Наташа Каневская: «Одежда должна сидеть идеально на любой фигуре»

Как из платья делается «платье», и даже Платье? Берутся первичные признаки такового – ткань, фактура, цвет; затем вторичные половые – женственность, кокетливость, внутренний мир (а как же без него?), далее в дело вступает техника – уникальный крой, позволяющий Платью сесть на любую даму, пусть и самых весомых достоинств; ну а над всем этим, вестимо, витает Талант. С большой-пребольшой буквы.

Natali Kanevski – модный бренд Наташи Каневской, театрального и кинохудожника, которая в светлый период моей жизни, связанный с телеканалом «Израиль плюс», превращала нас с коллегами в прекрасных заэкранных существ. Тогда мы бродили с ней по Дизенгоф и Шенкин, где в бутиках Наташа безошибочно указывала мне на то, чего невооруженным взглядом и не разглядишь; ее фантастический вкус сочетал такие наряды, о которых я сама бы и помыслить не могла. А потом все это оказывалось на мне в студии – о, это был настоящий «АртИшок».

Теперь Наташа Каневская создает собственные удивительные коллекции одежды – и не только для красных дорожек, но для нынешних нас с вами, людей по эту сторону экрана.  

- Наташа, свою новую капсульную коллекцию ты назвала «Люди за кадром».

- Да, и это ее концепция, а не просто название. Вот, взгляни на лукбук – я никогда не хотела снимать моделей, поэтому в каталоге нет ни одной девушки с обложки. Мне не нравятся мои вещи на моделях, они не передают концепцию бренда, согласно которой эти вещи садятся на любые фигуры, на любых женщин любых возрастов и размеров. А на манекенщицах с их идеальными для подиума пропорциями этого попросту не видно. Для своей новой летней коллекции «Люди за кадром» я решила снять женщин, с которыми работаю в кино. Это не актрисы, а именно люди за кадром – продюсеры, режиссеры, кастинг-директора, которые стали условными моделями для каталога. Для каждой мы придумали образ, и получилась вот такая история. Кого-то мне хотелось сильно поменять, а чью-то индивидуальность, наоборот, подчеркнуть.

- Помню, как мы работали на 9 канале ИТВ, и ты (главный стилист канала) в соответствии с личностью ведущего или с программой, которую он вел, придумывала образ.

- Это был очень классный опыт. Поначалу работа стилистом на телевидении казалась мне немного странной, я всегда видела себя театральным художником, а тут вдруг какие-то съемки, какие-то люди, которых надо одевать в обычную одежду… Но теперь я очень благодарна за то, что это было в моей жизни, поскольку там были такие объемы – мало кто из представителей моей профессии получал моментально столько возможностей для воображения! У нас же были и актуальные программы, и развлекательные, и утренние, и ночные, и молодежные, и спортивные, и приходили люди, которые в кадре быть не привыкли – журналисты с одной стороны и артисты с другой… И всех надо было сделать телеведущими. И эта постоянная практика – сначала придумать концепцию, какой-то образ, потом его поддерживать, потом его немножко менять в зависимости от сезона и от того, как развивается программа… Под каждого придумывалось что-то свое. Вот у тебя в «АртИшоке» были женственные платья, немножко ретро, немножко в винтажном стиле, что создавало ауру мира искусства.

- Некоторые из них живут в моей душе до сих пор, особенно то, фиолетовое… Поэтому сразу бросилась в глаза очаровательная двойка брюки-жилетка такого же цвета – абсолютно такого же! – из твоей новой коллекции.

- И я помню то фиолетовое платье, поэтому сразу увидела в этом костюме тебя.

- Твой папа, любимый всеми актер Леонид Каневский, вел на нашем канале телеигру «Девятый вал» и кулинарную программу. Ты родителей тоже одеваешь?

- Папу тогда одевала, и поваров его наряжала в передаче… А мама у меня вообще – одна из моделей. И дочка 11-летняя, Амалия, тоже одна из моделей. Так что тренируюсь на семье. Я считаю, что мы в такое время живем, что мода потеряла какие-то возрастные критерии и что я могу в одни и те же вещи одевать и мою маму, и мою дочь – они садятся по-разному и выглядят очень интересно.

- Вспомнила тут Ролана Барта, который в «Системе моды» определил три формы существования одежды: настоящая одежда, представляемая одежда и используемая одежда. То есть он утверждал, что есть одежда реальная, а есть одежда-описание, одежда-образ, одежда-миф, которую мы только воображаем. Что она существует в модных журналах, коллекциях от кутюр и прочая, и что мода – это, по сути, система потребления мифа. Для тебя мода тоже поначалу была чем-то мифическим? Как ты вообще влилась в эту индустрию?

- Я очень хорошо понимаю, о чем говорит Барт, но лично я занимаюсь, с позволения сказать, размифоложиванием, то есть развенчанием этой мифологии. Для меня очень важно, чтобы одежда была красивой на обычных носителях, я поэтому и не хотела снимать ее на моделях. Моя одежда может быть порой не самая яркая как высказывание – поскольку главное для меня, как она сидит. У меня каждая вещь, каждое платье, каждая юбка доводятся до совершенства – пока я не пойму, что эта одежда не просто хорошо садится на меня или на моих подруг; одежда должна садиться идеально на любую фигуру. Скрывать недостатки, подчеркивать достоинства, быть очень удобной. У меня недавно была лекция в арт-школе, я рассказывала про костюмы героинь кино, привезла несколько своих платьев – их примерили несколько совсем разных женщин, и на всех они сели по-разному, но на каждой выглядели очень классно. Это лучший показатель того, что у меня реальная одежда для реальных людей.

- Меня это тоже поразило у тебя на презентации: платье висит, и ты не знаешь, какого оно размера; его примеряли и очень тоненькие девы, и дамы в теле – но на всех оно выглядело чудесно.

- Да, на худеньких оно выглядит как струящееся платье, а на тех, у кого грудь и бедра, очень красиво их подчеркивает. Тут как раз девушки с модельными данными как-то обделены (смеется). За годы, проведенные в кино и на телевидении, когда ты работаешь в таком потоке, без права на ошибку, когда необходимо быстро одевать невероятное количество разных людей, я поняла, какая одежда более универсальна. Есть какие-то законы жанра. Скажем, платье без молнии, скроенное по косой, садится универсально на разные фигуры. Оверсайз – не выход из положения, потому что, во-первых, не всем подходит, во-вторых, в кадре не очень хорошо смотрится: в кадре, ты сама знаешь, вообще очень опасно любые объемы увеличивать. И расширять нельзя, и подчеркивать тоже нельзя. Поэтому важно понимать правильную посадку по фигуре, оставлять воздух между тканью и телом, но при этом не обтягивать, потому что на экране это бросается в глаза. В итоге всё, чему меня научила работа на телевидении и в кино, я переосмыслила в своем бренде. Каждый раз, когда я приношу из магазина какое-нибудь платье на бретельках, я думаю – почему же эти бретельки такие тоненькие, там же будет виден лифчик – поэтому у моих платьев бретельки пошире.

- Твоя одежда вообще легко узнаваема.

- При этом речь идет об универсальных фасонах, которые я долго прорабатываю и вымеряю – по этой причине у меня небольшие коллекции. Не хочется делать масс-маркет, превратиться в «Зару», к примеру. Natali Kanevski – это очень маленький бренд: немножко для красных дорожек, немножко на каждый день.
Мне хочется, чтобы все мои платья, которые люди покупают и носят – чтобы они у них оставались надолго, чтобы они были любимыми и узнаваемыми. При том, что модели одежды довольно простые, в них и вправду всегда есть какие-то знаковые элементы, по которым люди определяют, что это вещи моего бренда. И это очень приятно, потому что до меня иногда долетают какие-то карточки, открыточки, фотографии из разных стран и разных городов, где те, кто купил мои платья, случайно встретились и узнали друг друга по широким бретелькам или пайеточной спине пиджака. Как правило, они обязательно вместе фотографируются и присылают фото мне, в том числе в Инстаграме.

- А как появилась первая коллекция твоего бренда?

- Я придумывала время от времени дизайн платьев для своих подруг или актрис, которые просили что-то сделать для них; были платья, которые я шила просто для себя. Вообще, знаешь, придумывать одежду в мире, где так много одежды и так много магазинов, имеет смысл только тогда, когда ты не можешь ее не придумывать. А я не могла ее не придумывать, я просто просыпалась и знала, в каком платье хочу пойти на ближайшее мероприятие. И тогда я шла в магазин, покупала ткань и понимала, что из этой ткани хочу сшить себе юбку. Девочки потом видели на мне эти вещи и заказывали себе такие же. Позже то же самое произошло с платьями из «Содержанок» – я сшила платья для героинь первого сезона, и меня и актрис стали заваливать вопросами, где взять эти платья. Умоляли сшить за любые деньги. Так постепенно родился бренд – мне было неинтересно одно и то же шить, мы уже существующие модели перерабатывали, и рождались целые коллекции. Помню первую из них – блестящую, с платьями нарядными, пиджаками с пайетками на спине – дело было как раз к Новому году. Тогда мне придумались мягкие твидовые пиджаки, и пайетки такие радостные, которые создают новогоднее настроение, но не напоказ – я решила, что их можно спрятать за спину. С той поры они у меня всегда появляются – как новые размышления, иногда сползают на плечи и немножко видны спереди на летних костюмах, вписываясь в цвет наряда, или совсем уходят назад… Всякий раз происходит по-разному, повторить очень сложно, потому что создается такой коллаж пайеток и ткани. Я и теперь первую модель всегда делаю по себе. Порой доходит до смешного: стою перед шкафом и понимаю, что мне нечего надеть, поскольку все, что я ношу, с меня буквально сняли и купили.

- Ты жила в Израиле, теперь живешь в Москве, городе своего детства. Есть, наверное, понятие «московская мода», есть понятие «мода израильская» – или всё уже смешалось и не надо создавать одежду с оглядкой на географию?

- Ты знаешь, и да, и нет. Конечно, есть локальная мода везде. В каждой стране своя специфика, к тому же разный климат. В Москве большую часть года мы носим как минимум два слоя одежды, а в Израиле большую часть года надо раздеваться, как-то себя оголять и стараться не сгореть при этом. Я вот тоже приезжаю, первые дни гордо хожу в своих платьях – и понимаю, что у меня обгорели плечи. Но, конечно, мода сейчас – дело универсальное, новые коллекции мгновенно разлетаются по соцсетям, все тренды понятны. Хотя именно потому, что тренды так близки и понятны, люди от этого немножечко устали и хочется какой-то индивидуальной моды, индивидуального стиля и своих собственных по этому поводу размышлений – как ты хочешь выглядеть, как ты одеваешься. Людям хочется отличаться друг от друга, а не гоняться за трендами. И у них вырабатывается собственный стиль. Я даже по своей дочке сужу и по ее подружкам – что для них важно не выглядеть как все, а выглядеть модно, индивидуально, по-своему.

Мне эта тенденция очень нравится. Раньше было иначе. Помню, когда я приехала в Израиль, все ходили в один и тот же магазин масс-маркета и покупали одинаковые футболки. Когда я в первый раз пришла в израильскую школу, то поняла, что я белая ворона со своим индивидуальным стилем.

- Ты ведь еще маленькой девочкой была?

- Примерно как сейчас Амалия, мне было лет 11-12. Тогда все носили кроссовки Reebok черные или белые, и одинаковые футболки, и это было модно. От этого мы, слава Б-гу, ушли.

- Скажи, а можно ли заказать у тебя персональный наряд?

- Конечно! Мы очень много шьем. Бренд вообще начинался как моя маленькая мастерская, где мне заказывали платья для индивидуального пошива – платья для красных дорожек, для актрис, для каких-то мероприятий. Вся Москва ассоциировала меня с сериалом «Содержанки», где я одевала главных героинь, на которых все очень хотели быть похожими – и тогда, и до сих пор. Сейчас объемы стали много больше, но мне до сих пор заказывают одежду для красных дорожек и важных мероприятий.

- Наташ, ты ведь в Тель-Авивском университете окончила театральный факультет?

- Да.

- И ушла все равно на экран…

- Я по-прежнему делаю костюмы и декорации для театра. Кстати, забрела недавно в свой университет и была рада узнать, что теперь наш факультет называется «Дизайн костюмов для театра, кино и телевидения». То есть университетские директора поняли, что художники театра и кино – одни и те же люди и не надо их так сильно делить. Что касается меня, то я все время возвращаюсь к театру, это первая любовь, без нее никак.

- Но все-таки существует, наверное, специфика в создании костюмов для театра и костюмов для кино?

- Бытует представление, что костюмы для театра делаются более широкими мазками, а кино – искусство более точное и минималистичное, потому что там крупные планы. Но в тот момент, когда в театр пришли большие экраны, все изменилось. Вот я делала спектакль «Идеальный муж» в МХТ имени Чехова, он был одним из первых и задал тенденцию, что часть декораций – это экран. В него были интегрированы актеры с камерами, которые снимали друг друга, и выводились крупные планы во время важных сцен, чтоб были видны лица – так что сразу вся эта история про широкие мазки потеряла актуальность. Теперь театральный костюм, как киношный, должен быть проработан как обычная одежда – поскольку его тоже могут увидеть вблизи.

- В Израиле у тебя и «Письма к Орфею» были оперные…

- Как приятно, что ты помнишь! Мы с режиссером «Писем» Юлией Певзнер недавно подумали, что неплохо бы эту оперу возобновить.

- Кино в твоей жизни случалось тоже очень разное: ты была стилистом сериала «Содержанки» и совершенной его противоположности – странного фильма «Дирижер», который рифмуется с духовной музыкой, «Страстями по Матфею», иерусалимским синдромом опять же. Помнится, читала тогда интервью Лунгина, где он сказал, что герой этого фильма – человек, почти достигший совершенства, успешный, духовный, аскет, оказывается в Иерусалиме и с него спадают одежды. Вот эти внутренние одежды – как они сочетались с внешними, с его видимой оболочкой?

- Это сложный фильм, там менялись режиссеры, вначале был Богомолов, потом Лунгин… Ему можно посвятить отдельную беседу.

- В таком случае, давай поговорим о духовной одежде – и вспомним еще одну твою работу, сериал «Монастырь».

- Тоже не очень простая работа – ты же не можешь держать в голове всю историю мировой моды! Пришлось собирать информацию, как это обычно происходит при подготовке к любому проекту. В сериале «Монастырь» действие семи или восьми серий разворачивается в православном монастыре. Когда меня пригласили, я подошла к режиссеру Саше Молочникову и сказала: Саша, я очень хочу с тобой работать, но я еврейская женщина, в монастырях не была никогда, а в церкви ходила в основном католические, посмотреть на картины. Он ответил: все нормально, вместе будем изучать атмосферу православного монастыря. Конечно, у нас были консультанты, я общалась со священниками, с какими-то музейными людьми, которые специализируются на иконографии. Ты просто всякий раз погружаешься в материал, изучаешь все, что с этим связано. Собственно, и в «Содержанках» надо было изучать жизнь богатых девушек центра Москвы.

- Ты обычно создаешь исторически достоверные костюмы или более условные?

- «Монастырь» – это современная история, там действуют современные монахи, поэтому они выглядят так, как одеваются сейчас. А следующий мой проект будет про историю 20 века – сегодня это уже исторический фильм, ведь кто-то помнит это время, кто-то в нем жил, а для кого-то это преданье старины глубокой… Поэтому, создавая костюмы, надо концептуально понимать историю, решать, насколько ты хочешь сделать ее достоверной – или хочешь рассказать свою историю через какие-то свои идеи и немножко что-то изменить. То есть показать зрителю свои представления о той эпохе, свой угол зрения.

- Сегодня ты работаешь с разными студиями?

- Да, но больше всего работаю с «Кинопоиском» и со «Стартом». В последние годы люблю работать на платформах, у них более дерзкие проекты, они тянут вперед, поскольку должны быть впереди планеты всей, чтобы привлекать зрителя. И на платформе ты всегда четко знаешь, сколько подписчиков посмотрели этот фильм. На телевидении сосчитать зрителей сложнее.

- Зато мы точно знаем, что лидером проката стал расчудесный фильм «Чебурашка», костюмы для которого создавала именно ты. Там все пленяет, даже совсем не чебурашечная философия; особенно когда ближе к финалу ушастый герой произносит «Я не хочу быть человеком» (а его и собакой там называли, и йети, и кем только не), потому что люди злые и «лучше быть просто игрушкой».

- Ты знаешь, «Чебурашка» начинался как детское кино, а потом оказалось, что это очень важный и нужный фильм, который посмотрело самое большое количество зрителей в истории российского кино и он заработал больше всего денег в прокате. Бывают такие истории, где всё сошлось. Это ни от кого конкретно не зависит, но зависит от всех вместе. Людям нужна была такая оптимистичная и добрая история, и то, как она была снята, и как мы, все авторы, ее преподнесли – в итоге получилось, что она очень сильно попала. В людей. И во взрослых, и в детей. Я же была особенно рада, что этот фильм могут посмотреть мои дети, потому что до этого все мои сериалы были предназначены для аудитории 18+.

Главной в «Чебурашке» была цветовая гамма. Нам хотелось сделать очень красивую историю, небанальную. Поэтому мы изначально придумали, что будем использовать несколько цветов и в декорациях, и в костюмах. Получилось очень красиво и насыщенно: много зеленого, немножко бордового, желтого и шоколадного, ведь в фильме много про шоколад, и Чебурашка сам коричневый… Для меня как художника по костюмам это стало неким испытанием – ограниченные цвета, ограниченные возможности заставляют мыслить более креативно. Героев же много, их всех надо по цветам развести. То есть нужно было сразу придумать, кто из героев в каком цвете: вот, скажем, крокодил Гена должен быть зеленым, но у нас есть мультик, и там он носит бордовое пальто. И мне хотелось подтянуть ниточки воспоминаний с мультиком ассоциативных, поэтому у нашего Гены появился бордовый замшевый пиджак, который я очень старалась сделать непохожим на пиджаки новых русских в девяностых. Мы сшили пиджак этакого интеллигента, путешественника, шестидесятника. Дальше осталось очень мало цветов, которые мне нужно было распределить между героями: семьей Гены, Шапокляк и ее свитой. И я, двумя-тремя цветами жонглируя, пыталась сделать всех разнообразными и разноцветными. Шапокляк в итоге оказалась бирюзовой – этот цвет прямо к ней приклеился. Мы примеряли Лене Яковлевой и желтый, и бордовый, но нет. В итоге она носит все оттенки бирюзового, от самого светлого, размытого пастельного – до очень яркого, насыщенного военного сюртука, когда выходит на тропу войны и выглядит как генерал-полководец, управляющий своей армией. А в некоторых сценах она появляется в белом… Каждый костюм отмечает настроение героини в той или иной сцене, ее душевное состояние. Она ведь из всех персонажей самая нереалистичная и самая сказочная, поэтому была возможность развернуться.

- Наверное, семантика цвета – один из факторов, которым ты играешь?

- Конечно, ведь инструменты художника по костюмам – ткани, фактуры и цвет. Цвет очень много чего говорит и о персонаже, и о настроении, и о том, как он вписывается в пространство – потому что цвет и, соответственно, персонаж должен быть иногда на контрасте, а иногда наоборот. Если персонаж как бы вписывается, растекается, сливается с пространством, то это одно настроение; если он на контрасте, слишком яркий, слишком выделяющийся – то это другое настроение кадра.

- Как человек, привыкший всё поверять музыкой, не могу не припомнить в этой связи Эйзенштейна и его концепцию «звукозрительного контрапункта», когда звуковой образ не должен ни в коем случае быть избыточным дополнением визуального.

- А визуальный, в свою очередь, – избыточным дополнением смыслового.

- Вот и о sensus’е, кстати. Тот же Барт писал, что детали одежды как слова в предложении, где каждое наполнено определенным смыслом. А что будет, если мы заменим какое-то слово? Уберем, допустим, воротник? Что произойдет с персонажем, какая метаморфоза?

- Конечно, каждая деталь должна быть продумана, потому что нам хочется, чтобы во всем был смысл. Особенно в кино на крупных планах – то, что передается текстом, это ограниченная в общем-то история. Мы получаем готовый сценарий, состоящий из слов и предложений – его в идеале нельзя менять, каждое слово уже написано и утверждено. Остается визуальный ряд, и этим визуальным рядом мы можем эти слова подчеркнуть, показать больше про героя, чем рассказывается словами, объяснить про него через одежду. Вот я всегда, когда начинаю читать сценарий, думаю – откуда они, герои, берут эту одежду, где они ее покупают, сколько они на нее тратят – и неважно, сколько я могу как художник по костюмам на нее потратить. Мне важно понять, сколько эти люди зарабатывают, покупают ли они одежду сами – или им покупают жены, мужья и так далее. То есть это целая история, которая влияет на то, как человек выглядит. Ну и раз мы не можем менять слова, мы можем менять детали. Опять же цвет – скажем, в «Содержанках» одна из героинь, которая носила одежду спокойных оттенков, убегает от возлюбленного в ярко-красном пальто, потому что теперь она решительно хочет перемен. Впрочем, об этом можно говорить бесконечно.

- Думаю, мы с тобой еще непременно поговорим.

P.S. Дивная одежда бренда Natali Kanevski продается в Тель-Авиве, Лимассоле на Кипре, в Москве; чтобы узнать подробности, можно написать Наташе в Instagram.

Фотографии предоставлены Наташей Каневской