Эзопов язык

Свобода или рабство? С точки зрения кошки, так и не сумевшей понять, зачем нужно было прыгать в пропасть, имея возможность свернуться калачиком на диване, вопрос сей представляет особую ценность. К чему выбирать? Отчего не создать иллюзию свободы, как та лиса, что никогда не сможет дотянуться до зеленого винограда, но упрямо делает вид, что ей это не так уж и важно?

Кстати, вы, наверное, знаете, что я – воплощение самой Артемиды, богини луны, охоты и дикой природы. В Древней Греции нас, кошек, боготворили за наши изящные движения, непревзойденные охотничьи повадки и нордическое спокойствие. И Эзоп, мой друг, знал, что нам, котам, поклоняются смертные, и понимал, что за каждой басней скрываются мысли грациозные, как мои прыжки.

Так вот, в древние времена, когда звери разговаривали, а люди слушали, Эзопу – немому от рождения, благословленному Исидой, что даровала ему речь, и не грезилось, что нам с вами – в новые уже времена – доведется наблюдать спектакль, где язык, словно хитрая виноградная лоза, обвивает реальность. Как знал я, что даже самые уродливые существа могут нести свет в мир, так и в театре этом, где шили судьбы из слов, происходило нечто удивительное.

В мире, где свободные стремятся к рабству, а рабы иногда становятся мудрецами, в эпоху волков в овечьей шкуре неподражаемый «Урод» – так назывался спектакль Владимира Оренова и его «Эмоционального театра», куда меня умяукало вчера – играл в прятки с самой идеей свободы. Мне даже показалось, что свобода – это лишь игра теней на стене, а язык – тот самый инструмент, что шепчет, а порой и кричит. Эзоп, уродливый раб с острова Самос, обретает на сцене голос. Но что это за голос, если не эхо собственного отчаяния?

О, человек, которого зовут Владимир Оренов, о, режиссер, наделенный мастерством переводить тексты в живое искусство! Он, как ловкий охотник, поймал в мышеловку пьесу бразильского драматурга Гильерме Фигейредо «Лиса и виноград», чтоб из текста сделать лукавую, мурлыкающую жизнь на сцене. Его лапы, точнее, руки, наполнили Древнюю Грецию не только духом радости, но и тем легким сарказмом, который мы, кошки, чувствуем кожей. А что еще мне особенно по душе, так это его прихотливая игра – смешать древние времена с современным Израилем, словно я, забавляясь с мышью, кидаюсь то в прошлое, то в настоящее. Зрители на всё это смотрят, как на неожиданную добычу – ибо спектакль «Урод» живой, гибкий и готов в любую минуту удивить новым прыжком!

Неслышно ступая лапами по ступеням центра Сюзан Делаль, я наблюдал за своим другом Эзопом. Ах, этот хитрец! Его язык – то ли ласковая шаль, согревающая в холодный вечер, то ли острый коготь, который может не оставить следа, но уж точно оцарапает душу. А люди – они такие предсказуемые, вечно носятся, как белки за орехами, но не могут найти главного – вкуса свободы.

Зато актеры играли так, что у меня шерсть встала дыбом! Владимир Фридман в роли Эзопа был похож на кошку, которая гуляет сама по себе: сгорбленный, но непокоренный, раб против своей воли, но с ярким внутренним светом. Он ловко бросал реплики, подобно тому, как я бросаюсь за пролетающей тенью. Его голос – смесь мурлыканья и рычания, то плавный и умиротворяющий, то будоражащий слух. А Ксанф? Красив как Аполлон, зовут Евгений Зайцев – это хозяин моего друга Эзопа, держащий всех на поводке. Но что они знают о свободе? О свободе, которая не является взмахом крыла, а скорее решением впустить в свою жизнь дикую природу, как впускаешь зверя в дом, зная, что он никогда не станет домашним?

Тут, кстати, были и женщины – жена Ксанфа Клея, что напомнила мне своей статью Элану, ублажавшую самих богов Олимпа; та обладала целым состоянием в виде семи больших пушистых кошек. Вера Оренова – Клея (еще она похожа на мою прекрасную хозяйку, которая пытается мне угодить, но у нее не всегда получается) и игравшая рабыню Светлана Демидова (бесподобная, как всегда – люблю эту актрису до самого мурра) добавляли происходящему не только блеска, но и теплоты, как мурлыканье в дождливый день. Они будто нежно играли с клубком жизни, делая его всё более сложным и прекрасным. И был Николай Туберовский – ох, был он как притаившаяся кошка на охоте. Его реплики казались невинными, но каждый его шаг – словно пружина, готовая вот-вот разжаться. В самый неожиданный момент он выстреливал акцентами, и сцена вздрагивала, как мышь, почувствовавшая приближение хищника.

Язык в этом спектакле был не просто языком, а настоящим лакомством! Эзоп, как знатный повар, подал его дважды – один раз как деликатес, другой – как отраву. Я, как истинный ценитель, оценил оба блюда. Словно после хорошего обеда, я размышлял: ведь язык может как возвысить, так и унизить. С его помощью можно говорить о любви, а можно и о предательстве – как хитрая лисица, что лукаво смотрит на виноград, которого здесь было в избытке (от лисицы, правда, присутствовала только шкурка).

Зрители смеялись, как смеются над воробьями, перепутавшими ветки. Но смех, как известно, прелюдия к печали. Будучи воплощением богини охоты, я мгновенно чую запах боли и одиночества – так и случилось, когда Фридман-Эзоп заговорил о свободе. Это не виноград на ветвях, что якобы зелен, а осознанная недосягаемость, которая колет сердце каждого, кто пытается к ней приблизиться.

И что такое язык? Лучшее и худшее блюдо. Я часто слышал эти разговоры. Но мне, коту, не нужно это объяснять. Я знаю, что один и тот же звук может быть мурлыканьем или угрожающим шипением. Это искусство понимания того, когда язык гладит, а когда царапает. Эзоп же понимал, как никто другой, что слово, как и коготь, должно быть использовано осторожно. Ведь рана, нанесенная языком, заживает медленнее, чем рана от зубов, даже таких острых, как мои.

Я наблюдаю за этой игрой смертных, слышу слова, которые для меня звучат как щебет птиц. И все же чувствую, как в каждом жесте, в каждой интонации скрыто больше, чем кажется на первый взгляд. Ибо Эзоп – не просто персонаж, а многоуровневая конструкция, в которой мы видим отражение самих себя, мечущихся между свободой и рабством, как мышь между двумя ломтиками сыра. Не просто раб, а проводник между мирами. Может быть, потому мы с ним и были так близки. Ведь что может быть ближе к божественному, чем кот, воплощающий Артемиду, и человек, облекающий истину в басни?

Язык – это то, что позволяет не только говорить, но и есть. Говорить о свободе и есть ее. Или наоборот – есть свободу и говорить о ней, жуя слова, как будто это самые вкусные кусочки на свете. И вот сидя в зале, по которому Ксанф бегал с предложением отведать язык, мы понимали: каждый из нас – не просто зритель, а участник этого абсурдного пиршества.

Но, как всегда бывает в театре, меня беспокоила одна мысль: сколько же в мире людей парадоксов, сколько забавных коллизий! А что, если Эзоп – это всего лишь зеркало, отражающее наши собственные слабости и страсти? В конце концов, разве не мы сами определяем, что лучше: свобода или рабство?

Итак, сие искусство заставило меня задуматься, а это ли не высший комплимент! Так что, если ищете смешное и печальное, загляните к Эзопу. Точнее, к Оренову в «Эмоциональный театр».

Теперь, в тени уютного дивана, я, кот с философским складом ума, вновь размышляю о языке. О, этот загадочный артефакт! Неужели он только для людей?

И вдруг меня осеняет. Язык – это мышь!
Ведь, как пойманная мышь, язык может быть ловким и шустрым, выскальзывать из ваших лапок в мгновение ока. Он шепчет о любви, как пушистый комок, а потом вдруг превращается в колючую шипучку, в жалящее слово обиды.

Порой он как нежный деликатес – искушает, соблазняет, радует ароматами. Но иногда язык – все равно что рыбья кость, застрявшая в горле. Он может накормить добротой, а может отравить ненавистью. Как много в нем, оказывается, приправ!

И еще. Язык – это игра! Кто сказал, что лишь люди могут играть с ним? Мы, коты, умеем о-го-го как дразниться! Мы можем мяукать о невидимых врагах или мурлыкать о своих мечтах. Каждый звук – это шаг в мир, где только мы знаем, что на самом деле имеем в виду.

Язык – это свобода и рабство. Он открывает двери к сердцам, но может и запереть их. Свободный кошачий дух может заговорить, а может и замолчать, зная, что иногда молчание – золото, а иногда – тюрьма.

Так что, когда вы в следующий раз столкнетесь с языком, помните: он – ваш верный спутник, но и ваш злейший враг. И, может быть, стоит иногда помурлыкать о том, что действительно важно, а не только о том, что лежит на поверхности.

Но вернемся к нашему Эзопу. Уродливый, как бедная кошка, обидевшаяся на свое отражение в лужице, он доказывает, что внешность – это не более чем шутка вселенной. В конце концов, кто в этой истории настоящий урод? Эзоп, или те, кто по-прежнему отказываются взглянуть на себя в зеркало?

В спектакле много вопросов, он будто задание для любителей загадок: «Почему свобода на вкус как пресный хлеб?» Но в этом и заключается прелесть. Каждый зритель может взять с собой кусочек свободы, завернутый в абсурд метафоры, и унести к себе домой, а там и я подоспею.

Завершая свои размышления, поднимаю незримую чашу за этот спектакль, который, как и сама жизнь, полон противоречий и тонкого юмора. Ведь в самом-то деле, мы все – рабы своих призраков, ловцы теней. Да, мы играем. Ох, как мы играем! Но что, если игра наша не про конец, а про неведение? Что, если каждая пауза – не пауза вовсе, а шепот нового начала?

И вот, в этом парадоксе, мы вдруг находим и смысл, и покой. Потому что даже в мире абсурда возможно поймать свою мышь... или свободу. Или и то, и другое. Только охотник знает наверняка.

Photos by © Lina Goncharsky