Драмбалет новой формации в лучшем своем изводе – постановке Jerusalem Ballet и его худрука Нади Тимофеевой
У любого есть обратная сторона – особенно у таких как Гарри Гудини, урожденный Эрик Вайс, сын ученого раввина из Будапешта и раскройщик галстуков из Нью-Йорка, который проходил сквозь стены, был погребенным заживо, играючи избавлялся от наручников, погружался под лед в заколоченном ящике, выбирался из китайской водяной камеры пыток, сбегал из любой тюрьмы – кроме своей собственной. Его жизнь, насыщенная невероятными трюками и невообразимыми побегами, была бесконечным путешествием в поисках выхода, который оказался лишь иллюзией. Иллюзией иллюзиониста. Может, оттого что сам он был вырван из течения той истории, в которой родился.
«Гудини. Обратная сторона» труппы «Иерусалимский балет», созданный Надей Тимофеевой – словно портал в сверхъестественное; мне показалось даже, что появляется фокусник из тотальной темноты, но нет: он рождается из куклы. Кукла-Гудини висит в полумраке сцены вверх тормашками, закованная в смирительную рубашку. Дергается, мечется, освобождается – освобождается ли? А рядом стоит живой Гудини в цепях и смотрит на Гудини-куклу.
И звучит при этом музыка Рихарда Штрауса – из симфонической поэмы «Так говорил Заратустра». Оттого, наверное, я вижу перед собой канатного плясуна Ницше и думаю о созвучиях. «Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, канат над пропастью. Опасно прохождение, опасно остаться в пути, опасен взор, обращенный назад, опасны страх и остановка. В человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и уничтожение. Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как чтоб погибнуть, ибо идут они по мосту... Смотрите, я провозвестник молнии и тяжелая капля из тучи: но эта молния называется сверхчеловек».
Магия – это искусство манипулирования невидимым, что заставляет видимое казаться невозможным.
Антуан де Сент-Экзюпери
Photo by Maya Iltus
Балет «Гудини» повествует о человеке, который сам создал миф о себе – Übermensch, оказавшийся по ту сторону пропасти. Об Исходе как вечном спутнике еврейского народа. О внутреннем исходе бунтаря, о его вечной борьбе с цепями, как физическими, так и метафорическими.
«Этот балет – не о фокуснике, – подчеркивает Надя Тимофеева. – Это не цирковое представление, хотя в нем, несомненно, присутствуют самые известные гудиниевские трюки. Это психологическое путешествие в сторону «обратного» Гудини, в его внутренний мир, исследование того, как человек, который постоянно рискует своей жизнью – а это определенный типаж, определенная психика, определенный тип сознания, – может быть пойман в ловушку собственных цепей. Гудини был настолько уверен, что он полубог, что не обратил внимания на фатальный удар в живот – именно в этот момент у него случился разрыв аппендикса, который за неделю превратился в перитонит. Такое легкомыслие свойственно и нам, балетным: казалось бы, всё болит, но это же нормально, это даже хорошо… Вот и у Гудини боль была частью его жизни, свой последний спектакль он играл со сломанной лодыжкой, и у него всё настолько болело, что он не заморачивался особо после удара в живот. Если ты постоянно заигрываешь со смертью, то и не чувствуешь, когда тебе грозит реальная опасность».
Смерть – это самая великая иллюзия из всех, и только истинный маг может обмануть её.
Альберт Эйнштейн
В балете «Гудини. Обратная сторона» зритель погружается в мир, где каждое движение и каждая пауза – метафора внутренней борьбы. Как говорил сам Гудини, «Тот, кто может создать иллюзию, тот может изменить реальность». В этом спектакле реальность меняется с каждым шагом: это уже не просто движение, но вызов гравитации, хореографический протест против неизбежности.
«Идею балета об иллюзионисте я вынашивала долго, а реализовалась она почти случайно, – рассказывает Надя Тимофеева. – Я наткнулась на видео под названием «Нелепая смерть великого иллюзиониста», где говорилось о его еврейском происхождении, и это меня зацепило. Я была поражена тем, как человек из строго религиозной семьи выбрал совершенно другой путь и стал выдающимся фокусником».
Photo by Maya Iltus
Внутренний мир Гудини Надя исследует через призму его биографии и семейных связей. «Для меня всегда важна личная подоплека в моих постановках, когда я могу соотнести себя с персонажем. Когда я ставила балет про Франческу Манн, подстрелившую двух нацистских офицеров во время эротического танца в Освенциме, я представляла, как бы вела себя на ее месте. И понимала, что поступила бы точно так же. Продолжала бы танцевать в клубе «Мелоди Палас», где развлекались высшие немецкие чины, поскольку надо было спасать семью; а когда она попала в газовую камеру, то вместо обреченности испытала лишь бешеную злость и возмущение. Это очень свойственно балерине – устроить подобный спектакль. Я чувствовала её внутренний конфликт, как чувствовала конфликт Гудини, его постоянное стремление избавиться от цепей как поиск выхода из собственных внутренних ограничений».
Премьера балета намечалась на ноябрь прошлого года, но… случилось 7 октября. Когда всё было отложено не неопределенный срок. «Постановочный процесс начался летом, но события осени изменили нас. Мы вернулись к работе совершенно другими. И еще трагические события 7 октября углубили и изменили восприятие темы исхода. Исход семьи Гудини из Венгрии в Америку, его постоянная борьба за свободу – всё это перекликалось с тем, что мы переживали сами. В балете есть особое место для темы Исхода и Песаха, выхода из Египта. Это как внутреннее путешествие каждого из нас, стремящихся выйти из своего личного эго».
Исход Гудини из цепей, которые его душили – не только тех, в которые он постоянно себя заковывал, доказывая, что всякий раз может освободиться (при этом зарабатывая бешеные деньги и прославляя свои амбиции) – лишь внешняя сторона медали. «Есть что-то, что его толкает на такое странное занятие – вот это ощущение исхода мне и было интересно. Мы же все в цепях – неважно в каких, вся наша жизнь – это определенные цепи. Некоторые мы несем с честью, некоторые хотели бы сбросить. У Гудини была огромная цепь, которая связывала его с матерью, совсем как меня – моя связь с мамой, Ниной Тимофеевой, носила исключительно брутальный характер, это была огромная цепь, которую было очень сложно порвать. Но теперь, когда мама ушла, мне, как и Гудини, очень хочется с ней связаться… Он даже готов был на спиритический сеанс – однако потом развязал настоящую войну против спиритуалистов, против так называемых медиумов и экстрасенсов; один против мафии. Меня всегда интересовало, как человек, выросший в строгой религиозной среде, мог так радикально от неё отдалиться. Гудини, который порвал с традициями и пошёл по пути саморазрушения, оставался связанным с этими традициями до конца жизни. Его постоянный исход из цепей – это метафора нашей общей борьбы. Все мы находимся в своих цепях, и важно, как мы с ними справляемся».
Photo by Maya Iltus
Исход – безусловная и бесконечная еврейская тема. «Я всегда стараюсь выбрать тему, связанную с иудаизмом или с еврейской историей, традициями, с нашей страной. «Гудини» – уже четвертый спектакль на еврейскую тему после «Скрипача на крыше», «Memento» и «Он шел по полям». Местечко, Вторая мировая война, кибуц, а теперь – весь мир. И всё это поразительно перекликается с тем, что происходит сейчас. Правда, в балете «Гудини», где идет постоянная игра со смертью, смерть скорее красивая и не страшная. В отличие от реальности, где мы живем в ощущении того, когда полетят ракеты, а ложась спать, всякий раз переоцениваем нашу жизнь. Поэтому когда в балете умирает отец Гудини, звучит «Шма Исраэль». Это то, что нас объединяет – что мы можем еще сделать для заложников, кроме как молиться за них?»
Порой, чтобы найти свое новое начало, нужно сначала освободиться от старых оков.
Франц Кафка
Гудини олицетворяет бесконечный процесс освобождения из замкнутого круга. Круг, ставший важным элементом декораций, символизирует множество аспектов. «Круг для меня – это символ перехода, изменений, бесконечности. Я вообще очень люблю круг, люблю кружиться, мое любимое движение в балете – это вращение. Люблю движения спиралевидные, люблю ощущение перетекания одного движения в другое, когда танец льется как вода, как переход из одного состояния в другое, как молекула ДНК. Круг здесь превращается и в море, Красное море, которое переходят евреи во время Исхода, и в некие ворота в потусторонний мир. Нам же так хочется верить, что там все-таки что-то есть, что переход из бытия в небытие – это не конец; воображаемое продолжение меня лично весьма вдохновляет. Кроме того, круг в балете отражает наш внутренний путь и изменения, которые мы проходим. Он может обернуться и столом спиритуалистов, и некоей колыбелью. Ну а если мы говорим о выходе из Египта, то это рассказ о том, как наша душа проходит определенные ступени выхода из эгоизма. То есть Исход и Песах – это исход из нашего эго. Гудини, выросший в лоне еврейской традиции, вознес себя вершину эгоизма. Поэтому в конце балета я поднимаю его тело на самый верх – он вроде бы вознесся здесь и сейчас, но всё равно остался в неразорванных цепях».
Магия – это способность превращать воображение в реальность, а реальность в мечту.
Пауло Коэльо
Здесь каждый танец – часть сложного, многослойного путешествия; вечная цепочка превращений, неизбывная балетная сансара. Танцоры осторожно исследуют границы своего пространства, пытаются преодолеть их, а в конечном итоге – разрушить. Момент внутреннего разрыва, внутреннего высвобождения из оков хореограф передает через резкие, почти болезненные движения, порой даже агрессивные – и движения плавные, почти медитативные, что идеально отражает противоречивость внутреннего состояния Гудини. В иных сценах танцоры изогнуты, скручены, будто сами становятся олицетворением цепей, которые, будучи разорванными, оставят глубокие следы на их теле и душе.
Человеколюбивая и завораживающая хореография Нади смещает фокус с простых трюков и иллюзий на глубокую личную драму, разыгрывающуюся в замкнутом пространстве: сцена здесь – это не просто место действия, а метафора внутреннего лабиринта Гудини (сценограф и дизайнер костюмов – Инна Полонская). В этом лабиринте, окутанном туманом времени, Гудини предстает перед нами как символичное перекрестие судеб – сложный узор из теней и света. Сами цепи становятся узорами, которые сплетаются и расплетаются, как сплетаются и расплетаются танцовщики, протаскивая заглавного героя по сцене, словно лошади – Аполлона на колеснице.
Photo by Maya Iltus
Здесь каждый персонаж вытанцовывает фразы иного тона и смысла. Отец-раввин (Саша Шевцов) становится живым воплощением неотступных правил и предписаний. Пластические изломы танцовщиков отражают неразрывные цепи отца – как зажатые руки, что сжимаются вокруг неведомого будущего сына; руки отца – это прутья клеток, из которых Гудини пытается освободиться. Плавные движения матери (Ориян Йоханан), словно нити судьбы, плотно опутывают сына; сложные связки рук и ног танцоров изображают нелепость этой семейной связи – он и она связаны неразрывно, но в этом соединении нет свободы. Порою кажется, что танцоры будто бы занимаются борьбой с невидимыми врагами – метафорические движения выявляют суть бессознательного риска, на который Гудини шел всю жизнь. Смерть – не просто враг, а театральный партнер, с которым герой ведет борьбу. Ну и, конечно, «Гудини. Обратная сторона» – это не просто история одного человека, а универсальная драма, в которой каждый может увидеть отражение собственной борьбы.
Увидеть ее вольно в паузах, где пауза может быть запятой, а может – отточием. «У паузы очень много разных значений. Иногда пауза дает зрителю время осмыслить происходящее – тогда она выступает некоей эмоциональной передышкой. Я использую паузы, чтобы дать зрителю возможность переварить эмоции и подготовиться к следующему резкому переходу. Например, сцена, где мать Гудини теряет мужа и остается наедине с талитом, безмерно эмоциональна; необходима цезура, чтобы зритель мог осмыслить её горе и перейти к следующей сцене, которая будет намного более резкой и динамичной. Иногда пауза служит многоточием – как в финале, когда истаивает музыка Рихарда Штрауса; я не гашу свет еще несколько секунд, позволяя зрителю наблюдать, как Гудини висит на цепях, которые буквально разрезают ему руки. Это очень тяжелый балет для исполнителя – Миша Буцук, безумно эмоциональный артист, себя этими цепями на репетициях просто истерзал, у меня есть фотографии, где он весь в крови. Ведь мы используем настоящие цепи, очень тяжелые, три метра длиной».
В каждом освобождении есть элементы страха, который требует преодоления.
Иосиф Бродский
В этом балете есть классика и неоклассика, есть модерн, есть контемпорари, степ, пантомима, драматическая игра. Там можно даже уловить (или мне так показалось?) настроение взбудоражившего мир недавнего сингла Эминема «Houdini», который, подобно самому Гудини, не дает людям покоя. К слову, Гудини скончался в Детройте – городе, который является родиной рэпера. Ирония судьбы? Или же тонкая связь между великим иллюзионистом и современными мифами? И вообще, Гудини – это миф или человек?
И еще здесь есть Каббала, Каббала как наука. «Она скрыта от массы, но есть люди, которые открывают ее для себя и учатся всю жизнь. В Каббале всё описано очень четко. Точка в сердце, зародыш души, – сила внутри человека, которая растет за счет эгоизма, приобретает все эгоистические свойства и формы. В балете это четко показано. Когда у отца рождается эта точка в сердце, на него падает луч света, он ставит сына перед собой, и луч направляется в сердце сыну; отец снимает с себя цепи, вешает их на сына и уходит, а сын снимает с себя эти цепи и уходит в противоположную сторону. То есть он не продолжает еврейскую традицию, он идет дальше по пути эгоизма. Мы все практически идем по этому пути – очень мало людей, которые понимают, как переводить собственные желания из эгоистических в альтруистические. Гудини стремился к вершинам эгоизма, но в конце балета он остаётся в неразорванных цепях. Это символизирует внутреннюю борьбу каждого человека, стремящегося найти путь к истинной свободе».
Изменения требуют не только мужественного духа, но и умения не бояться собственных цепей.
Роберт Браулт
Photo by Maya Iltus
Самое удивительное, что ощущение этого процесса – процесса освобождения от оков – продолжается даже после того, как занавес опускается. Что ж, любой балет Нади – необычное погодное явление.
«Вероятно, не каждый всё поймет в спектакле. Поэтому я написала краткую аннотацию к балету – ступени, по которым я провожу зрителя. Чтобы сопереживал героям, сопереживал его жене Бесс (Анаэль Затейкин), которая жила в постоянном страхе от того, что он может в любую минуту умереть. Когда она сказала: я больше так не могу, давай разведемся и тогда делай все что хочешь – он ответил: хорошо я так больше не буду. Но он нашел себе другое занятие, как вызывать адреналин. Гудини – адреналинщик безумный, так же как и любой балетный, мы же все на адреналине. И это очень связывает меня с ним. Ты должен все время находить что-то новое, что бы тебя зажигало, иначе жить скучно».
Пока шла с балета, слова рассыпались. Пришлось вернуться и собирать их по крупицам. Чудно, что их рассыпчатость сама по себе не лишена здравого смысла.
«Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, канат над пропастью». Вот и мы такие с вами, канатные плясуны, которым никак не оказаться по ту сторону; один, казалось, вроде бы перешел, сбежав из лона еврейской религии и доктрин, назвался Гудини, но из цепей так и не выпутался. Оттого Надя Тимофеева вновь сделала его плясуном, поместила в балет, катапультировала в мир так называемой вневременной традиции, где человек – это завоевание; он, его разум, его внутренний порядок, хрупкое равновесие стихийных сил внутри и снаружи, его я и его не-я.
Слова, слова – они могут нанизываться бесконечно, как па в нарративном балете, но всегда ведь лучше всё увидеть самому. И самому подивиться. Ведь, как говорил сам Гудини: «Магия – это просто искусство оставлять зрителя в полном восторге».
Смотрите балет «Гудини. Обратная сторона» 16 сентября в Беэр-Шеве и 8 октября в Бат-Яме. Заказ билетов здесь. |