Нечто столь же прекрасное, что и «Магазинные воришки», только с бо́льшим драйвом. Начинаешь совершенно иначе воспринимать философию бытия (не азиаты мы...) и улавливать запах бедности.
«Паразиты» – первый южнокорейский фильм, удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Снял шедевр Пон Чжун Хо, в привычном для себя мультижанре, а именно в жанре «пончжунхо». Как всегда, цепляет.
«Синонимы» Надава Лапида
По словам режиссера, почти всё, что происходит в фильме с Йоавом, в том или ином виде случилось с ним самим, когда он после армии приехал в Париж. У Йоава (чей тезка, библейский Йоав был главнокомандующим царя Давида, взявшим Иерусалим) – посттравма и иллюзии, замешанные на мифе о герое Гекторе, защитнике Трои. Видно, таковым он себя и воображает, когда устраивается работать охранником в израильское посольство и когда учит французский в OFII. Но ведь научиться говорить на языке великих философов еще не значит расстаться с собственной идентичностью и стать французом. Сначала надо взять другую крепость – самого себя.
«Frantz» Франсуа Озона
В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще чувствуют себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, и обретаются герои фильма. Оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу.
«Патерсон» Джима Джармуша
В этом фильме всё двоится: стихотворец Патерсон и городишко Патерсон, bus driver и Адам Драйвер, волоокая иранка Лаура и одноименная муза Петрарки, японец Ясудзиро Одзу и японец Масатоси Нагасэ, черно-белые интерьеры и черно-белые капкейки, близнецы и поэты. Да, здесь все немножко поэты, и в этом как раз нет ничего странного. Потому что Джармуш и сам поэт, и фильмы свои он складывает как стихи. Звуковые картины, настоянные на медитации, на многочисленных повторах, на вроде бы рутине, а в действительности – на нарочитой простоте мироздания. Ибо любой поэт, даже если он не поэт, может начать всё с чистого листа.
«Ужасных родителей» Жана Кокто
Необычный для нашего пейзажа режиссер Гади Ролл поставил в Беэр-Шевском театре спектакль о французах, которые говорят быстро, а живут смутно. Проблемы – вечные, старые, как мир: муж охладел к жене, давно и безвозвратно, а она не намерена делить сына с какой-то женщиной, и оттого кончает с собой. Жан Кокто, драматург, поэт, эстет, экспериментатор, был знаком с похожей ситуацией: мать его возлюбленного Жана Маре была столь же эгоистичной.
Сценограф Кинерет Киш нашла правильный и стильный образ спектакля – что-то среднее между офисом, складом, гостиницей, вокзалом; местонигде. Амир Криеф и Шири Голан, уникальный актерский дуэт, уже много раз создававший настроение причастности и глубины в разном материале, достойно отыгрывает смятенный трагифарс. Жан Кокто – в Беэр-Шеве.
Новые сказки для взрослых
Хоть и пичкали нас в детстве недетскими и отнюдь не невинными сказками Шарля Перро и братьев Гримм, знать не знали и ведать не ведали мы, кто все это сотворил. А началось все со «Сказки сказок» - пентамерона неаполитанского поэта, писателя, солдата и госчиновника Джамбаттисты Базиле. Именно в этом сборнике впервые появились прототипы будущих хрестоматийных сказочных героев, и именно по этим сюжетам-самородкам снял свои «Страшные сказки» итальянский режиссер Маттео Гарроне. Правда, под сюжетной подкладкой ощутимо просматриваются Юнг с Грофом и Фрезером, зато цепляет. Из актеров, коих Гарроне удалось подбить на эту авантюру, отметим Сальму Хайек в роли бездетной королевы и Венсана Касселя в роли короля, влюбившегося в голос старушки-затворницы. Из страннейших типов, чьи портреты украсили бы любую галерею гротеска, - короля-самодура (Тоби Джонс), который вырастил блоху до размеров кабана под кроватью в собственной спальне. Отметим также невероятно красивые с пластической точки зрения кадры: оператором выступил поляк Питер Сушицки, явно черпавший вдохновение в иллюстрациях старинных сказок Эдмунда Дюлака и Гюстава Доре.
Что послушать
Kutiman Mix the City
Kutiman Mix the City – обалденный интерактивный проект, выросший из звуков города-без-перерыва. Основан он на понимании того, что у каждого города есть свой собственный звук. Израильский музыкант планетарного масштаба Офир Кутель, выступающий под псевдонимом Kutiman, король ютьюбовой толпы, предоставляет всем шанс создать собственный ремикс из звуков Тель-Авива – на вашей собственной клавиатуре. Смикшировать вибрации города-без-перерыва на интерактивной видеоплатформе можно простым нажатием пальца (главное, конечно, попасть в такт). Приступайте.
Видеоархив событий конкурса Рубинштейна
Все события XIV Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна - в нашем видеоархиве! Запись выступлений участников в реситалях, запись выступлений финалистов с камерными составами и с двумя оркестрами - здесь.
Альбом песен Ханоха Левина
Люди на редкость талантливые и среди коллег по шоу-бизнесу явно выделяющиеся - Шломи Шабан и Каролина - объединились в тандем. И записали альбом песен на стихи Ханоха Левина «На побегушках у жизни». Любопытно, что язвительные левиновские тексты вдруг зазвучали нежно и трогательно. Грустинка с прищуром, впрочем, сохранилась.
Что почитать
«Год, прожитый по‑библейски» Эя Джея Джейкобса
...где автор на один год изменил свою жизнь: прожил его согласно всем законам Книги книг.
Жизнь – это долгое путешествие в вагоне на нижней полке.
Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя уже не беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться.
«Комедию д'искусства» Кристофера Мура
На сей раз муза-матерщинница Кристофера Мура подсела на импрессионистскую тему. В июле 1890 года Винсент Ван Гог отправился в кукурузное поле и выстрелил себе в сердце. Вот тебе и joie de vivre. А все потому, что незадолго до этого стал до жути бояться одного из оттенков синего. Дабы установить причины сказанного, пекарь-художник Люсьен Леззард и бонвиван Тулуз-Лотрек совершают одиссею по богемному миру Парижа на излете XIX столетия.
В романе «Sacré Bleu. Комедия д'искусства» привычное шутовство автора вкупе с псевдодокументальностью изящно растворяется в Священной Сини, подгоняемое собственным муровским напутствием: «Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».
«Пфитц» Эндрю Крами
Шотландец Эндрю Крами начертал на бумаге план столицы воображариума, величайшего града просвещения, лихо доказав, что написанное существует даже при отсутствии реального автора. Ибо «язык есть изощреннейшая из иллюзий, разговор - самая обманчивая форма поведения… а сами мы - измышления, мимолетная мысль в некоем мозгу, жест, вряд ли достойный толкования». Получилась сюрреалистическая притча-лабиринт о несуществующих городах - точнее, существующих лишь на бумаге; об их несуществующих жителях с несуществующими мыслями; о несуществующем безумном писателе с псевдобиографией и его существующих романах; о несуществующих графах, слугах и видимости общения; о великом князе, всё это придумавшем (его, естественно, тоже не существует). Рекомендуется любителям медитативного погружения в небыть.
«Тинтина и тайну литературы» Тома Маккарти
Что такое литературный вымысел и как функционирует сегодня искусство, окруженное прочной медийной сетью? Сей непростой предмет исследует эссе британского писателя-интеллектуала о неунывающем репортере с хохолком. Появился он, если помните, аж в 1929-м - стараниями бельгийского художника Эрже. Неповторимый флёр достоверности вокруг вымысла сделал цикл комиксов «Приключения Тинтина» культовым, а его герой получил прописку в новейшей истории. Так, значит, это литература? Вроде бы да, но ничего нельзя знать доподлинно.
«Неполную, но окончательную историю...» Стивена Фрая
«Неполная, но окончательная история классической музыки» записного британского комика - чтиво, побуждающее мгновенно испустить ноту: совершенную или несовершенную, голосом или на клавишах/струнах - не суть. А затем удариться в запой - книжный запой, вестимо, и испить эту чашу до дна. Перейти вместе с автором от нотного стана к женскому, познать, отчего «Мрачный Соломон сиротливо растит флоксы», а правая рука Рахманинова напоминает динозавра, и прочая. Всё это крайне занятно, так что... почему бы и нет?
Что попробовать
Тайские роти
Истинно райское лакомство - тайские блинчики из слоеного теста с начинкой из банана. Обжаривается блинчик с обеих сторон до золотистости и помещается в теплые кокосовые сливки или в заварной крем (можно использовать крем из сгущенного молока). Подается с пылу, с жару, украшенный сверху ледяным кокосовым сорбе - да подается не абы где, а в сиамском ресторане «Тигровая лилия» (Tiger Lilly) в тель-авивской Сароне.
Шомлойскую галушку
Легендарная шомлойская галушка (somlói galuska) - винтажный ромовый десерт, придуманный, по легенде, простым официантом. Отведать ее можно практически в любом ресторане Будапешта - если повезет. Вопреки обманчиво простому названию, сей кондитерский изыск являет собой нечто крайне сложносочиненное: бисквит темный, бисквит светлый, сливки взбитые, цедра лимонная, цедра апельсиновая, крем заварной (патисьер с ванилью, ммм), шоколад, ягоды, орехи, ром... Что ни слой - то скрытый смысл. Прощай, талия.
Бисквитную пасту Lotus с карамелью
Классическое бельгийское лакомство из невероятного печенья - эталона всех печений в мире. Деликатес со вкусом карамели нужно есть медленно, миниатюрной ложечкой - ибо паста так и тает во рту. Остановиться попросту невозможно. Невзирая на калории.
Шоколад с васаби
Изысканный тандем - горький шоколад и зеленая японская приправа - кому-то может показаться сочетанием несочетаемого. Однако распробовавшие это лакомство считают иначе. Вердикт: правильный десерт для тех, кто любит погорячее. А также для тех, кто недавно перечитывал книгу Джоанн Харрис и пересматривал фильм Жерара Кравчика.
Торт «Саркози»
Как и Париж, десерт имени французского экс-президента явно стоит мессы. Оттого и подают его в ресторане Messa на богемной тель-авивской улице ха-Арбаа. Горько-шоколадное безумие (шоколад, заметим, нескольких сортов - и все отменные) заставляет поверить в то, что Саркози вернется. Не иначе.
В Тель-Авиве вот-вот объявятся «Космические захватчики»
15.10.2024Лина Гончарская
Сокрушительное обаяние бытия: Авшалом Поллак и его Dance Theater опять танцуют по-своему
Пришелец с высунутым языком, существа с картонными коробками вместо голов, заводные куклы-балеринки, двоедушные кентавры, осьминогоподобные инопланетяне и прочие братья по свихнувшемуся разуму, а также пять Магриттов, перед которыми танцует в сиреневом одна-единственная Жоржетт – кто только не населяет очередную фантазию Авшалома Поллака, поименованную «Space invaders» (как хотите, так и переводите – можно «Космические захватчики», как в популярной компьютерной игре, можно «Вторжение в космос», и по-другому можно тоже). Сам Авшалом говорит, что это космос, пространство, из которого можно шагнуть в ту реальность, которую мы создаем; а создаем мы реальность со своей инакой логикой. Как это происходит, по-вашему? А вот так: «Я протыкаю великие таланты маленькими булавками» (это опять Авшалом Поллак, цитирую дословно).
Прелюбопытнейшая личность, доложу я вам; то ли режиссер, то ли хореограф, то ли сценограф, а то и все сразу; в русском сознании имя его читается как Авессалом и рифмуется с третьим сыном царя Давида, длинногривым красавчиком, чьи волосы весили двести царских сиклей.
Photo by Avshalom Pollak
Про волосы не скажу, но сам спектакль, как и всё у Авшалома, – графичный и загадочный, гипнотический и контрастный, причем последнее касается и лексики, и темпа, и эмоций; и еще здесь на каждом шагу подстерегают неожиданности. Партерные соло фантастически рифмуются с дуэтами, вертикаль – с горизонталью и диагональю, асимметричность общего рисунка скрадывается цветовой аскезой. Красноречивые фразы тела с квадратной головой не менее любопытны, чем тела с головою круглой, и не менее риторичны, чем слово произнесенное – тут ведь много чего можно услышать, и «Балладу точки» Вознесенского на чисто русском языке, и «Божественную комедию» Данте на итальянском, и «Луну и Смерть» Лорки на испанском, и прочее на французском да английском. А вы думали, в балете только танцуют?
У Авшалома все танцовщики – актеры и наоборот; не случайно ж его труппа называется Avshalom Pollak Dance Theatre. Каждое движение тут – не только движение, оно рождается из какого-то чувства или ассоциации, которую подбрасывает танцовщикам затейник Поллак. Которого порой бросает в очаровательные крайности. «Да, – подтверждает Авшалом, – здесь есть Лорка, есть Данте – и есть карикатурный Людовик XIV, перечисляющий взахлеб свои любимые блюда и сладости: фуа-гра, эскалоп, шампиньоны, круассоны, птифуры, эклеры, тирамису, макарони (популярный в недавнем прошлом десерт-безе). Потому что еда нынче занимает суперважное место в нашей жизни».
Людовика изображает, разумеется, Цви Фишзон – вечный талисман труппы (ему уж семьдесят с длинным хвостиком), человек без костей и нервов. В его потертом фибровом чемоданчике томится тяжеленный груз прошлого, а сам он, как и прочие обитатели магического театра Поллака, случаются в месте, что находится нигде и везде, в мире, сшитом из обрывков снов. А может, реальных воспоминаний – кто их разберет.
Photo by Avshalom Pollak
В эти воспоминания Авшалом умудрился запеленать даже «Балладу точки» Вознесенского – читает ее Цви Фишзон, единственный «русский» в Avshalom Pollak Dance Theatre; израильтяне в зале его не понимают, но это не суть важно, ибо важна лишь музыка стиха. Строки расплываются, рассеиваются в настоящем, заново себя изобретая.
Баллада? О точке?! О смертной пилюле?!
Балда!
Вы забыли о пушкинской пуле!
Что ветры свистали, как в дыры кларнетов,
В пробитые головы лучших поэтов.
<...>
Нет смерти. Нет точки. Есть путь пулевой –
Вторая проекция той же прямой.
Балладу старейший танцовщик-актер труппы зачитывает без форсированных восклицательных знаков, предпочитая иные знаки препинания. Так же, как Авшалом предпочитает вывернутые, а не выворотные стопы. Корчи и конвульсии с изогнутыми под немыслимым градусом корпусом и конечностями. Танцуют-лицедействуют у него девушки гуттаперчевые-бескостные, юноши с выученными ногами и мим-декламатор, вещь-в-себе. Сухопарый, ломкий, как ветка старого дерева, он смотрится среди пышущих здоровьем юношей и дев инородным телом, этаким аутсайдером – появляется ниоткуда и уходит в никуда; однако именно он помещен в самый центр экспозиции. Кажется, будто от ветерана-талисмана расходятся и звуковые, и танцевальные волны, диктуя танцовщикам хореографию движений.
В постановке «Space invaders» столько же абсурда, сколько и поэзии. Юмор здесь тонок, налет ретро легок и обходителен, каждый жест танцующих исполнен – даже преисполнен – какого-то особенного шарма. Впрочем, проказливая вселенная Поллака со времен сотворения усеяна галактиками юмора, воображаемыми планетами и порой наивными, но весьма разумными формами жизни, которые куда умнее нас. Невыносимо легкие и непоколебимо обаятельные, эти формы наделены собственными движениями, их отзвуками и их последствиями.
Авшалом Поллак не скрывает любви к раньшему времени, когда не было офисных костюмов и назойливо звонящих телефонов, когда танцевали не тивидэнс, а благородно разворачивали ножки в a la seconde, когда не подрос еще офисный планктон в костюмах-тройках, а рождались просто люди, и атрибутами их были утренняя да вечерняя звезда, да заостренные шапки-пилосы в виде яичной скорлупы, которые Авшалом заменил на сей раз картонными коробками и спрятал туда головы. И магриттовыми chapeau melon – шляпами-котелками, и прочим скрытым видимым.
«Космические захватчики» легко перемещаются между временами, пространствами эмоций и сознания, а также, казалось бы, совершенно разными мирами. Ведь что общего, скажите на милость, между «Sweet Georgia Brown» Джанго Рейнхардта & Стефана Граппелли, Клодом Дебюсси с его «Лунным светом» (этот свет тут розовато-сиреневый) и «LA LA LA» Ингрид Кавен? И с чего вдруг Цви Фишзон становится Кинг-Конгом?
К слову, в финале он, Фишзон, в сиреневом пальто и в шляпе-котелке, танцует ногой молодого клерка – хотя это, кажется, девушка. Может, из «Года тринадцати лун» Фассбиндера – кто знает.
Photo by Avshalom Pollak
Вся эта милая и уморительно потешная порой фантасмагория так и призывает сбежать из нашей с вами реальности в другую, вымышленную. Это ли не счастье?
И тут ведь еще что важно. Слова Вознесенского – словно про нас здесь и сейчас.
В природе по смете отсутствует точка.
Мы будем бессмертны.
И это – точно!
Ближайшие спектакли «Space invaders» пройдут в тель-авивском центре Сюзан Делаль 7 ноября, в четверг, в 20:30 и в пятницу 8 ноября в 14:00. Ну а поскольку спектакль постоянно меняется и может вписаться в любое пространство (даже в открытый космос), уже в октябре, 21 числа, его можно посмотреть в герцлийском «Teo». Заказ билетов в центре Сюзан Делаль здесь, а в «Teo» здесь.