хореография возникает из того, что я перевариваю, читаю, расшифровываю, думаю, чувствую, из жизни, из реальности. Я сталкиваюсь с миром. Этот процесс рождает образы и энергии, которые я выражаю и которым я должна придать форму.

Ваши танцовщики нередко – объемные скульптуры, парящие в невесомости. Вам претит закон тяготения? Неизбежность соприкосновения ног с землей?

– Я воплощаю давнюю мечту человека – летать, сопротивляясь гравитации. Мне нравится играть с гравитацией, использовать ее, чувствовать ее силу, делать ее видимой – и в то же время обманывать ее, играть с иллюзией зависания в воздухе. Как в финале Continu, в Pas-de-deux на музыку Моцарта.

– Отчего тогда вы часто используете партерные движения?

– Энергия земли генерирует ритм и силу. Мне нравится контраст легкости и приземленности.

                      Сцена из Continu. Фото: Sebastian Bolesch

Играет ли роль количество танцовщиков в спектакле? К примеру, в Continu их 24. Это что-то да значит?

– Этот состав был сформирован, потому что я хотела продолжить работу с танцорами, участвующими в двух музейных проектах, о которых мы говорили. Кроме того, Arcana – это огромный оркестр, и для создания чего-то из этой музыки требуется не пять или шесть танцовщиков, а большое коллективное тело.

Вот интересно: вы никогда не ставили «готовые» балеты, то есть изначально написанные композиторами – кроме «Весны священной» Стравинского...

– Посмотрим, что произойдет в будущем. До сих пор мне было интересно писать (именно так. – Л.Г.) новые произведения на современном языке движения. А в Staatsballett Berlin мы хотим попросить балетмейстеров переписать большие повествовательные балеты.

Критики очень любят сравнивать вас с Пиной Бауш. Как вы сами к этому относитесь?

– Я немецкий хореограф, но мой телесный язык и образность сильно отличаются от языка Пины. Она оказала влияние на многих художников, режиссеров, кинорежиссеров. Ее способ композиции раскрыл и раскрепостил молодых хореографов. Я же продолжаю исследовать и развивать новые театральные формы.

В родословной Continu много экспрессионистского, есть даже что-то от Мари Вигман, и от минимализма Триши Браун... И в то же время это безусловно ваша философия, ваша партитура жестов. Как вы относитесь к предшественницам?

– Мари Вигман находится в моей ДНК, так как я училась у ее ученицы. Впрочем, как и Judson Church Movement, и Триша Браун. Это одна из моих героинь, и я упоминаю ее в Continu. Но это больше касается вдохновения, нежели фактических ссылок. Чистая цитата из Триши Браун – прогулка по стене. Симоне Форти сделала это в 1960-х. Для меня важно развивать свой собственный уникальный язык. Иногда я называю свой стиль «постмодернистским абстрактным экспрессионизмом».

– Вы вытворяете с телом что угодно, проводите над ним не самые гуманные эксперименты; вообще переосмысливаете телесность. К примеру, в Körper, что в переводе с немецкого означает «тело», 13 танцоров сливаются воедино и корчатся за стеклом, как научные экспонаты. Вы помещаете их за стекло, как картину. Коннотация тем более усиливается, что проект для этой работы, Körper, «Dialoge 99 – Jüdisches Museum», был реализован не где-нибудь, а в Еврейском музее в Берлине. Тело как предмет, тело как музейный экспонат – не жестоко ли?

– Я наблюдаю и изучаю тело, как доктор. Вы бы назвали его поведение жестоким?

                      Сцена из Continu. Фото: Sebastian Bolesch

В 2016 году вы основали междисциплинарную открытую платформу ZUHÖREN, которая служит «третьим пространством для искусства и политики». Что это такое?

– В наше время, время меняющегося политического климата и миграции, возникла потребность в повышении гражданского участия. С помощью «ZUHÖREN – третьего пространства для искусства и политики» мы хотели создать платформу на стыке искусства, политики, общественного и частного пространства, платформу для дискуссий, которая выходит за рамки искусства и затрагивает политические и социальные вопросы. Куда приглашаются местные и зарубежные художники и активисты – для обсуждения и обмена идеями друг с другом и с общественностью. У нас было три встречи ZUHÖREN с 2016 года, следующая запланирована на конец 2019 года; нашими постоянными темами являются миграция, идентичность, расширение прав и возможностей общин и расширение прав и возможностей женщин. Программа всегда состоит из трех элементов: это искусство (спектакли, показы фильмов, чтения, концерты), дискуссии с экспертами и то, что мы называем моментами совместного времени и пространства (то есть совместные трапезы, танцы и т.д.).

Ваши проекты всегда навеяны тем или иным пространством, от высокой архитектуры до самой низменной среды обитания. Какова в вашей философии роль стены? Сыграла ли роль Берлинская стена и ее падение?

– Мирная революция в Германии и падение стены знаменуют собой изменения в истории, которые актуальны для всех, так же как и исчезновение железного занавеса. 1990-е годы были временем надежды, нам казалось, что мы, люди, вырастем в более открытое общество, что страны Восточной Европы откроют для себя и станут развивать свою самобытность. К сожалению, за последние десять лет нам пришлось пережить рост национализма и завоевание власти новыми антидемократическими силами. Правые движения набирают силу, так что нам приходится защищать свои демократические ценности и веру в мирную идею объединенной Европы, которую гарантируют нам 75 лет мира, если не считать жестокую войну в Югославии.

Если же вы спрашиваете лично обо мне, то Берлинская стена и ее падение повлияли на мою жизнь. Как раз перед тем, как рухнула стена, я переехала в Берлин из Амстердама. Это было действительно вдохновляющее время перемен. И да, я заинтригована стенами. Почти в каждой моем произведении есть какая-то стена как элемент декораций. Стены определяют нашу жизнь. Они дают нам чувство защищенности, благодаря им мы ощущаем себя в безопасности, они охраняют наш дом. Да, они защищают – но в то же время разделяют. Они могут быть образом клаустрофобии и нетерпимости, узколобости и ограниченности.

– Работая над своим балетом Kreatur, вы отправились в следственную тюрьму Штази. Для чего? Проникнуться энергией места?

– Я всегда ищу интересные и сложные темы для своих работ. Мемориал Берлин-Хоэншёнхаузен, следственная тюрьма Штази и бывшая тюрьма русской армии, обладает особенной атмосферой. Сегодня это мемориал и музей, где бывшие заключенные работают гидами. Посещение подобного места заставляет нас задуматься об ошибках истории и попытаться избежать их в будущем. Печально, но во многих странах мира сегодня всё еще можно встретить места заключения, лишение свободы, лишение демократических прав и прав человека, пытки и бесчеловечные системы слежения.

Разделенная Германия лишь недавно стала историей, и мы должны помнить это и открыто обсуждать. В немецком обществе еще не зажили раны, связанные с расколом страны надвое и ее спешным воссоединением, и эти раны нуждаются в лечении. Мы учимся состраданию через понимание. Искусство может сделать и то, и другое: исцелить и заставить нас понять. Посещение музея и беседа с бывшим заключенным пробудили в нашем сознании много вопросов. Мы были глубоко тронуты, увидев, сколько в его нынешней жизни позитива. Он дал нам надежду.

                        Сцена из Continu. Фото: Sebastian Bolesch

– В таком случае, существует ли для вас в Израиле некий гений места, genius loci? Для вас, столь чувствительной к энергетике земли и среды?

– Существует. Это Мертвое море.

Наблюдать «Continu» в исполнении Sasha Waltz & Guests можно с 15 по 18 мая в Тель-Авивском оперном театре. Заказ билетов здесь.


  КОЛЛЕГИ  РЕКОМЕНДУЮТ
  КОЛЛЕКЦИОНЕРАМ
Элишева Несис.
«Стервозное танго»
ГЛАВНАЯ   О ПРОЕКТЕ   УСТАВ   ПРАВОВАЯ ИНФОРМАЦИЯ   РЕКЛАМА   СВЯЗАТЬСЯ С НАМИ  
® Culbyt.com
© L.G. Art Video 2013-2024
Все права защищены.
Любое использование материалов допускается только с письменного разрешения редакции.
programming by Robertson