Нечто столь же прекрасное, что и «Магазинные воришки», только с бо́льшим драйвом. Начинаешь совершенно иначе воспринимать философию бытия (не азиаты мы...) и улавливать запах бедности.
«Паразиты» – первый южнокорейский фильм, удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Снял шедевр Пон Чжун Хо, в привычном для себя мультижанре, а именно в жанре «пончжунхо». Как всегда, цепляет.
«Синонимы» Надава Лапида
По словам режиссера, почти всё, что происходит в фильме с Йоавом, в том или ином виде случилось с ним самим, когда он после армии приехал в Париж. У Йоава (чей тезка, библейский Йоав был главнокомандующим царя Давида, взявшим Иерусалим) – посттравма и иллюзии, замешанные на мифе о герое Гекторе, защитнике Трои. Видно, таковым он себя и воображает, когда устраивается работать охранником в израильское посольство и когда учит французский в OFII. Но ведь научиться говорить на языке великих философов еще не значит расстаться с собственной идентичностью и стать французом. Сначала надо взять другую крепость – самого себя.
«Frantz» Франсуа Озона
В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще чувствуют себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, и обретаются герои фильма. Оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу.
«Патерсон» Джима Джармуша
В этом фильме всё двоится: стихотворец Патерсон и городишко Патерсон, bus driver и Адам Драйвер, волоокая иранка Лаура и одноименная муза Петрарки, японец Ясудзиро Одзу и японец Масатоси Нагасэ, черно-белые интерьеры и черно-белые капкейки, близнецы и поэты. Да, здесь все немножко поэты, и в этом как раз нет ничего странного. Потому что Джармуш и сам поэт, и фильмы свои он складывает как стихи. Звуковые картины, настоянные на медитации, на многочисленных повторах, на вроде бы рутине, а в действительности – на нарочитой простоте мироздания. Ибо любой поэт, даже если он не поэт, может начать всё с чистого листа.
«Ужасных родителей» Жана Кокто
Необычный для нашего пейзажа режиссер Гади Ролл поставил в Беэр-Шевском театре спектакль о французах, которые говорят быстро, а живут смутно. Проблемы – вечные, старые, как мир: муж охладел к жене, давно и безвозвратно, а она не намерена делить сына с какой-то женщиной, и оттого кончает с собой. Жан Кокто, драматург, поэт, эстет, экспериментатор, был знаком с похожей ситуацией: мать его возлюбленного Жана Маре была столь же эгоистичной.
Сценограф Кинерет Киш нашла правильный и стильный образ спектакля – что-то среднее между офисом, складом, гостиницей, вокзалом; местонигде. Амир Криеф и Шири Голан, уникальный актерский дуэт, уже много раз создававший настроение причастности и глубины в разном материале, достойно отыгрывает смятенный трагифарс. Жан Кокто – в Беэр-Шеве.
Новые сказки для взрослых
Хоть и пичкали нас в детстве недетскими и отнюдь не невинными сказками Шарля Перро и братьев Гримм, знать не знали и ведать не ведали мы, кто все это сотворил. А началось все со «Сказки сказок» - пентамерона неаполитанского поэта, писателя, солдата и госчиновника Джамбаттисты Базиле. Именно в этом сборнике впервые появились прототипы будущих хрестоматийных сказочных героев, и именно по этим сюжетам-самородкам снял свои «Страшные сказки» итальянский режиссер Маттео Гарроне. Правда, под сюжетной подкладкой ощутимо просматриваются Юнг с Грофом и Фрезером, зато цепляет. Из актеров, коих Гарроне удалось подбить на эту авантюру, отметим Сальму Хайек в роли бездетной королевы и Венсана Касселя в роли короля, влюбившегося в голос старушки-затворницы. Из страннейших типов, чьи портреты украсили бы любую галерею гротеска, - короля-самодура (Тоби Джонс), который вырастил блоху до размеров кабана под кроватью в собственной спальне. Отметим также невероятно красивые с пластической точки зрения кадры: оператором выступил поляк Питер Сушицки, явно черпавший вдохновение в иллюстрациях старинных сказок Эдмунда Дюлака и Гюстава Доре.
Что послушать
Kutiman Mix the City
Kutiman Mix the City – обалденный интерактивный проект, выросший из звуков города-без-перерыва. Основан он на понимании того, что у каждого города есть свой собственный звук. Израильский музыкант планетарного масштаба Офир Кутель, выступающий под псевдонимом Kutiman, король ютьюбовой толпы, предоставляет всем шанс создать собственный ремикс из звуков Тель-Авива – на вашей собственной клавиатуре. Смикшировать вибрации города-без-перерыва на интерактивной видеоплатформе можно простым нажатием пальца (главное, конечно, попасть в такт). Приступайте.
Видеоархив событий конкурса Рубинштейна
Все события XIV Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна - в нашем видеоархиве! Запись выступлений участников в реситалях, запись выступлений финалистов с камерными составами и с двумя оркестрами - здесь.
Альбом песен Ханоха Левина
Люди на редкость талантливые и среди коллег по шоу-бизнесу явно выделяющиеся - Шломи Шабан и Каролина - объединились в тандем. И записали альбом песен на стихи Ханоха Левина «На побегушках у жизни». Любопытно, что язвительные левиновские тексты вдруг зазвучали нежно и трогательно. Грустинка с прищуром, впрочем, сохранилась.
Что почитать
«Год, прожитый по‑библейски» Эя Джея Джейкобса
...где автор на один год изменил свою жизнь: прожил его согласно всем законам Книги книг.
Жизнь – это долгое путешествие в вагоне на нижней полке.
Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя уже не беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться.
«Комедию д'искусства» Кристофера Мура
На сей раз муза-матерщинница Кристофера Мура подсела на импрессионистскую тему. В июле 1890 года Винсент Ван Гог отправился в кукурузное поле и выстрелил себе в сердце. Вот тебе и joie de vivre. А все потому, что незадолго до этого стал до жути бояться одного из оттенков синего. Дабы установить причины сказанного, пекарь-художник Люсьен Леззард и бонвиван Тулуз-Лотрек совершают одиссею по богемному миру Парижа на излете XIX столетия.
В романе «Sacré Bleu. Комедия д'искусства» привычное шутовство автора вкупе с псевдодокументальностью изящно растворяется в Священной Сини, подгоняемое собственным муровским напутствием: «Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».
«Пфитц» Эндрю Крами
Шотландец Эндрю Крами начертал на бумаге план столицы воображариума, величайшего града просвещения, лихо доказав, что написанное существует даже при отсутствии реального автора. Ибо «язык есть изощреннейшая из иллюзий, разговор - самая обманчивая форма поведения… а сами мы - измышления, мимолетная мысль в некоем мозгу, жест, вряд ли достойный толкования». Получилась сюрреалистическая притча-лабиринт о несуществующих городах - точнее, существующих лишь на бумаге; об их несуществующих жителях с несуществующими мыслями; о несуществующем безумном писателе с псевдобиографией и его существующих романах; о несуществующих графах, слугах и видимости общения; о великом князе, всё это придумавшем (его, естественно, тоже не существует). Рекомендуется любителям медитативного погружения в небыть.
«Тинтина и тайну литературы» Тома Маккарти
Что такое литературный вымысел и как функционирует сегодня искусство, окруженное прочной медийной сетью? Сей непростой предмет исследует эссе британского писателя-интеллектуала о неунывающем репортере с хохолком. Появился он, если помните, аж в 1929-м - стараниями бельгийского художника Эрже. Неповторимый флёр достоверности вокруг вымысла сделал цикл комиксов «Приключения Тинтина» культовым, а его герой получил прописку в новейшей истории. Так, значит, это литература? Вроде бы да, но ничего нельзя знать доподлинно.
«Неполную, но окончательную историю...» Стивена Фрая
«Неполная, но окончательная история классической музыки» записного британского комика - чтиво, побуждающее мгновенно испустить ноту: совершенную или несовершенную, голосом или на клавишах/струнах - не суть. А затем удариться в запой - книжный запой, вестимо, и испить эту чашу до дна. Перейти вместе с автором от нотного стана к женскому, познать, отчего «Мрачный Соломон сиротливо растит флоксы», а правая рука Рахманинова напоминает динозавра, и прочая. Всё это крайне занятно, так что... почему бы и нет?
Что попробовать
Тайские роти
Истинно райское лакомство - тайские блинчики из слоеного теста с начинкой из банана. Обжаривается блинчик с обеих сторон до золотистости и помещается в теплые кокосовые сливки или в заварной крем (можно использовать крем из сгущенного молока). Подается с пылу, с жару, украшенный сверху ледяным кокосовым сорбе - да подается не абы где, а в сиамском ресторане «Тигровая лилия» (Tiger Lilly) в тель-авивской Сароне.
Шомлойскую галушку
Легендарная шомлойская галушка (somlói galuska) - винтажный ромовый десерт, придуманный, по легенде, простым официантом. Отведать ее можно практически в любом ресторане Будапешта - если повезет. Вопреки обманчиво простому названию, сей кондитерский изыск являет собой нечто крайне сложносочиненное: бисквит темный, бисквит светлый, сливки взбитые, цедра лимонная, цедра апельсиновая, крем заварной (патисьер с ванилью, ммм), шоколад, ягоды, орехи, ром... Что ни слой - то скрытый смысл. Прощай, талия.
Бисквитную пасту Lotus с карамелью
Классическое бельгийское лакомство из невероятного печенья - эталона всех печений в мире. Деликатес со вкусом карамели нужно есть медленно, миниатюрной ложечкой - ибо паста так и тает во рту. Остановиться попросту невозможно. Невзирая на калории.
Шоколад с васаби
Изысканный тандем - горький шоколад и зеленая японская приправа - кому-то может показаться сочетанием несочетаемого. Однако распробовавшие это лакомство считают иначе. Вердикт: правильный десерт для тех, кто любит погорячее. А также для тех, кто недавно перечитывал книгу Джоанн Харрис и пересматривал фильм Жерара Кравчика.
Торт «Саркози»
Как и Париж, десерт имени французского экс-президента явно стоит мессы. Оттого и подают его в ресторане Messa на богемной тель-авивской улице ха-Арбаа. Горько-шоколадное безумие (шоколад, заметим, нескольких сортов - и все отменные) заставляет поверить в то, что Саркози вернется. Не иначе.
Пахита. Апдейт
05.03.2020Лина Гончарская
«Урал Опера Балет» из Екатеринбурга показал на фестивале M.ART в Израиле на диво озорную «Пахиту»
Вот он – лучший пример того, как искусство может проходить сквозь стены: веков, жанров, стилей, сюжетов. Уральская «Пахита» небрежно примеряет наряды цыганки, декадентки, постмодернистки (спойлер: все эти образы ей к лицу), переводит набившую оскомину хореографию Петипа в иное измерение – и уже оттуда горделиво подмигивает, дескать, такая вот мутация, да я еще и не такое могу.
Сей куриозитет был доставлен в Тель-Авив из Екатеринбурга фестивалем M.ART, и несмотря на то, что авторы заявляют о неукоснительном следовании хореографии Мариуса Ивановича Петипа, мне в глаза все-таки бросился изрядно похорошевший шаг. Самое занятное, что это не просто осовременивание целого балета, как поступают, скажем, Акрам Хан или Мэтью Боурн; в уральской «Пахите» комбинируют новое со старым.
Фото: Елена Лехова
Старомодный первый акт кроется за занавесом с надписями на старославянском – а там нас поджидает и традиционный цыганский табор, и старинный театр в интерьере, с отменным качеством декораций (сценограф Альона Пикалова явно вдохновлялась гравюрами Гюстава Доре) и разноцветьем костюмов (художник Елена Зайцева), со знаковой хореографией Петипа, которая вдруг помолодела, похорошела, отряхнулась от пыли и засияла, как какой-нибудь уральский самоцвет. Танцы в чем-то испанском завораживают, увлекают, удивляют, в особенности pas de manteaux, пантомимные диалоги «под старину» умиляют, и ничто не предвещает того, что девица-цыганка обернется женщиной-приманкой. Ничто не предвещает и того, что сценограф под занавес цыганского акта впишет в свой пейзаж стаффажные фигуры, тем самым и вовсе подчеркнув условность этого проказливого действа.
Фото: Ольга Керелюк
Футуристический второй акт, где Пахита в декадентском обличье Лили Брик соблазняет то Иниго, то Люсьена, помещен в бело-черные кубистские декорации. А поскольку картинка перед глазами как две капли воды похожа на «Кабинет доктора Калигари» с его скошенными, тянущимися друг к другу стенами, да и прочее выдержано в эстетике немого кино, то тут вам и интертитры, начертанные выпавшим из Окон РОСТА шрифтом, и феноменальный пианист-тапер Герман Малхасин, который в самых волнительных эпизодах вроде подмены бокала с отравленным вином разыгрывал на фортепиано такую трагедию, что вам неудержимо хотелось зааплодировать. Юмора в этом акте постановщикам не занимать, особенно по части пантомимы, в коей тоже немало экспрессионистко-германского, включая тягу к надписи Der Kamin над камином. Последний служит здесь шкафом, где прячутся скелеты, то бишь квартет разбойников с ножами, влюбленные и прочий люд.
Третий акт разворачивается в двух пространствах, первое в программке обозначено как театральный буфет, мне же оно напомнило обычный современный паб с телевизором, где тусуются подростки. Телевизор, как ружье, должен выстрелить, оттого на экране возникает «папа», как восклицает Пахита-сирота Мики Нисигути. К слову, здесь она уже не просто сирота, но к тому же прима-балерина. Далее стены раздвигаются, становятся тотально белыми, и на одной возникает фраза Шекспира из «Макбета»: It is a tale. Told by an idiot, full of sound and fury, Signifying nothing («Жизнь – это повесть глупца, рассказанная идиотом, полная шума и ярости, но лишённая смысла»).
Фото: Ольга Керелюк
На модернистский холст, белый, с пунктирами a la шедевры музея Гугенхайма, желтой краской выплескивается Grand Pas, дивертисментная череда балеринских вариаций, добавленная некогда Мариусом Петипа к парижской версии «Пахиты». Чистый, незамутненный драмбалетным сюжетом танец. И хотя авторы поясняют, что хореография 1881 года бережно восстановлена по нотации из Гарвардского университета, сразу видно, что постановщики опять таки взглянули на нее с легким ироничным прищуром. Пахита, уже прознавшая о своем знатном происхождении, плясала с бубном, корифейки в очаровательных шляпках выбрасывали стройные ножки в амбуате и образовывали эффектные геометрические фигуры, а солистки очень тонко и пикантно наворачивали самые каверзные вариации (взять хотя бы Елену Воробьеву в вариации, если не ошибаюсь, из «Дочери фараона»). Тут стоит оговориться, что вариации эти сродни джазовым, поскольку еще при Петипа каждая балерина меняла хореографический текст под себя, стараясь выглядеть наиболее эффектным образом, так что какую вариацию зритель мог увидеть в конкретный день и час, предугадать было не дано.
Невероятный уровень постановки и всех ее составляющих превращает «Пахиту» в упоительное зрелище: танцовщики великолепны от этуалей до кордебалета, в особенности японец Томоха Терада из Pas de trois, прекрасный во всех ракурсах и прыгучий до невозможности: любо-дорого было поглядеть, как ловко стриг он ножками в заносках и антраша. Не меньший профессионализм демонстрировали все прочие балерины и балеринки, легкие, как пушинки, от примы Мики Нисигути до Надежды Шамшуриной, изобразившей супругу директора театра, а по совместительству матушку Люсьена; ну и сам Люсьен в лице и теле Алексея Селивёрстова, который менял обличья вкупе с пластикой как перчатки, и его оппонент Иниго – Глеб Сагеев, отчего-то напоминающий Сирано де Бержерака. Даже фонограмма звучит столь естественно, что кажется, будто играет живой оркестр – респект композитору и искусному мастеру оркестровки Юрию Красавину, сочинившему свободную транскрипцию партитуры Эдуара Дельдевеза и Людвига Минкуса (в письме его приятно шокировали саксофон с аккордеоном и замена простенького-незатейливого умным и остроумным), и дирижеру-постановщику Фёдору Леднёву.
Ну и, наконец, о главных героях: постановщики и реконструкторы балета (хореографом здесь поименован исключительно Петипа) Сергей Вихарев и Вячеслав Самодуров обошлись с «Пахитой» так, как всем нам бы хотелось. Оттого вся эта непредсказуемость, после ахов и охов, вызывает чувство умиления. И глубокого уважения к авторам содеянного: тель-авивские спектакли «Урал Опера Балет» посвятил памяти Сергея Вихарева, трагически погибшего во время репетиций (спектакль завершил Самодуров). Озорная идея и сценарная разработка принадлежат Павлу Гершензону, ходячей балетной энциклопедии, вольнодумцу и бунтарю, чьи независимые суждения по поводу истории и теории танца доставляют знатоку истинное удовольствие.
Как и балет «Пахита» с его шармом и абсолютно другим балетным смыслом.