«Паразиты» Пон Чжун Хо
Нечто столь же прекрасное, что и «Магазинные воришки», только с бо́льшим драйвом. Начинаешь совершенно иначе воспринимать философию бытия (не азиаты мы...) и улавливать запах бедности.
«Паразиты» – первый южнокорейский фильм, удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Снял шедевр Пон Чжун Хо, в привычном для себя мультижанре, а именно в жанре «пончжунхо». Как всегда, цепляет.
«Синонимы» Надава Лапида
По словам режиссера, почти всё, что происходит в фильме с Йоавом, в том или ином виде случилось с ним самим, когда он после армии приехал в Париж. У Йоава (чей тезка, библейский Йоав был главнокомандующим царя Давида, взявшим Иерусалим) – посттравма и иллюзии, замешанные на мифе о герое Гекторе, защитнике Трои. Видно, таковым он себя и воображает, когда устраивается работать охранником в израильское посольство и когда учит французский в OFII. Но ведь научиться говорить на языке великих философов еще не значит расстаться с собственной идентичностью и стать французом. Сначала надо взять другую крепость – самого себя.
«Frantz» Франсуа Озона
В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще чувствуют себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, и обретаются герои фильма. Оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу.
«Патерсон» Джима Джармуша
В этом фильме всё двоится: стихотворец Патерсон и городишко Патерсон, bus driver и Адам Драйвер, волоокая иранка Лаура и одноименная муза Петрарки, японец Ясудзиро Одзу и японец Масатоси Нагасэ, черно-белые интерьеры и черно-белые капкейки, близнецы и поэты. Да, здесь все немножко поэты, и в этом как раз нет ничего странного. Потому что Джармуш и сам поэт, и фильмы свои он складывает как стихи. Звуковые картины, настоянные на медитации, на многочисленных повторах, на вроде бы рутине, а в действительности – на нарочитой простоте мироздания. Ибо любой поэт, даже если он не поэт, может начать всё с чистого листа.
«Ужасных родителей» Жана Кокто
Необычный для нашего пейзажа режиссер Гади Ролл поставил в Беэр-Шевском театре спектакль о французах, которые говорят быстро, а живут смутно. Проблемы – вечные, старые, как мир: муж охладел к жене, давно и безвозвратно, а она не намерена делить сына с какой-то женщиной, и оттого кончает с собой. Жан Кокто, драматург, поэт, эстет, экспериментатор, был знаком с похожей ситуацией: мать его возлюбленного Жана Маре была столь же эгоистичной.
Сценограф Кинерет Киш нашла правильный и стильный образ спектакля – что-то среднее между офисом, складом, гостиницей, вокзалом; место нигде. Амир Криеф и Шири Голан, уникальный актерский дуэт, уже много раз создававший настроение причастности и глубины в разном материале, достойно отыгрывает смятенный трагифарс. Жан Кокто – в Беэр-Шеве.
Новые сказки для взрослых
Хоть и пичкали нас в детстве недетскими и отнюдь не невинными сказками Шарля Перро и братьев Гримм, знать не знали и ведать не ведали мы, кто все это сотворил. А началось все со «Сказки сказок» - пентамерона неаполитанского поэта, писателя, солдата и госчиновника Джамбаттисты Базиле. Именно в этом сборнике впервые появились прототипы будущих хрестоматийных сказочных героев, и именно по этим сюжетам-самородкам снял свои «Страшные сказки» итальянский режиссер Маттео Гарроне. Правда, под сюжетной подкладкой ощутимо просматриваются Юнг с Грофом и Фрезером, зато цепляет. Из актеров, коих Гарроне удалось подбить на эту авантюру, отметим Сальму Хайек в роли бездетной королевы и Венсана Касселя в роли короля, влюбившегося в голос старушки-затворницы. Из страннейших типов, чьи портреты украсили бы любую галерею гротеска, - короля-самодура (Тоби Джонс), который вырастил блоху до размеров кабана под кроватью в собственной спальне. Отметим также невероятно красивые с пластической точки зрения кадры: оператором выступил поляк Питер Сушицки, явно черпавший вдохновение в иллюстрациях старинных сказок Эдмунда Дюлака и Гюстава Доре.
Kutiman Mix the City
Kutiman Mix the City – обалденный интерактивный проект, выросший из звуков города-без-перерыва. Основан он на понимании того, что у каждого города есть свой собственный звук. Израильский музыкант планетарного масштаба Офир Кутель, выступающий под псевдонимом Kutiman, король ютьюбовой толпы, предоставляет всем шанс создать собственный ремикс из звуков Тель-Авива – на вашей собственной клавиатуре. Смикшировать вибрации города-без-перерыва на интерактивной видеоплатформе можно простым нажатием пальца (главное, конечно, попасть в такт). Приступайте.
Видеоархив событий конкурса Рубинштейна
Все события XIV Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна - в нашем видеоархиве! Запись выступлений участников в реситалях, запись выступлений финалистов с камерными составами и с двумя оркестрами - здесь.
Альбом песен Ханоха Левина
Люди на редкость талантливые и среди коллег по шоу-бизнесу явно выделяющиеся - Шломи Шабан и Каролина - объединились в тандем. И записали альбом песен на стихи Ханоха Левина « На побегушках у жизни». Любопытно, что язвительные левиновские тексты вдруг зазвучали нежно и трогательно. Грустинка с прищуром, впрочем, сохранилась.
«Год, прожитый по‑библейски» Эя Джея Джейкобса
...где автор на один год изменил свою жизнь: прожил его согласно всем законам Книги книг.
«Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов» Ёко Тавада
Жизнь – это долгое путешествие в вагоне на нижней полке.
Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя уже не беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться.
«Комедию д'искусства» Кристофера Мура
На сей раз муза-матерщинница Кристофера Мура подсела на импрессионистскую тему. В июле 1890 года Винсент Ван Гог отправился в кукурузное поле и выстрелил себе в сердце. Вот тебе и joie de vivre. А все потому, что незадолго до этого стал до жути бояться одного из оттенков синего. Дабы установить причины сказанного, пекарь-художник Люсьен Леззард и бонвиван Тулуз-Лотрек совершают одиссею по богемному миру Парижа на излете XIX столетия.
В романе «Sacré Bleu. Комедия д'искусства» привычное шутовство автора вкупе с псевдодокументальностью изящно растворяется в Священной Сини, подгоняемое собственным муровским напутствием: «Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».
«Пфитц» Эндрю Крами
Шотландец Эндрю Крами начертал на бумаге план столицы воображариума, величайшего града просвещения, лихо доказав, что написанное существует даже при отсутствии реального автора. Ибо «язык есть изощреннейшая из иллюзий, разговор - самая обманчивая форма поведения… а сами мы - измышления, мимолетная мысль в некоем мозгу, жест, вряд ли достойный толкования». Получилась сюрреалистическая притча-лабиринт о несуществующих городах - точнее, существующих лишь на бумаге; об их несуществующих жителях с несуществующими мыслями; о несуществующем безумном писателе с псевдобиографией и его существующих романах; о несуществующих графах, слугах и видимости общения; о великом князе, всё это придумавшем (его, естественно, тоже не существует). Рекомендуется любителям медитативного погружения в небыть.
«Тинтина и тайну литературы» Тома Маккарти
Что такое литературный вымысел и как функционирует сегодня искусство, окруженное прочной медийной сетью? Сей непростой предмет исследует эссе британского писателя-интеллектуала о неунывающем репортере с хохолком. Появился он, если помните, аж в 1929-м - стараниями бельгийского художника Эрже. Неповторимый флёр достоверности вокруг вымысла сделал цикл комиксов «Приключения Тинтина» культовым, а его герой получил прописку в новейшей истории. Так, значит, это литература? Вроде бы да, но ничего нельзя знать доподлинно.
«Неполную, но окончательную историю...» Стивена Фрая
«Неполная, но окончательная история классической музыки» записного британского комика - чтиво, побуждающее мгновенно испустить ноту: совершенную или несовершенную, голосом или на клавишах/струнах - не суть. А затем удариться в запой - книжный запой, вестимо, и испить эту чашу до дна. Перейти вместе с автором от нотного стана к женскому, познать, отчего «Мрачный Соломон сиротливо растит флоксы», а правая рука Рахманинова напоминает динозавра, и прочая. Всё это крайне занятно, так что... почему бы и нет?
Тайские роти
Истинно райское лакомство - тайские блинчики из слоеного теста с начинкой из банана. Обжаривается блинчик с обеих сторон до золотистости и помещается в теплые кокосовые сливки или в заварной крем (можно использовать крем из сгущенного молока). Подается с пылу, с жару, украшенный сверху ледяным кокосовым сорбе - да подается не абы где, а в сиамском ресторане «Тигровая лилия» (Tiger Lilly) в тель-авивской Сароне.
Шомлойскую галушку
Легендарная шомлойская галушка (somlói galuska) - винтажный ромовый десерт, придуманный, по легенде, простым официантом. Отведать ее можно практически в любом ресторане Будапешта - если повезет. Вопреки обманчиво простому названию, сей кондитерский изыск являет собой нечто крайне сложносочиненное: бисквит темный, бисквит светлый, сливки взбитые, цедра лимонная, цедра апельсиновая, крем заварной (патисьер с ванилью, ммм), шоколад, ягоды, орехи, ром... Что ни слой - то скрытый смысл. Прощай, талия.
Бисквитную пасту Lotus с карамелью
Классическое бельгийское лакомство из невероятного печенья - эталона всех печений в мире. Деликатес со вкусом карамели нужно есть медленно, миниатюрной ложечкой - ибо паста так и тает во рту. Остановиться попросту невозможно. Невзирая на калории.
Шоколад с васаби
Изысканный тандем - горький шоколад и зеленая японская приправа - кому-то может показаться сочетанием несочетаемого. Однако распробовавшие это лакомство считают иначе. Вердикт: правильный десерт для тех, кто любит погорячее. А также для тех, кто недавно перечитывал книгу Джоанн Харрис и пересматривал фильм Жерара Кравчика.
Торт «Саркози»
Как и Париж, десерт имени французского экс-президента явно стоит мессы. Оттого и подают его в ресторане Messa на богемной тель-авивской улице ха-Арбаа. Горько-шоколадное безумие (шоколад, заметим, нескольких сортов - и все отменные) заставляет поверить в то, что Саркози вернется. Не иначе.
|
|
Пролетая над гнездом кукушат
18.01.2020Лина Гончарская |
На малой сцене «Гешера» состоялась премьера великого смешного – спектакля по новой пьесе Рои Хена «Someone Like Me» (в русском варианте – «Кто со мной»); пожалуй, увиденное можно было бы назвать «Такой же не такой, как я» – если б название это не было позаимствовано американским фильмом. Автор виртуозно обошелся с тяжелейшей темой, оттого смеха в условном зале больше, чем слез. В гнезде кукушки обитают два мальчика, две девочки и один мальчик в девичьем теле. Кукушата отвергнуты родителями по разным причинам, по большей части из-за неспособности понять. «Обещали гения, а получился аутист», сообщит в одной из сцен истеричная мама мальчика с именем Канта и синдромом Аспергера
В этом спектакле спорят до хрипоты два пространства: первое, обсаженное со всех сторон зрителями (спектакль играется в black box), то бишь больница с койками – и второе, идеально круглая театральная сцена, на которой пациенты разыгрывают свой сюжет, отправляя письма собственным диагнозам. Малый круг – чем не гнездо – идеально вписан в большой, и есть в этом некая евклидова геометрия, нарушаемая изредка режиссерским хаосом, разбрасывающим актеров по сторонам, так что каждый зритель выбирает для себя, куда ему смотреть.
Я, к примеру, подглядывала в блокнот гения-аутиста Эмануэля (Соло Гева), поскольку он то и дело усаживался на стул подле меня. В блокноте надлежало, по совету преподавательницы актерского мастерства, обратиться письменно к своей болезни, а затем зачитать это послание на репетиции. Тезка философа, однако, ничего не писал, а рисовал какие-то каракули (надеюсь, я не выдала страшную тайну).
Собственно, всё и начинается с того, как в закрытую палату детского отделения клиники для душевнобольных приходит корпулентная дама Наама (Том Антопольски), дабы устроить там драмкружок. Точнее, игру в театр. И ничего в этом странного: если мир похож на большую клинику, отчего бы клинике не быть похожей на театр? Театр ведь может быть и детской игрой, и одной из форм лечения душевных расстройств. Терапия делает свое дело: обитатели палаты мало помалу извлекают из глубин души потаенные страхи и чаяния, зрители хохочут, ибо всё это ужасно мило и остроумно, зрители сочувствуют, ибо всё это трогательно до слез. Что приятно, тут никто из персонажей не притворяется нормальным; нормальны разве что доктор Йореш (Гилад Клеттер) и пассионарная театральная дамочка, но и они не притворяются, они и без того такие. Вот вам пример здоровой психики: (пациентка палаты) «А вы страдаете от расстройства пищевого поведения?» (Наама) «Я расстраиваюсь, если мне мешают поглощать пищу».
Очаровательный в своей юной энергии спектакль стремительно несется к финалу, где всё пространство большого и малого круга окажется завалено разноцветными бумажными голубями, пластмассовыми ложками и воздушными шариками. По ходу становится ясно, что может исцелить, а что усугубить болезнь; на самом-то деле исцелить недуг рассудка и души нельзя. Усугубить – это да, пожалуйста. Обмануть тоже можно, правда, ненадолго – скажем, притворившись таким же рычащим львом. То есть опять же посредством магии театра.
Из гнезда кукушки не вырваться никому – обязательно вернешься обратно, как и происходит с обаятельным мальчиком Бараком (Ноам Франк, сын Гиля Франка, 16-летний актер с десятилетним стажем), страдающим приступами агрессии, или «расстройством прерывистой вспыльчивости» (IED). Вернешься к умнице Эмануэлю с синдромом Аспергера, который обитатели палаты путают с «синдромом аспарагуса» – слово-то мудреное. К суицидальной красотке Альме (Нета Рот), мечтающей в энный раз перерезать себе вены. К малышке Бат-Шеве (Рут Сендерович), мнящей себя львом. К хрупкой Тамаре (София Голан), мечтающей стать мальчиком Томом. Ко всем, кто на вопрос «Кто, так же как я, хочет умереть?» единодушно поднимают руки.
Большинству участников спектакля от 13 до 18 лет, режиссеру Ильиль Семель (дочери Ноама Семеля, кто не знает) немногим больше – 29, восхитительному пианисту Адаму Хену (сыну Рои Хена и Полины Адамовой, сценографа и художника по костюмам; вот что значит гены) – 15. Да, самое время сказать о музыке: обе круглые сцены с придыханием внимают музыке, ее то солирующему, то приглушенному классическому голосу сбоку (тот самый волшебный пианист Адам Хен и чудесная виолончелистка Альма Бар-Синай), а то и вопящему со всех сторон электронному.
Рои Хен написал свою пьесу после полугодового наблюдения за обитателями израильской психиатрической больницы «Абарбанель», где, как и в спектакле, запрещен телесный контакт любого вида. Блестящие диалоги, исполненные юмора и игры слов, поручены, помимо пяти актеров-подростков, четверке взрослых профессиональных актеров из труппы «Гешера». Играют гениально все без исключения, особенно виртуоз перевоплощения Ори Янив в роли всех отцов (матерей исполняет Карин Серуйя), способный прикинуться и типичным израильским «чахчахом», и набожным евреем, говорящим на идише, и франтом, и подкаблучником – никакого наигрыша, сущая правда. И, разумеется, на диво тонкая работа Полины Адамовой, художника по костюмам: каждый из них отражает характер персонажа, а в иных скрыта загадка. К примеру, зеленые больничные пижамы: поначалу мне казалось, что они символизируют принадлежность к музыкантской касте, ибо облачены в них, помимо играющей на укулеле Тамары-Тома, музыканты настоящие, пианист с виолончелисткой. Однако в финале в таковом является отпущенный на волю и возвращенный обратно Барак. И опять об игре слов: исключительно сыгранный Клеттером доктор Йореш в два счета решает проблему Тамары-Тома, чья мама видит ее балериной: «Не получилась Павлова, будешь Барышниковым».
Невероятно талантливое, раскованное по форме действо из многих слагаемых – сама пьеса, изобилующая сюжетными твистами и незаметными очевидностями, потрясающе оформленное пространство, режиссура, феноменальная актерская игра – вроде бы приглашает зрителя в сознание подростка, одержимого той или иной манией. Но это лишь внешняя канва. В действительности же спектакль проявляет очень непосредственное чувство, совершенно незамусоленное, и еще – чувство гармонии. Которому, оказывается, совсем не мешает ни печаль, ни даже обилие душевных расстройств.
Когда эта пьеса Рои Хена появится в израильских книжных, все экземпляры наверняка улетучатся с полок в считанные дни. Ну а на спектакль и вовсе попасть будет крайне сложно: как только публика раскусит, о чем речь. Бегите в «Ангар», пока не поздно.
Фото: Виктория Шуб
Титульное фото: Александр Цинкер |
|
|
Элишева Несис.
«Стервозное танго»
|