Авнер Дорман: Диалоги о любви

Израильский филармонический вновь явил нечто экстраординарное

Тревожность угадывалась в призрачном дыхании скрипок, и в том, как арфа задавала тон для вступления детских голосов, и в том, как соблазнял прекрасную даму аккордеон, и в угловатости оркестра, и в водопадах хора. Дьявольские сложные ритмы, завораживающие тембры, что-то старое и что-то новое – а также взятое взаймы и голубое (небо); любовь ведь часто заканчивается свадьбой, хотя тут, конечно, совсем о другом.

Музыка Авнера Дормана самостоятельна и инака, и к антропософским радениям имеет непосредственное отношение; он не похож абсолютно ни на кого, что такая редкость в нашу цитатно-лоскутную эпоху пост-постмодернизма. Она захватывает вас полностью, это беспрерывный поток красоты, который льется свободно и незаслеженно – и при этом выливается в форму на диво органичную. Его «Диалоги о любви» многослойны и многоголосы, полны тончайших психологических нюансов, восклицательных знаков и многоточий. На экстатичном восклицании вступает хор, который потом замолкнет, передав эстафету оркестру; они так и будут чередоваться друг с другом, порой столбенея на остинато, порой погружаясь в медитацию, где каждая мысль – мантра; и так от гипотезы до гипотенузы, вплоть до выхода за пределы нотного текста. Но еще до выхода за явятся два протагониста – аккордеон и саксофон.

«Диалоги о любви» Авнер Дорман сочинил под впечатлением от одноименного трактата Иегуды Абарбанеля, средневекового еврейского поэта и философа, писавшего под псевдонимом Леон Эбрео. Как и литературный первоисточник, хоральная симфония Дормана разделена на три источника, три составных части любви / страсти / сердечной смуты: любовь как желание, любовь как универсум, крушение любви и ее возрождение. Отвлечься от музыкального нарратива невозможно: музыка Дормана вас буквально гипнотизирует, при этом, не понимая большую часть иноязыкого текста, вы непроизвольно выстраиваете собственный нарратив, где и молитва, и религиозный экстаз, и слеза ребенка.

Впервые Авнер прочитал «Диалоги о любви» Абарбанеля еще будучи подростком – и… влюбился. «Мой дедушка перевел эту книгу с итальянского на иврит, – рассказывает он. – Эта книга такая поэтичная, глубокая и очень духовная. Вслед за ее автором, я решил попытаться ответить на некоторые экзистенциальные философские вопросы, например, что такое любовь? что такое счастье? почему предметы падают? когда была создана Вселенная?».

В 2014 году Дорман написал хоральную симфонию под тем же названием, дополнив диалоги Абарбанеля текстами Шломо Ибн Гвироля, раввина и поэта 18 века Аарона Переца, поэта и композитора 14 века Освальда фон Волькенштейна, цитатами из Библии. В 2024 году, а именно теперь, ее впервые исполнили в Израиле; в волхвовании участвовали двойной состав Израильского филармонического оркестра, хор имени Гари Бертини, хор «Анкор» Иерусалимской академии музыки и танца, хор «Шахар» под управлением Гилы Бриль, да к тому же певец, исполнитель грузинской народной музыки Звиад Мичилашвили. А главное – феноменальный солирующий саксофонист Ган Лев.

Опять же, эйдосы с апейронами тут правят бал, ибо в определенном смысле «Диалоги о любви» Дормана – спор между духом и телом. Открываются они мелизматическим восклицанием на латыни: «Знание тебя, София, заставляет меня чувствовать любовь и желание». Композитор использует аккордеон в качестве персонажа, выражающего желание и томление, хотя поручена этому инструменту довольно простая диатоническая мелодия. Аккордеон продолжает играть важную роль на протяжении всего опуса, отвечая хору и буквально реагируя на его слова. Занятно, что в музыке отражены разные взгляды мужчин и женщин на любовь. Мужской хор подобен буре, его буквально распирает от желания («Целыми днями я чувствую себя больным от любви»), женщины отвечают покорностью («Я с радостью отдам себя тебе навсегда»), и, наконец, оба хора сливаются в чувственном экстазе.

Во второй части, которая начинается со скерцо, представлены физические и природные явления, являющиеся выражением силы любви. «Гравитация, огонь, дождь, ветер и океанские приливы – все они связаны с желанием, – поясняет Дорман. – Они перекликаются с размышлениями древнегреческих философов, которые зашли так далеко, что связали эмоции с геометрией и алгеброй». Композитор выражает эту идею через использование синкопированных ритмов, смешанных размеров, которые следуют определенным геометрическим моделям – но попутно изобретает собственные правила движения. Красота вещей проистекает от форм, писал Абарбанель, форм – носительниц божественной красоты; именно они делают уродливую и безобразную материю прекрасной.

И вот здесь на авансцену выходит саксофон как символ неудовлетворенной страсти. Кажется, будто они с аккордеоном ищут друг друга – как Филон и София. Ну и, соответственно, музыка ненадолго спускается с небес прямо в объятия джаза.

                    Avner Dorman. Photo by Bernd Seydel

«В третьей части любовь больше не может существовать, – говорит Авнер. – И поэтому экспрессия оркестра становится более агрессивной. Боль и печаль, неизменные спутники любви, буквально растаптывают лейтмотивы сочинения, подминают их под себя, делая музыку почти неузнаваемой. Из этого пепла любовь возрождается благодаря голосам детей, распевающих слова из первого послания к Коринфянам 13:4-7: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит».

Эти невинные, почти ангельские голоса из разрушенного космоса выражают еще одну мысль Абарбанеля: привести к счастью и блаженству может лишь познание духовной красоты, ведь телесная красота – всего лишь тень духовной красоты. И так же как формы естественных тел происходят от мировой души и мирового разума, так и формы произведений искусства рождаются в разуме творящего их человека, где обладают большей степенью совершенства, чем в самом прекрасном произведении.

Снова раздается звук аккордеона, на этот раз – как свидетельство вечной любви. Тут уж каждый аккорд – сплетение микромиров. Он, аккордеон, пожалуй, альтер эго Авнера Дормана, по-своему услышавшего божественную серенаду и обратившего прошлое вспять. Как служил альтер эго Иегуды Абарбанеля Филон, ведущий основную линию рассказа (на втором полюсе диалога – София, символ мудрости, призванной постоянно сомневаться и возражать).

Но саксофон Гана Лева – это нечто особенное. Когда схлынула волна гигантского оркестра, когда замолчал гигантский хор, вы вдруг остаетесь наедине с этим одиноким инструментом – и у вас возникает ощущение, что именно здесь кроется истина. Здесь ведь в каждой ноте – глубина внутренней жизни, почти скульптурное ощущение звуковых событий; о нет, ничего сверхчеловеческого, очень даже земное сотворение мира для людей.

И, разумеется, дирижер Йоэль Леви – под его управлением Израильский филармонический с двумя хорами создал грандиозную фреску, сколь дружелюбную по отношению к публике, сколь и потустороннюю. К слову, Леви всегда удаются суггестивные, эмоциональные партитуры, особенно такие – о земном и небесном. Он столь искусно накапливал энергию, доводя ее до большого взрыва, что мы всей кожей ощущали, почему и для Абарбанеля, и для Дормана любовь являет собой всеобщую связь, и как она соединяет единичное с общим, земной мир с небесным, душу с телом, человека с природой и богом, преходящее с вечным, а природу – с ее Творцом.

P.S. Авнер Дорман – израильский композитор, давно уже живущий в Нью-Йорке. Учился он, между прочим, у Иосифа Барданашвили – и стал гением. Ежели кто помнит, именно его диковинную оперу «Кундри» слушали мы пару лет назад.