«Паразиты» Пон Чжун Хо
Нечто столь же прекрасное, что и «Магазинные воришки», только с бо́льшим драйвом. Начинаешь совершенно иначе воспринимать философию бытия (не азиаты мы...) и улавливать запах бедности.
«Паразиты» – первый южнокорейский фильм, удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Снял шедевр Пон Чжун Хо, в привычном для себя мультижанре, а именно в жанре «пончжунхо». Как всегда, цепляет.
«Синонимы» Надава Лапида
По словам режиссера, почти всё, что происходит в фильме с Йоавом, в том или ином виде случилось с ним самим, когда он после армии приехал в Париж. У Йоава (чей тезка, библейский Йоав был главнокомандующим царя Давида, взявшим Иерусалим) – посттравма и иллюзии, замешанные на мифе о герое Гекторе, защитнике Трои. Видно, таковым он себя и воображает, когда устраивается работать охранником в израильское посольство и когда учит французский в OFII. Но ведь научиться говорить на языке великих философов еще не значит расстаться с собственной идентичностью и стать французом. Сначала надо взять другую крепость – самого себя.
«Frantz» Франсуа Озона
В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще чувствуют себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, и обретаются герои фильма. Оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу.
«Патерсон» Джима Джармуша
В этом фильме всё двоится: стихотворец Патерсон и городишко Патерсон, bus driver и Адам Драйвер, волоокая иранка Лаура и одноименная муза Петрарки, японец Ясудзиро Одзу и японец Масатоси Нагасэ, черно-белые интерьеры и черно-белые капкейки, близнецы и поэты. Да, здесь все немножко поэты, и в этом как раз нет ничего странного. Потому что Джармуш и сам поэт, и фильмы свои он складывает как стихи. Звуковые картины, настоянные на медитации, на многочисленных повторах, на вроде бы рутине, а в действительности – на нарочитой простоте мироздания. Ибо любой поэт, даже если он не поэт, может начать всё с чистого листа.
«Ужасных родителей» Жана Кокто
Необычный для нашего пейзажа режиссер Гади Ролл поставил в Беэр-Шевском театре спектакль о французах, которые говорят быстро, а живут смутно. Проблемы – вечные, старые, как мир: муж охладел к жене, давно и безвозвратно, а она не намерена делить сына с какой-то женщиной, и оттого кончает с собой. Жан Кокто, драматург, поэт, эстет, экспериментатор, был знаком с похожей ситуацией: мать его возлюбленного Жана Маре была столь же эгоистичной.
Сценограф Кинерет Киш нашла правильный и стильный образ спектакля – что-то среднее между офисом, складом, гостиницей, вокзалом; место нигде. Амир Криеф и Шири Голан, уникальный актерский дуэт, уже много раз создававший настроение причастности и глубины в разном материале, достойно отыгрывает смятенный трагифарс. Жан Кокто – в Беэр-Шеве.
Новые сказки для взрослых
Хоть и пичкали нас в детстве недетскими и отнюдь не невинными сказками Шарля Перро и братьев Гримм, знать не знали и ведать не ведали мы, кто все это сотворил. А началось все со «Сказки сказок» - пентамерона неаполитанского поэта, писателя, солдата и госчиновника Джамбаттисты Базиле. Именно в этом сборнике впервые появились прототипы будущих хрестоматийных сказочных героев, и именно по этим сюжетам-самородкам снял свои «Страшные сказки» итальянский режиссер Маттео Гарроне. Правда, под сюжетной подкладкой ощутимо просматриваются Юнг с Грофом и Фрезером, зато цепляет. Из актеров, коих Гарроне удалось подбить на эту авантюру, отметим Сальму Хайек в роли бездетной королевы и Венсана Касселя в роли короля, влюбившегося в голос старушки-затворницы. Из страннейших типов, чьи портреты украсили бы любую галерею гротеска, - короля-самодура (Тоби Джонс), который вырастил блоху до размеров кабана под кроватью в собственной спальне. Отметим также невероятно красивые с пластической точки зрения кадры: оператором выступил поляк Питер Сушицки, явно черпавший вдохновение в иллюстрациях старинных сказок Эдмунда Дюлака и Гюстава Доре.
Kutiman Mix the City
Kutiman Mix the City – обалденный интерактивный проект, выросший из звуков города-без-перерыва. Основан он на понимании того, что у каждого города есть свой собственный звук. Израильский музыкант планетарного масштаба Офир Кутель, выступающий под псевдонимом Kutiman, король ютьюбовой толпы, предоставляет всем шанс создать собственный ремикс из звуков Тель-Авива – на вашей собственной клавиатуре. Смикшировать вибрации города-без-перерыва на интерактивной видеоплатформе можно простым нажатием пальца (главное, конечно, попасть в такт). Приступайте.
Видеоархив событий конкурса Рубинштейна
Все события XIV Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна - в нашем видеоархиве! Запись выступлений участников в реситалях, запись выступлений финалистов с камерными составами и с двумя оркестрами - здесь.
Альбом песен Ханоха Левина
Люди на редкость талантливые и среди коллег по шоу-бизнесу явно выделяющиеся - Шломи Шабан и Каролина - объединились в тандем. И записали альбом песен на стихи Ханоха Левина « На побегушках у жизни». Любопытно, что язвительные левиновские тексты вдруг зазвучали нежно и трогательно. Грустинка с прищуром, впрочем, сохранилась.
«Год, прожитый по‑библейски» Эя Джея Джейкобса
...где автор на один год изменил свою жизнь: прожил его согласно всем законам Книги книг.
«Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов» Ёко Тавада
Жизнь – это долгое путешествие в вагоне на нижней полке.
Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя уже не беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться.
«Комедию д'искусства» Кристофера Мура
На сей раз муза-матерщинница Кристофера Мура подсела на импрессионистскую тему. В июле 1890 года Винсент Ван Гог отправился в кукурузное поле и выстрелил себе в сердце. Вот тебе и joie de vivre. А все потому, что незадолго до этого стал до жути бояться одного из оттенков синего. Дабы установить причины сказанного, пекарь-художник Люсьен Леззард и бонвиван Тулуз-Лотрек совершают одиссею по богемному миру Парижа на излете XIX столетия.
В романе «Sacré Bleu. Комедия д'искусства» привычное шутовство автора вкупе с псевдодокументальностью изящно растворяется в Священной Сини, подгоняемое собственным муровским напутствием: «Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».
«Пфитц» Эндрю Крами
Шотландец Эндрю Крами начертал на бумаге план столицы воображариума, величайшего града просвещения, лихо доказав, что написанное существует даже при отсутствии реального автора. Ибо «язык есть изощреннейшая из иллюзий, разговор - самая обманчивая форма поведения… а сами мы - измышления, мимолетная мысль в некоем мозгу, жест, вряд ли достойный толкования». Получилась сюрреалистическая притча-лабиринт о несуществующих городах - точнее, существующих лишь на бумаге; об их несуществующих жителях с несуществующими мыслями; о несуществующем безумном писателе с псевдобиографией и его существующих романах; о несуществующих графах, слугах и видимости общения; о великом князе, всё это придумавшем (его, естественно, тоже не существует). Рекомендуется любителям медитативного погружения в небыть.
«Тинтина и тайну литературы» Тома Маккарти
Что такое литературный вымысел и как функционирует сегодня искусство, окруженное прочной медийной сетью? Сей непростой предмет исследует эссе британского писателя-интеллектуала о неунывающем репортере с хохолком. Появился он, если помните, аж в 1929-м - стараниями бельгийского художника Эрже. Неповторимый флёр достоверности вокруг вымысла сделал цикл комиксов «Приключения Тинтина» культовым, а его герой получил прописку в новейшей истории. Так, значит, это литература? Вроде бы да, но ничего нельзя знать доподлинно.
«Неполную, но окончательную историю...» Стивена Фрая
«Неполная, но окончательная история классической музыки» записного британского комика - чтиво, побуждающее мгновенно испустить ноту: совершенную или несовершенную, голосом или на клавишах/струнах - не суть. А затем удариться в запой - книжный запой, вестимо, и испить эту чашу до дна. Перейти вместе с автором от нотного стана к женскому, познать, отчего «Мрачный Соломон сиротливо растит флоксы», а правая рука Рахманинова напоминает динозавра, и прочая. Всё это крайне занятно, так что... почему бы и нет?
Тайские роти
Истинно райское лакомство - тайские блинчики из слоеного теста с начинкой из банана. Обжаривается блинчик с обеих сторон до золотистости и помещается в теплые кокосовые сливки или в заварной крем (можно использовать крем из сгущенного молока). Подается с пылу, с жару, украшенный сверху ледяным кокосовым сорбе - да подается не абы где, а в сиамском ресторане «Тигровая лилия» (Tiger Lilly) в тель-авивской Сароне.
Шомлойскую галушку
Легендарная шомлойская галушка (somlói galuska) - винтажный ромовый десерт, придуманный, по легенде, простым официантом. Отведать ее можно практически в любом ресторане Будапешта - если повезет. Вопреки обманчиво простому названию, сей кондитерский изыск являет собой нечто крайне сложносочиненное: бисквит темный, бисквит светлый, сливки взбитые, цедра лимонная, цедра апельсиновая, крем заварной (патисьер с ванилью, ммм), шоколад, ягоды, орехи, ром... Что ни слой - то скрытый смысл. Прощай, талия.
Бисквитную пасту Lotus с карамелью
Классическое бельгийское лакомство из невероятного печенья - эталона всех печений в мире. Деликатес со вкусом карамели нужно есть медленно, миниатюрной ложечкой - ибо паста так и тает во рту. Остановиться попросту невозможно. Невзирая на калории.
Шоколад с васаби
Изысканный тандем - горький шоколад и зеленая японская приправа - кому-то может показаться сочетанием несочетаемого. Однако распробовавшие это лакомство считают иначе. Вердикт: правильный десерт для тех, кто любит погорячее. А также для тех, кто недавно перечитывал книгу Джоанн Харрис и пересматривал фильм Жерара Кравчика.
Торт «Саркози»
Как и Париж, десерт имени французского экс-президента явно стоит мессы. Оттого и подают его в ресторане Messa на богемной тель-авивской улице ха-Арбаа. Горько-шоколадное безумие (шоколад, заметим, нескольких сортов - и все отменные) заставляет поверить в то, что Саркози вернется. Не иначе.
|
|
Авнер Дорман: Диалоги о любви
10.02.2024Лина Гончарская |
Израильский филармонический вновь явил нечто экстраординарное
Тревожность угадывалась в призрачном дыхании скрипок, и в том, как арфа задавала тон для вступления детских голосов, и в том, как соблазнял прекрасную даму аккордеон, и в угловатости оркестра, и в водопадах хора. Дьявольские сложные ритмы, завораживающие тембры, что-то старое и что-то новое – а также взятое взаймы и голубое (небо); любовь ведь часто заканчивается свадьбой, хотя тут, конечно, совсем о другом.
Музыка Авнера Дормана самостоятельна и инака, и к антропософским радениям имеет непосредственное отношение; он не похож абсолютно ни на кого, что такая редкость в нашу цитатно-лоскутную эпоху пост-постмодернизма. Она захватывает вас полностью, это беспрерывный поток красоты, который льется свободно и незаслеженно – и при этом выливается в форму на диво органичную. Его «Диалоги о любви» многослойны и многоголосы, полны тончайших психологических нюансов, восклицательных знаков и многоточий. На экстатичном восклицании вступает хор, который потом замолкнет, передав эстафету оркестру; они так и будут чередоваться друг с другом, порой столбенея на остинато, порой погружаясь в медитацию, где каждая мысль – мантра; и так от гипотезы до гипотенузы, вплоть до выхода за пределы нотного текста. Но еще до выхода за явятся два протагониста – аккордеон и саксофон.
«Диалоги о любви» Авнер Дорман сочинил под впечатлением от одноименного трактата Иегуды Абарбанеля, средневекового еврейского поэта и философа, писавшего под псевдонимом Леон Эбрео. Как и литературный первоисточник, хоральная симфония Дормана разделена на три источника, три составных части любви / страсти / сердечной смуты: любовь как желание, любовь как универсум, крушение любви и ее возрождение. Отвлечься от музыкального нарратива невозможно: музыка Дормана вас буквально гипнотизирует, при этом, не понимая большую часть иноязыкого текста, вы непроизвольно выстраиваете собственный нарратив, где и молитва, и религиозный экстаз, и слеза ребенка.
Впервые Авнер прочитал «Диалоги о любви» Абарбанеля еще будучи подростком – и… влюбился. «Мой дедушка перевел эту книгу с итальянского на иврит, – рассказывает он. – Эта книга такая поэтичная, глубокая и очень духовная. Вслед за ее автором, я решил попытаться ответить на некоторые экзистенциальные философские вопросы, например, что такое любовь? что такое счастье? почему предметы падают? когда была создана Вселенная?».
В 2014 году Дорман написал хоральную симфонию под тем же названием, дополнив диалоги Абарбанеля текстами Шломо Ибн Гвироля, раввина и поэта 18 века Аарона Переца, поэта и композитора 14 века Освальда фон Волькенштейна, цитатами из Библии. В 2024 году, а именно теперь, ее впервые исполнили в Израиле; в волхвовании участвовали двойной состав Израильского филармонического оркестра, хор имени Гари Бертини, хор «Анкор» Иерусалимской академии музыки и танца, хор «Шахар» под управлением Гилы Бриль, да к тому же певец, исполнитель грузинской народной музыки Звиад Мичилашвили. А главное – феноменальный солирующий саксофонист Ган Лев.
В «Диалогах о любви» вообще сплошь интересные инструменты, да к тому же несметное количество ударных. По словам Дормана, его оркестровое мастерство претерпело значительное влияние Стравинского и Бартока. Не менее интересно, что поется этот расчудесный опус на многих языках, в том числе итальянском, немецком, иврите, английском (детский хор) и, как мне послышалось, грузинском.
Опять же, эйдосы с апейронами тут правят бал, ибо в определенном смысле «Диалоги о любви» Дормана – спор между духом и телом. Открываются они мелизматическим восклицанием на латыни: «Знание тебя, София, заставляет меня чувствовать любовь и желание». Композитор использует аккордеон в качестве персонажа, выражающего желание и томление, хотя поручена этому инструменту довольно простая диатоническая мелодия. Аккордеон продолжает играть важную роль на протяжении всего опуса, отвечая хору и буквально реагируя на его слова. Занятно, что в музыке отражены разные взгляды мужчин и женщин на любовь. Мужской хор подобен буре, его буквально распирает от желания («Целыми днями я чувствую себя больным от любви»), женщины отвечают покорностью («Я с радостью отдам себя тебе навсегда»), и, наконец, оба хора сливаются в чувственном экстазе.
Во второй части, которая начинается со скерцо, представлены физические и природные явления, являющиеся выражением силы любви. «Гравитация, огонь, дождь, ветер и океанские приливы – все они связаны с желанием, – поясняет Дорман. – Они перекликаются с размышлениями древнегреческих философов, которые зашли так далеко, что связали эмоции с геометрией и алгеброй». Композитор выражает эту идею через использование синкопированных ритмов, смешанных размеров, которые следуют определенным геометрическим моделям – но попутно изобретает собственные правила движения. Красота вещей проистекает от форм, писал Абарбанель, форм – носительниц божественной красоты; именно они делают уродливую и безобразную материю прекрасной.
И вот здесь на авансцену выходит саксофон как символ неудовлетворенной страсти. Кажется, будто они с аккордеоном ищут друг друга – как Филон и София. Ну и, соответственно, музыка ненадолго спускается с небес прямо в объятия джаза.
Avner Dorman. Photo by Bernd Seydel
«В третьей части любовь больше не может существовать, – говорит Авнер. – И поэтому экспрессия оркестра становится более агрессивной. Боль и печаль, неизменные спутники любви, буквально растаптывают лейтмотивы сочинения, подминают их под себя, делая музыку почти неузнаваемой. Из этого пепла любовь возрождается благодаря голосам детей, распевающих слова из первого послания к Коринфянам 13:4-7: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит».
Эти невинные, почти ангельские голоса из разрушенного космоса выражают еще одну мысль Абарбанеля: привести к счастью и блаженству может лишь познание духовной красоты, ведь телесная красота – всего лишь тень духовной красоты. И так же как формы естественных тел происходят от мировой души и мирового разума, так и формы произведений искусства рождаются в разуме творящего их человека, где обладают большей степенью совершенства, чем в самом прекрасном произведении.
Снова раздается звук аккордеона, на этот раз – как свидетельство вечной любви. Тут уж каждый аккорд – сплетение микромиров. Он, аккордеон, пожалуй, альтер эго Авнера Дормана, по-своему услышавшего божественную серенаду и обратившего прошлое вспять. Как служил альтер эго Иегуды Абарбанеля Филон, ведущий основную линию рассказа (на втором полюсе диалога – София, символ мудрости, призванной постоянно сомневаться и возражать).
Но саксофон Гана Лева – это нечто особенное. Когда схлынула волна гигантского оркестра, когда замолчал гигантский хор, вы вдруг остаетесь наедине с этим одиноким инструментом – и у вас возникает ощущение, что именно здесь кроется истина. Здесь ведь в каждой ноте – глубина внутренней жизни, почти скульптурное ощущение звуковых событий; о нет, ничего сверхчеловеческого, очень даже земное сотворение мира для людей.
И, разумеется, дирижер Йоэль Леви – под его управлением Израильский филармонический с двумя хорами создал грандиозную фреску, сколь дружелюбную по отношению к публике, сколь и потустороннюю. К слову, Леви всегда удаются суггестивные, эмоциональные партитуры, особенно такие – о земном и небесном. Он столь искусно накапливал энергию, доводя ее до большого взрыва, что мы всей кожей ощущали, почему и для Абарбанеля, и для Дормана любовь являет собой всеобщую связь, и как она соединяет единичное с общим, земной мир с небесным, душу с телом, человека с природой и богом, преходящее с вечным, а природу – с ее Творцом.
P.S. Авнер Дорман – израильский композитор, давно уже живущий в Нью-Йорке. Учился он, между прочим, у Иосифа Барданашвили – и стал гением. Ежели кто помнит, именно его диковинную оперу «Кундри» слушали мы пару лет назад. |
|
|
Элишева Несис.
«Стервозное танго»
|