Другой материк бытия

«Люди» Стивена Карама в тель-авивском Камерном

Этого спектакля могло б не быть – могла быть одна Эсти Косовицки, изображающая бабушку Момо в поздней стадии деменции.
Слово «изображающая» тут не совсем уместно – проживающая, скорее.

Люди, чье бытие не измучено наблюдениями за тем, как угасает близкий человек, как болезнь постепенно стирает его личность и воспоминания, превращая в тень самого себя – те, вероятно, не поймут этого до конца. Я, увы, понимаю. И Эсти Косовицки, которой всего 75, понимает тоже.

В спектакле тель-авивского Камерного театра «Люди» она играет бабушку Момо – на вид той явно ближе к 90. Большую часть времени Эсти сидит в инвалидном кресле, глядя куда-то между здесь и нигде. Сидит неподвижно, будто давно уже исчезла, и тело ее – лишь скелет для старых привычек; сама же она обитает на другом материке бытия, где время свернуто в плотный узел тишины. Но вы не можете отвести от нее взгляда: великая (да-да) израильская актриса, как обычно, «גונבת את ההצגה» – перевод в данном случае неуместен.

                                 Фото: Симха Барбиро

                                     Фото: Симха Барбиро

К тому же Эсти Косовицки в спектакле Амира Вольфа досталась роль матери… собственного мужа, ибо сына ее играет Рами Барух, с которым они давно и благополучно женаты (их дети, к слову, упали недалеко от яблоньки: оба стали актерами).

Речь, между тем, о «Людях» по пьесе американского драматурга Стивена Карама «The Humans», хотя я бы скорее назвала ее «Человеки». Да и Эли Биджауи, переводчик пьесы на иврит, поступил похожим образом: слил два слова в одно, получилось «בניאדם». Вспомнился отчего-то Валер Новарина – с его рассуждениями о том, что впереди себя актер несет человека, распыленного и разложенного на слова и жесты, представляя его в очевидной анатомии и видимой грамматике – но в то же время лишенного всякого человеческого намека. Вот и в «Людях» актеры распаковывают человека и приносят на сцену – то ли в жертву, то ли как трофей, а потом расчленяют до мельчайших атомов. Человек-лабиринт, человек-бездна, человек-осколок, несуществующее существующее, насильно вывернутое наружу, чтобы предъявить нас нам же.

                                      Фото: Симха Барбиро

На самом деле, хрупкость человеческого разума оборачивается в пьесе «The Humans» Стивена Карама хрупкостью семейных отношений. Происходит здесь буквально следующее: семейство Блейк, ирландские католики из рабочего Скрантона, штат Пенсильвания, собираются на новоселье и ужин в честь Дня благодарения в обшарпанном «пентхаузе» Бриджид и ее парня Ричарда в нью-йоркском Чайнатауне, где все идет наперекосяк. Отец Бриджид (Рами Барух) подвержен кошмарам – ему постоянно снится женщина без лица; мать (Сара фон Шварце), убежденная католичка, тараторит о благотворительности и дарит дочери на новоселье статуэтку Девы Марии в попытке вернуть Бриджид веру в Б-га. Бриджид (Абигайль Харари) – композитор, перебивающаяся работой официантки, ибо утратила всякие надежды на музыкальную карьеру. Сестра (Рони Натанель), юрист, пытается справиться не только с потерей работы и любовницы, но и с тяжелым случаем язвенного колита. Ричард (Таль Вайс), который старше Бриджид на десять лет, воображает себя в чане с мороженым и ждет сорокалетия, чтобы получить бабушкино наследство (он унаследует трастовый фонд, лишь когда ему исполнится сорок – старушка, конечно, учудила, установив возраст получения денег, но так уж оно случилось). Не та бабушка, что Момо, та бабушка, с деменцией – бабушка Бриджид. По ходу дела выясняется, что Ричард страдал депрессией и принимает лекарства; что отец семейства изменил матери, и его уволили с работы, ну и так далее. Блейки переживают всевозможные стрессы – и все же чувствуют себя людьми. И так же переполнены любовью к своему неудавшемуся маленькому стаду, как Карам, очевидно, к нашему.

                                         Фото: Симха Барбиро

Драматург in propria persona описывает свою пьесу, прибывшую к нам с Бродвея и увешанную наградами, в том числе Tony Awards, как «семейный триллер». Напомню, что по этой пьесе в 2021 году был снят фильм в жанре самого настоящего психологического триллера – режиссером и сценаристом выступил сам автор. Режиссер же тель-авивского Камерного театра Амир Вольф ставит психологическую драму о семейных ценностях – все страшилки вроде грохота сверху или пробегающего огромного таракана отнюдь не превращают спектакль в хоррор.

Декорации (Алессандра Нарди) передают чужеродность съемного жилья, где из-за подержанной мебели, перегоревших предохранителей, зарешеченных окон и странных звуков от соседей жильцы дома никогда не чувствуют себя в безопасности. Особенно любопытным оказалось решение выделить верхнее пространство сцены, которое стало своего рода экраном подсознания. Когда тот или иной персонаж запирается в туалете, его изображение высвечивается крупным планом на экране, как бы выталкивая внутренние страхи наружу. Туалет превращается в исповедальню, закрытое пространство приравнивается к публичной исповеди. Таким образом, экран являет собой этакий рентген человеческой уязвимости; да и закрытые двери не спасают, напротив, усиливают громкость чувств, а также ощущение невидимых стен внутри семьи, где даже в изоляции ты на виду.

                                        Фото: Симха Барбиро

Квартира Бриджид и Ричарда – еще и символ переходного состояния: она не совсем пустая, но и не обжитая; она как будто отражает состояние героев, которые застряли между мечтами о стабильности и страхом перед будущим. Шумы, доносящиеся из стен и с потолка, действуют как призраки неразрешенных проблем и подавленных эмоций. Свет, который периодически гаснет, создает ощущение надвигающегося хаоса – будто сама реальность становится шаткой. И опять же бабушка – ее молчание и случайные вспышки сознания создают резкий контраст с болтовней остальных членов семьи. Момо тихо бормочет тарабарщину на протяжении всего спектакля – будто для того, чтобы подчеркнуть двусмысленную природу общения в семье, неспособной сказать то, что должно быть сказано.

И еще. Люди – это пьеса не о людях, а о их тенях, страхах и о тех невидимых трещинах, которые ползут по стенам памяти и отношений. Спектакль оставляет чувство, что все мы – временные насельники этой жизни (подобные фразы то и дело выдает герой Рами Баруха, вот, к примеру: «Прожить жизнь дважды – это, похоже, единственное, что еще хуже, чем прожить ее один раз»).

Игра актеров Камерного – вершина того, что можно описать как современный суперреализм; каждый из них какой-то очень настоящий. Как и режиссура Амира Вольфа, который умело управляет модуляциями пьесы от остроумной домашней комедии к болезненному конфликту, а оттуда к чему-то, напоминающему ужастик. Как и сами «Люди» с их пронзительными разговорами и неуравновешенными отношениями, с выпивкой и смехом в темноте, с милыми семейными ритуалами (особенно касаемо раздавливания мятной свиньи). Надобно добавить, что при всем этом пьеса невероятно смешная, даже когда она пугает вас до чертиков. Оттого, когда в финале гаснет последняя лампочка и сцена погружается во тьму, из нее сияет яркий свет – точнее, ослепительное сияние коллективного художественного разума.

                                     Фото: Симха Барбиро

И, знаете ли, эта семья вполне может быть израильской. И мама может быть такой, и папа таким. И бабушка с деменцией… но на эту тему мне больно говорить, поэтому давайте остановимся.