Три мужские грации

Про то, как расчудесная толстушка-хореограф ткнула пальцем в небо – и попала

Сильвия Грибауди, обаятельная донельзя, с фигурой, достойной того, чтоб повязать на нее парадную ленту ордена Большого Брюха, склонив изысканную голову, смотрит искоса; и спрашивает, спрашивает, и thankyouyhankyouthankyou зашкаливают, так что я не выдерживаю и – с места – thankYOU! – а итальянцы с заднего ряда выкрикивают: grazie, и тут уж недалеко до infinite, когда коротконогая очаровашка вдруг озадачивает: “What is prosperity?”

Тель-авивская публика прекрасна: никто не отвечает, что процветание –  это деньги. Отвечают: Италия, музыка, танец, природа, спагетти, наконец.

Фестиваль Tel Aviv Dance в центре Сюзан Деллаль помахал на прощание не ручкой, нет; четырьмя парами рук не менее прекрасных, чем тель-авивская публика: «Грациями» (Graces) итальянки Сильвии Грибауди, вдохновившейся неоклассической скульптурой «Три грации» Антонио Кановы, но это побоку; главное тут – три красавца-итальянца с грацией южной, а вообще-то универсальной, идентичного роста и степени красивости (мою подругу особо прельстили ягодицы). Заранее попытаюсь избежать каких-либо, тем более пошлых колкостей толпы: красота их столь совершенна, что уже неважно, идет речь о коленке или о мизинце.

Ах, ах, как было весело! об этом хорошо б писать стихами, а не прозой, но это будь мне двенадцать, вот тогда я написала бы короляубю и придумала патафизику (или кю?), и философствовала бы о том, что настоящая вещь – это не настоящая вещь, и о прочем разном. А теперь всё, что придумала Сильвия Грибауди, так хорошо и так относительно, что давайте конкретно об этом, вам понравится, уверяю.

Итак, гистрионы – три мужские грации и одна женская антиграция; танцуют? танцуют, но до того разыгрывают отменнейшую комедию. В черных носках и черных трусах, satis est. Казалось бы, «Три грации» Антонио Кановы слывут универсальным эталоном красоты, пропорции и меры – а трое Аполлонов Сильвии Грибауди, хохоча, нарушают все каноны, прикидываясь то античными скульптурами, то танцовщиками из классического балета, то актерами мюзик-холла. Заигрывают с публикой, которая то отвечает на вопросы, то щелкает пальцами, а то и поет почище оперного хора. Брехтовский «эффект отчуждения», повышающий зрительскую восприимчивость, помните, наверное: «если между сценой и публикой устанавливался контакт на основе вживания, зритель был способен увидеть ровно столько, сколько видел герой, в которого он вжился». Вот мы и видели. Видели, как можно превратиться в ноты под музыку Баха, обыграв самого Баланчина; как можно станцевать соло джазового барабанщика; как прокрутить фуэте, проскользить по воде, погулять по просцениуму с цветами во рту и на причинных местах, почувствовать ритм «Sing, Sing, Sing» и вообще, поразмышлять о красоте. И о том, что ею не является.

И что вы думаете? То, что не являлось красотой, в итоге ею же и явилось. Такой вот парадокс. И забавная толстушка Сильвия с большим носом превратилась к концу действа в настоящую красавицу. Потому что все, что мы думаем о красоте, это предвзятые представления, правда? И отчего бы красоту не десакрализовать?

Что уж тут, впрочем – она ведь, Сильвия, вышла из того же сапога, что Умберто Эко.

Грации на сцене могут двигаться при свете, а могут и в темноте; могут совершить ритуал поклонения солнцу, а могут и тени поклониться; могут стократно повторить, указывая на нас: «magnifici» – вы фантастичны, дескать, ребята. Кажется, что они постоянно ищут нашего одобрения в своих попытках облечь себя в форму абсолютной, отшлифованной красоты, которая порой таки случается. Черные трусы и черные носки сменятся обнаженкой, потом явятся золотые трусы мужчин и купальник на даме – того самого цвета, что украшает торсы трех граций Кановы. Тех, кстати, считают харитами, то бишь тремя дочерьми Зевса: Аглаей, Ефросиньей и Талией, олицетворяющими изящество, радость и процветание. Напомню, что троица оказывала эскорт-услуги Афродите – а значит, сочтем таковой Сильвию Гримауди; ведь пропорции, как и каноны красоты, меняются со временем, не так ли?

Вот и получается, что «Три грации» Сильвии Грибауди – гимн поэтической силе несовершенства, ироничное и самоироничное осознание того, что красота по сути тот же двуликий Янус, что красота уродства очаровывает не меньше, чем уродство красоты.

В конце концов, grace ведь не только грация, grace – это благодать.

И да, красавцев-граций зовут Сиро Гульельми, Маттео Маркези и Андреа Рампаццо. Хотите познакомиться?

 Photo by Fabio Sau