Ангелы в Америке: перестройка

«Гей-фантазия на национальные темы» Тони Кушнера в тель-авивском Камерном меняет местами небо и землю

Безрассудная дева может лежать, поигрывая, на розовом пианино – где-то внизу слева; а скрипач валяться, поигрывая, на скамье – на сцене ближе к правому краю; а оркестр («Революционный») – играть совсем уж в глубине, но так, чтоб было видно; и выходить порой на авансцену, чтоб проводить в последний путь drag queen (в нещадных блестках, «ну и китч», скажет больной СПИДом главный герой). А призрак Этель Розенберг, как-будто-женщина в очках и дурацком берете, – выкручиваться прямо с креслом откуда-то из стены сверху, и туда же исчезать (дыра в стене – ворота в рай), а потом сидеть у постели умирающего и напевать ему тум-бала-тум-балалайка, и даже кадиш читать, который другой главный герой путает с кидушем. А очень толстая ангел оргазма, она же дед в орденах и ушанке из перестроечного пролога, она же спасатель из Чернобыля, она же медсестра, она же та сила, что вечно вызывает желание у любого пола – так вот, очень толстая ангел обратится в конце в статую ангела вод Бетесда в нью-йоркском Централ-парке, и из головы ее забьет фонтанчик.

Трехчасовой шедевр тель-авивского Камерного «Ангелы в Америке. Часть вторая» по пьесе Тони Кушнера (за которую американский драматург получил Пулитцеровскую премию) идет в самом необычном зале театра за номером 3. Всяк сюда входящему заклеивают камеру на телефоне – дабы никто ничего не снимал, поскольку актеры порой снимают одежду, а обнаженных запечатлевать в личных целях не комильфо. На стенах – фотографии с репетиций, эскизы костюмов и много чего еще занятного. На самой большой стене – надпись, меняющая тона от красного до голубого и радужного: PERESTROIKA.

                                        Фото: Кфир Болотин

Актеры здесь меняют лица, наряды, фигуры и гендер; они то люди, то ангелы, то призраки, они готовы последовать за посланниками в стратосферу, а затем вернуться на Землю с пониманием того, что рай – это город, и не абы какой, а Сан-Франциско. Здесь исповедуют пантеизм, здесь мормоны нарушают все предписания, здесь вроде бы на пороге 1986-й, а вроде и вневременной год, или век, или тысячелетие, и порог-то не земной, а небесный. Здесь лестницы Иакова уходят в небо, куда смотрят все – вверх, вверх, c больничной койки, с ложа любви, из валиумного бреда, из чернобыльского реактора. Здесь ангельское опосредовано человеческим – ангелы вызывают у людей эрекцию, ангелы и сами испытывают оргазм.

Здесь идет самый настоящий дождь – публику в первых рядах заботливо укрывают дождевиками (первых рядов тут, кстати, три, ибо расположены ряды с трех сторон от сценической площадки, условной опять же). Здесь льется какая-то очень настоящая кровь – брызжет из вены юриста Роя Кона, когда тот выдирает из нее катетер-бабочку. Абсолютно реальный исторический персонаж, кстати – умирающий от СПИДа коррумпированный юрист Рой Кон, одна из самых скверных фигур американской политики, который в 1953 году в качестве государственного обвинителя добился смертной казни для Этель Розенберг и ее мужа Юлиуса – американских коммунистов-евреев, обвиненных в шпионаже в пользу СССР и передаче советской державе американских ядерных секретов. В пьесе Кушнера Кон ненавидим всеми – адвокат нью-йоркских мафиозных семей, приспешник сенатора Джозефа Маккарти, юрисконсульт Дональда Трампа; и «скрытый гей напоказ», который лоббировал все гомофобские законы того времени. Как известно, нет страшнее еврея-антисемита, и нет страшнее гомосексуала-гомофоба.

                                         Фото: Кфир Болотин

Рой Кон в этом спектакле про ангелов – демон, дьявол, если угодно. Его единственная положительная черта, разъеденная цинизмом, – это жажда жизни; конечно же, его собственной. Он не гей, уверяет он темнокожего медбрата, он натурал, который любит трахаться с парнями. И умирает он вовсе не от СПИДа, уверяет он медбрата, а от «рака печени». Изображающий его – точнее, вжившийся в него Йоав Леви, бесподобный, как всегда, вонзает зубы в плоть персонажа, погружается в него и превращает адвоката-дьявола во внушающего трепет ядовитого монстра.

Почему Кушнер назвал вторую часть «Ангелов в Америке» не иначе как «Перестройкой»? Не потому ли, что первым здесь появляется упомянутый дед, «самый старый из ныне живущих большевиков в мире», который задает мировоззренческие вопросы, главный из которых – «Можем ли мы измениться?» Пожалуй, название это связано не только с бывшим Советским Союзом, но прежде всего с тем, что автор хочет показать тот исторический момент перемен, когда все старые порядки, от коммунизма до рейганизма, терпят крах, и никто не знает, что готовит миру грядущее тысячелетие – апокалипсис или рай.

И еще он, дед, хорошо так говорит – про то, что отказаться от идей коммунизма можно, конечно, но как – не имея теории взамен? «Если змея сбросит кожу до того, как будет готова новая кожа, она окажется обнаженной в этом мире, станет добычей сил хаоса. Без кожи она утратит целостность и умрет. Есть ли у вас, мои змейки, новая кожа?»

У нас же, конечно, свой контекст и свои ассоциации. С перестройкой, случившейся после 7 октября. Слова Кушнера «везде все рушится... системы защиты рушатся» воспринимаются нами сегодня совершенно по-другому.

                                      Фото: Кфир Болотин

Надо ли говорить, что и прочие актеры проживают роли так, словно родились в коже своего персонажа, и сбрасывают ее в тот же миг, когда должны перевоплотиться в кого-то другого? Наверное, надо, чтобы назвать фамилии этих достойнейших людей театрального цеха. Эльад Атракчи – Прайор Уолтер, больной СПИДом, играющий на разрыв аорты, у него даже глаза больные абсолютно; тощий, страдающий саркомой Капоши, облаченный в квазимонашеский черный плащ с капюшоном, Прайор – тот, кто должен нести тяжесть будущего на своих худых плечах. И он – единственный персонаж, кроме Луиса, который полностью честен в отношении своей сексуальной ориентации. Дезертировавший любовник Прайора Луис Айронсон – Шохам Шейнер, который соблазняет охотно сопротивляющегося Джо Питта, мормона, республиканца, секретаря судьи и протеже Роя Кона; играет того Надав Найтс, балансируя на тонкой грани между лицемером и жертвой. Нелюбимая жена Джо, Харпер Питт в исполнении Авигайль Харари – тоже мормонка, грязная и оборванная, которая умудрилась прожевать ствол небольшой сосны в Проспект-парке недалеко от дома в Бруклине; женщина, которая может действительно раздражать. Потрясающая Ханна Питт – мать Джо, которую играет похудевшая Ирит Каплан и которую целует толстый ангел Прайора, доводя до оргазма. Очаровательный пластичный Белиз – Матан Он Ями (мать актера израильтянка, а отец из Ганы), чернокожий трансвестит, медсестра Роя Кона и верный друг Прайора и Луиса, все более ошеломляет с каждым жестом; очень колоритный персонаж, проливающий свет на суть пьесы. Призрак Этель Розенберг, которую Кон отправил на электрический стул в начале своей карьеры – Дуду Нив, ах, что он/а тут вытворяет! И, наконец, Майя Ландсман – ангел Прайора и много кто еще; корпулентная дама, прекрасная во всех отношениях.

                                      Фото: Кфир Болотин

Режиссер Гилад Кимхи, худрук тель-авивского Камерного театра, находит великолепные визуальные метафоры для всего и каждого из сказанного. Реальность перепрыгивает туда и обратно, через границу миров, в измененные состояния сознания. Этот спектакль похож на музыкальную фантазию, поскольку в нем сочетаются множество разных стилей и масса разных фактур. Вместе с режиссером суггестии способствуют светодизайнер Ави Йона Буэно (Бамби) и сценограф Эран Ацмон, и художник по костюмам Орна Сморгонски, и композитор Амир Лекнер с дирижером Рои Оппенхаймом – их работе просто нет равных.

Из еще запомнившегося: диалог Харпер и Прайора на небесах – лаконичный, емкий, об агонии утраты, которая наделяет их неожиданной силой; Прайор отказывается быть пророком, Харпер, потерявшая рассудок, становится островком здравомыслия в безумном мире – и они возвращаются на Землю.

Эпилог – 1990-й, выживший Прайор опирается на трость, как большевик из пролога, и почти так же слеп, но по-прежнему смотрит вперед. «Эта болезнь станет концом многих из нас, но не всех, – говорит он. – Мир вращается только вперед».

                                        Фото: Кфир Болотин

В пророчествах говорится, что ангел Бетесда однажды вновь откроет священный источник и очистит всех нас от болезней и скверны.

Хотелось бы верить.

P.S. Этот спектакль – вторая часть дилогии, а первая («Близится тысячелетие»), идет в большом зале Камерного уже почти год; там тоже – три с половиной часа завораживающего театра. Будем ловить флешбэки.