«Паразиты» Пон Чжун Хо
Нечто столь же прекрасное, что и «Магазинные воришки», только с бо́льшим драйвом. Начинаешь совершенно иначе воспринимать философию бытия (не азиаты мы...) и улавливать запах бедности.
«Паразиты» – первый южнокорейский фильм, удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Снял шедевр Пон Чжун Хо, в привычном для себя мультижанре, а именно в жанре «пончжунхо». Как всегда, цепляет.
«Синонимы» Надава Лапида
По словам режиссера, почти всё, что происходит в фильме с Йоавом, в том или ином виде случилось с ним самим, когда он после армии приехал в Париж. У Йоава (чей тезка, библейский Йоав был главнокомандующим царя Давида, взявшим Иерусалим) – посттравма и иллюзии, замешанные на мифе о герое Гекторе, защитнике Трои. Видно, таковым он себя и воображает, когда устраивается работать охранником в израильское посольство и когда учит французский в OFII. Но ведь научиться говорить на языке великих философов еще не значит расстаться с собственной идентичностью и стать французом. Сначала надо взять другую крепость – самого себя.
«Frantz» Франсуа Озона
В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще чувствуют себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, и обретаются герои фильма. Оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу.
«Патерсон» Джима Джармуша
В этом фильме всё двоится: стихотворец Патерсон и городишко Патерсон, bus driver и Адам Драйвер, волоокая иранка Лаура и одноименная муза Петрарки, японец Ясудзиро Одзу и японец Масатоси Нагасэ, черно-белые интерьеры и черно-белые капкейки, близнецы и поэты. Да, здесь все немножко поэты, и в этом как раз нет ничего странного. Потому что Джармуш и сам поэт, и фильмы свои он складывает как стихи. Звуковые картины, настоянные на медитации, на многочисленных повторах, на вроде бы рутине, а в действительности – на нарочитой простоте мироздания. Ибо любой поэт, даже если он не поэт, может начать всё с чистого листа.
«Ужасных родителей» Жана Кокто
Необычный для нашего пейзажа режиссер Гади Ролл поставил в Беэр-Шевском театре спектакль о французах, которые говорят быстро, а живут смутно. Проблемы – вечные, старые, как мир: муж охладел к жене, давно и безвозвратно, а она не намерена делить сына с какой-то женщиной, и оттого кончает с собой. Жан Кокто, драматург, поэт, эстет, экспериментатор, был знаком с похожей ситуацией: мать его возлюбленного Жана Маре была столь же эгоистичной.
Сценограф Кинерет Киш нашла правильный и стильный образ спектакля – что-то среднее между офисом, складом, гостиницей, вокзалом; место нигде. Амир Криеф и Шири Голан, уникальный актерский дуэт, уже много раз создававший настроение причастности и глубины в разном материале, достойно отыгрывает смятенный трагифарс. Жан Кокто – в Беэр-Шеве.
Новые сказки для взрослых
Хоть и пичкали нас в детстве недетскими и отнюдь не невинными сказками Шарля Перро и братьев Гримм, знать не знали и ведать не ведали мы, кто все это сотворил. А началось все со «Сказки сказок» - пентамерона неаполитанского поэта, писателя, солдата и госчиновника Джамбаттисты Базиле. Именно в этом сборнике впервые появились прототипы будущих хрестоматийных сказочных героев, и именно по этим сюжетам-самородкам снял свои «Страшные сказки» итальянский режиссер Маттео Гарроне. Правда, под сюжетной подкладкой ощутимо просматриваются Юнг с Грофом и Фрезером, зато цепляет. Из актеров, коих Гарроне удалось подбить на эту авантюру, отметим Сальму Хайек в роли бездетной королевы и Венсана Касселя в роли короля, влюбившегося в голос старушки-затворницы. Из страннейших типов, чьи портреты украсили бы любую галерею гротеска, - короля-самодура (Тоби Джонс), который вырастил блоху до размеров кабана под кроватью в собственной спальне. Отметим также невероятно красивые с пластической точки зрения кадры: оператором выступил поляк Питер Сушицки, явно черпавший вдохновение в иллюстрациях старинных сказок Эдмунда Дюлака и Гюстава Доре.
Kutiman Mix the City
Kutiman Mix the City – обалденный интерактивный проект, выросший из звуков города-без-перерыва. Основан он на понимании того, что у каждого города есть свой собственный звук. Израильский музыкант планетарного масштаба Офир Кутель, выступающий под псевдонимом Kutiman, король ютьюбовой толпы, предоставляет всем шанс создать собственный ремикс из звуков Тель-Авива – на вашей собственной клавиатуре. Смикшировать вибрации города-без-перерыва на интерактивной видеоплатформе можно простым нажатием пальца (главное, конечно, попасть в такт). Приступайте.
Видеоархив событий конкурса Рубинштейна
Все события XIV Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна - в нашем видеоархиве! Запись выступлений участников в реситалях, запись выступлений финалистов с камерными составами и с двумя оркестрами - здесь.
Альбом песен Ханоха Левина
Люди на редкость талантливые и среди коллег по шоу-бизнесу явно выделяющиеся - Шломи Шабан и Каролина - объединились в тандем. И записали альбом песен на стихи Ханоха Левина « На побегушках у жизни». Любопытно, что язвительные левиновские тексты вдруг зазвучали нежно и трогательно. Грустинка с прищуром, впрочем, сохранилась.
«Год, прожитый по‑библейски» Эя Джея Джейкобса
...где автор на один год изменил свою жизнь: прожил его согласно всем законам Книги книг.
«Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов» Ёко Тавада
Жизнь – это долгое путешествие в вагоне на нижней полке.
Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя уже не беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться.
«Комедию д'искусства» Кристофера Мура
На сей раз муза-матерщинница Кристофера Мура подсела на импрессионистскую тему. В июле 1890 года Винсент Ван Гог отправился в кукурузное поле и выстрелил себе в сердце. Вот тебе и joie de vivre. А все потому, что незадолго до этого стал до жути бояться одного из оттенков синего. Дабы установить причины сказанного, пекарь-художник Люсьен Леззард и бонвиван Тулуз-Лотрек совершают одиссею по богемному миру Парижа на излете XIX столетия.
В романе «Sacré Bleu. Комедия д'искусства» привычное шутовство автора вкупе с псевдодокументальностью изящно растворяется в Священной Сини, подгоняемое собственным муровским напутствием: «Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».
«Пфитц» Эндрю Крами
Шотландец Эндрю Крами начертал на бумаге план столицы воображариума, величайшего града просвещения, лихо доказав, что написанное существует даже при отсутствии реального автора. Ибо «язык есть изощреннейшая из иллюзий, разговор - самая обманчивая форма поведения… а сами мы - измышления, мимолетная мысль в некоем мозгу, жест, вряд ли достойный толкования». Получилась сюрреалистическая притча-лабиринт о несуществующих городах - точнее, существующих лишь на бумаге; об их несуществующих жителях с несуществующими мыслями; о несуществующем безумном писателе с псевдобиографией и его существующих романах; о несуществующих графах, слугах и видимости общения; о великом князе, всё это придумавшем (его, естественно, тоже не существует). Рекомендуется любителям медитативного погружения в небыть.
«Тинтина и тайну литературы» Тома Маккарти
Что такое литературный вымысел и как функционирует сегодня искусство, окруженное прочной медийной сетью? Сей непростой предмет исследует эссе британского писателя-интеллектуала о неунывающем репортере с хохолком. Появился он, если помните, аж в 1929-м - стараниями бельгийского художника Эрже. Неповторимый флёр достоверности вокруг вымысла сделал цикл комиксов «Приключения Тинтина» культовым, а его герой получил прописку в новейшей истории. Так, значит, это литература? Вроде бы да, но ничего нельзя знать доподлинно.
«Неполную, но окончательную историю...» Стивена Фрая
«Неполная, но окончательная история классической музыки» записного британского комика - чтиво, побуждающее мгновенно испустить ноту: совершенную или несовершенную, голосом или на клавишах/струнах - не суть. А затем удариться в запой - книжный запой, вестимо, и испить эту чашу до дна. Перейти вместе с автором от нотного стана к женскому, познать, отчего «Мрачный Соломон сиротливо растит флоксы», а правая рука Рахманинова напоминает динозавра, и прочая. Всё это крайне занятно, так что... почему бы и нет?
Тайские роти
Истинно райское лакомство - тайские блинчики из слоеного теста с начинкой из банана. Обжаривается блинчик с обеих сторон до золотистости и помещается в теплые кокосовые сливки или в заварной крем (можно использовать крем из сгущенного молока). Подается с пылу, с жару, украшенный сверху ледяным кокосовым сорбе - да подается не абы где, а в сиамском ресторане «Тигровая лилия» (Tiger Lilly) в тель-авивской Сароне.
Шомлойскую галушку
Легендарная шомлойская галушка (somlói galuska) - винтажный ромовый десерт, придуманный, по легенде, простым официантом. Отведать ее можно практически в любом ресторане Будапешта - если повезет. Вопреки обманчиво простому названию, сей кондитерский изыск являет собой нечто крайне сложносочиненное: бисквит темный, бисквит светлый, сливки взбитые, цедра лимонная, цедра апельсиновая, крем заварной (патисьер с ванилью, ммм), шоколад, ягоды, орехи, ром... Что ни слой - то скрытый смысл. Прощай, талия.
Бисквитную пасту Lotus с карамелью
Классическое бельгийское лакомство из невероятного печенья - эталона всех печений в мире. Деликатес со вкусом карамели нужно есть медленно, миниатюрной ложечкой - ибо паста так и тает во рту. Остановиться попросту невозможно. Невзирая на калории.
Шоколад с васаби
Изысканный тандем - горький шоколад и зеленая японская приправа - кому-то может показаться сочетанием несочетаемого. Однако распробовавшие это лакомство считают иначе. Вердикт: правильный десерт для тех, кто любит погорячее. А также для тех, кто недавно перечитывал книгу Джоанн Харрис и пересматривал фильм Жерара Кравчика.
Торт «Саркози»
Как и Париж, десерт имени французского экс-президента явно стоит мессы. Оттого и подают его в ресторане Messa на богемной тель-авивской улице ха-Арбаа. Горько-шоколадное безумие (шоколад, заметим, нескольких сортов - и все отменные) заставляет поверить в то, что Саркози вернется. Не иначе.
|
|
Мета, Цукерман, ИФО, Четвертая Брукнера
06.03.2024Лина Гончарская |
В Израильской филармонии состоялся последний концерт Зубина Меты, отчего и ему, и всем нам взгрустнулось
Вот один из эффектов, произведенных этим концертом.
Незнакомым людям отчего-то хотелось говорить друг с другом. И говорили, говорили – в антракте и после, особенно после.
«Я была на точно таком же концерте пару лет назад в Мюнхене, – сказала мне симпатичная дама, улыбаясь открыто и, как бы поточнее выразиться, лучезарно (практически все вчера так улыбались). – Но сегодня мне понравилось намного больше. Потому что трогательно очень. И потому что это здесь».
Из-под палочки Меты я слышала Четвертую Брукнера в Вене приблизительно в то же время – и с дамой полностью согласна. Даже не потому, что трогательно, хотя и это тоже. Просто вчера я расслышала в ней:
- и сверхискусность брукнерова письма (ах, как он пишет! Органист, одним словом. Церковный к тому же)
- и неподражаемую манеру простеца-хитрована из Ансфельдена сбивать с толку что оркестрантов, что слушателей – вот вроде обещал одно, а нате-ка вам другое!
- и верчение рулетки – вот вам струнная группа, да неоднородная, да кто играет пиццикато, а кто смычком, а вот уже духовые вступили – медные, полагаете? ан нет, деревянные; это он, Брукнер, регистры органа переключает, аликвоты, да штрайхеры, да флейтовые, да ударные – их, между прочим, игрушками называют; тут, кстати, ударные шепчут, и это прекрасно, как всё у этого композитора, так и норовящего огорошить (оттого особенно мною любимого)
- и что всё так или иначе будет хорошо, и зазвучат фанфары, и великаны спляшут лендлер, и закончится любой минор в мажоре, как ни крути – ну, давайте придумаем себе мажор, даже если реальность отнекивается, дескать, не все так розовощеко
- и что время течет нелинейно, и что оно растягивается во все стороны – вот мимо, сопя, прошел еще один час, и время вдруг оказалось истекшим
- и форму, удивительную брукнеровскую форму, которую Мета выстроил почище любого архитектора – это как растянутую одежду превратить в новехонькую, вернуть ей форму, стало быть
- и что тромбоны и валторны могут быть красноречивее своих собратьев, и группироваться в стройный хор
- и вновь удостоверилась, что не совсем верю в то, что Четвертая симфония написана в ми-бемоль мажоре
- расслышала и то, какой необыкновенный все-таки у нас оркестр, играющий даже самое неиграбельное играючи
- и то, какой он, Мета, великий мастер.
Photo by Marina Fainstein
Добавлю, что брукнеровские симфонии слышатся так, как задумал дирижер – да-да, не композитор, а дирижер, ибо существуют во множестве версий и редакций, друг на друга порой непохожих. С Четвертой, «Романтической» – та же история: имеется как минимум семь ее вариантов, хотя исполняются в основном три: версия I 1874 года, версия II, объединившая редакции 1878-1880 годов, и версия III 1888 года. Зубин Мета обычно исполняет вторую версию, Volksfest (издание Леопольда Новака, если уж быть исторически точными); но ежели вы слышали и другие, то наверняка знаете, что Четвертая разных лет – это три большущие разницы, в особенности скерцо. А дело в том, что в декабре 1878 года Брукнер заменил оригинальное скерцо совершенно новой частью, которую называют «Охотничьим скерцо» (Jagd-Scherzo). В письме музыкальному критику Вильгельму Тапперту композитор признавался, что новое Скерцо «представляет собой охоту, тогда как трио в духе лендлера – это танцевальная мелодия, которую играют охотникам во время трапезы». Ну а в 1880-м существенные изменения претерпел уже финал, особенно по части оркестровки.
У Зубина Jagd-Scherzo, как и Andante, звучит как тональная поэма, которую следует читать между строк. И по сей день у Меты – идеальный баланс темпов, ясность формы, вдумчивое отношение к фразировке. Экономия жестов, совершенство пропорций, естественность от и до, ничего случайного или надуманного. Не возвращение к своей же Четвертой прежних лет, а осмысление через музыку жизни собою сегодняшним.
Дирижирует почти 88-летний Мета сидя, но по памяти – никаких перед ним партитур. Ходит едва-едва, но без палочки – разве что дирижерская в правой руке. Соблюдает ритуал, всякий раз удаляется за кулисы после того, как отзвучит очередной опус. Вчера, до Брукнера, отзвучали увертюра к «Свадьбе Фигаро» Моцарта и моцартовский же Пятый скрипичный концерт из-под смычка Пинхаса Цукермана. В Allegro Aperto, что примечательно, я заслушивалась не солистом (который мазал не раз и не два), а оркестром, в особенности узорчатыми первыми скрипками и моим фаворитом Ильей Коноваловым. В Adagio у Цукермана было пару интересных моментов, зато третья часть, Tempo di Menuetto, обернулась его триумфом: солист играл тему рондо и грациозно, и жеманно, и изысканно, и отвязно в «народной» интермедии, а завершил и вовсе галантно: последнюю скрипичную фразу Цукерман произнес, повернувшись лицом к оркестру.
Photo by Marina Fainstein
На бис Пинхас Цукерман с ИФО преподнесли расчудесный «Испанский романс» Пауля Бен-Хаима – а поскольку он еще когда-то был песней израильской детворы (сказала мне соседка по креслу), зал увлеченно подпевал. Что ж, сказал Цукерман, сейчас вы и не так запоете – и заиграл «Колыбельную» Брамса.
Тель-Авив, аудитория имени Чарльза Бронфмана, 5 марта 2024 |
|
|
Элишева Несис.
«Стервозное танго»
|