Барак Маршаль танцует и размышляет

Восемь лет Барак Маршаль не танцевал, не занимался хореографией, в Израиле бывал краткими наездами: пел под виолончель, исследовал индийскую музыку, преподавал литературу и историю в Калифорнийском университете, медитировал в Лос-Анджелесе. Отдыхал, думал о жизни, но в итоге снова вернулся к балету – той области, которой он принадлежит по праву рождения. Ибо (как вы, вероятно, знаете) Барак Маршаль – сын известнейшей израильской йеменской танцовщицы и певицы Маргалит Овед.

На сей раз явление Барака нашим палестинам связано с гастролями канадской труппы Les Ballets Jazz de Montreal, для которой он поставил спектакль «Harry». Озвучен сей балет-хоровод милыми сердцу Маршаля балканскими мелодиями, израильскими песнями, песнями Горана Бреговича, Balkan Beat Box и оперными ариями в исполнении Марии Каллас.

- Барак, вы вскоре прилетите к нам из Монреаля, хотя живете в Лос-Анджелесе и работаете в Европе. То есть на собственном примере можете судить о том, что современный балет сегодня – это чистая глобализация. Может ли хореограф, работающий с международным, много гастролирующим коллективом, попытаться сохранить национальные черты?

- Я впитал израильскую, американскую, ашкеназийскую и йеменскую культуры. Получилась этакая пестрая мультикультурность, которая совершенно естественно отражается в моих работах. Кстати, в своем американском детстве я воспитывался как маленький израильтянин. Затем, взрослым, вернулся в Израиль уже как американец. Случались моменты, когда я пытался забыть мою вторую культуру, чтобы стать «своим» на новом месте, но, как я ни старался, мне это не удалось – ни в одной стране. Национальная идентификация глубоко заложена в каждом из нас: с годами я понял, что искусство, культура, традиции и история любой нации всегда уникальны. Мои бесконечные путешествия нисколько не стерли мое национальное самосознание, наоборот – только усилили.

- В Les Ballets Jazz de Montreal вы работаете с коллегами из Бразилии, Франции, выходцами из Китая. Каждый из вас создает некую часть полной картины. Картины чего – мира или хореографического мейнстрима?

- Я создаю балетный театр, а не танец. Для меня движение – это вопрос не эстетики, а содержания, потому я всегда передаю в танце определенный сюжет, рассматривая танцоров не как абстрактные тела на сцене, а как рассказчиков. Меня меньше интересует, как высоко танцовщики могут поднять ногу, но куда больше – что они за люди, какова их культура, их способности к перевоплощению. Конечно, движение имеет для танца решающее значение, но мои танцоры – это еще и актеры, которые передают публике то, что я хочу сказать. Скажем так: они – невербальные рассказчики. И потому должны быть яркими личностями. Разнообразие характеров в труппе BJM позволяет мне создавать те произведения, которые я представляю на суд публики в последнее время.

- Вы закончили факультет философии Гарвардского университета. Так что мой философский вопрос вытекает из предыдущего: что такое национальность сегодня? Выражают ли ее танцовщики на сцене – или в движении все равны?

 - На мой взгляд, сегодняшний мир – это более спокойное место, чем полвека назад, но до сих пор мы видим в разных странах уродливые проявления национализма. Национальная идентификация – это не только индивидуальный культурный багаж, но и, зачастую, стремление отделиться от других групп. Говорят, что национальные различия приводят к конфликтам. Однако люди интересны друг другу именно потому, что они разные. Эти различия не стоит стирать, их следует всячески подчеркивать. Конечно, с израильтянами мне работается особенно легко – ведь мы говорим на одном языке. Но дискуссии и обсуждения, которые возникают при работе с людьми другой культуры, могут быть очень эффективны и привести к отличным результатам. Те балеты, которые я создал для BJM, лондонской группы Rambert Dance Company‎ и других коллективов – это, во многом, результат мультикультурности.

- Имеет ли значение лично для вас тот факт, что вы – еврей родом из йеменско-марокканской семьи, родившийся и выросший в США?

- Для меня это значит всё! Именно об этом я и говорю: мои родители научили меня уважать национальные культуры и привили мне философию взаимоуважения. Кстати, именно то, что я рос в США, заставило меня гордиться моими йеменскими корнями. Когда я приехал в Израиль, оказалось, что восточные евреи моего возраста не особо интересуются культурным наследием своих семей. Меня это поразило.

- В середине 90-х годов вы стали первым приглашенным хореографом ансамбля «Бат-Шева». Продолжается ли ваше сотрудничество?

- Я очень благодарен Охаду Нагарину за то, что он пригласил меня стать домашним хореографом «Бат-Шевы». И хотя я больше не работаю с этим ансамблем, я в восхищении от стиля Нагарина, я продолжаю у него учиться – как и все, кто с ним сталкивался хоть раз. Он великий мастер своего дела и оказывает огромное, мощное влияние на современный балет во всем мире. Все израильские хореографы что-то у него переняли. Но мне в определенный момент стало важно уйти от его непосредственного руководства, чтобы сохранить свой почерк и язык движения.

- Как вам работается в компании с танцовщиками и хореографами, получившими академическую подготовку – если учесть, что вы не учились танцу и хореографии профессионально? Что они могут дать вам, а вы – им?

- Действительно, танцором и хореографом я стал спонтанно, в 25 лет – благодаря печальному случаю в семье. Хотя я и вырос за кулисами, в балетной студии моей матери Маргалит Овед, с раннего возраста путешествовал с ее ансамблем по США и чаще ночевал за сценой, чем дома. Признаться, тогда я больше всего любил футбол – однако родители активно занимались моим образованием и водили меня и сестру на все концерты, спектакли и шоу. В общем, я был настолько сыт культурной жизнью, что вовсе не собирался становиться ее частью. Но в 1994 году мою мать назначили руководителем театра этнического танца «Инбаль», и я по просьбе отца приехал вместе с ней в Израиль. Через некоторое время после нашего приезда скончалась моя любимая тетушка Лея. После траурной шивы я зашел в студию «Инбаль» и неожиданно для самого себя начал танцевать – так выплеснулись мои эмоции, так родился танцевальный номер «Тетушка Лея», а я, абсолютно неожиданно для самого себя, получил первый приз на конкурсе «Оттенки танца», проводимом центром Сюзан Далаль. И это стало началом моей карьеры – до того момента я хотел заняться для заработка юриспруденцией, а для души – музыкой. После «Тетушки Леи» я поставил в Израиле спектакли «Балкон Шошаны» и «Свадьба Эммы Гольдман» – о Красной Эмме, знаменитой анархистке первой половины XX века. Еще через 10 лет – «Monger» и «Rooster».

У формального обучения есть преимущества и недостатки. Я никогда не учился и поэтому не знал, что правильно, а что неправильно. И потому эпатировал, рисковал и искал иные пути способы создания балета. Кстати, я не один такой: есть хореограф в Бельгии, который вообще не умеет танцевать, есть и другие самоучки. Но формальное обучение очень важно. Оно дисциплинирует и готовит тело к огромным физическим нагрузкам. Я не учился этому, и потому сломал ногу и вынужден был на целых восемь лет прекратить танцевать. Что же касается нашего сотрудничества с Les Ballets Jazz de Montreal, то танцоры BJM – супер-профессионалы, их подготовка заставляет хореографов работать очень интенсивно. Единственное, чему мне удалось их научить – это тому, что ошибаться не вредно, и что если их танец безупречен, то они теряют свободу выражения. Я всегда советую танцовщикам быть людьми, а не роботами, ошибаться, видеть в ошибках силу, а не слабость.

- Название вашей новой работы – «Harry» – можно перевести как имя собственное, а можно воспринять как намек на вечную спешку. Судя по просмотренным роликам, эта работа состоит из множества фрагментов, образующих рассказ о современной жизни. Так ли это? Как вы подбирали музыку?

- Внутренние и внешние силы заставляют нас бороться с нашими желаниями, подавляют личность. Большая часть моих балетов рассказывает именно о самоопределении, о праве оставаться личностью. «Harry» – это история о человеке, который сопротивляется судьбе, богам, людям, жестокости и смерти ради того, чтобы быть с женщиной, которую он любит. Но это не трагедия – это история о надежде, рассказанная с большим юмором. Это и есть сюжет, но полностью я его ощущаю только через музыку. Для меня не существует танца без музыки. Чтобы подобрать музыку к «Harry», я прослушал около 10 тысяч мелодий, и из них отобрал 20. Музыка – это оболочка моей драмы, под которой я разместил образы, истории, идеи, песни, жесты и движения, ставшие основой этого балета. Музыка вообще невероятно влияет на все, что я делаю.

- Я помню, как для вас после травмы ноги писали вокальные произведения израильские композиторы, живущие в Америке, как вы выступали вместе с матерью под аккомпанемент знаменитого виолончелиста Йо-Йо-Ма, пели с филармоническим еврейским оркестром Лос-Анджелеса, несколько раз приезжали в Израиль вести летние мастер-классы… Собираетесь ли вы снова проводить у нас курсы и семинары, ставить новые балеты для израильских групп?

- Пока я не работаю над новыми проектами в Израиле, но очень люблю Тель-Авив. Надеюсь, что скоро вернусь.

Фото: Gregory Batardon