Зеленка, Мустонен, Barrocada, Missa votiva

М-да, – сказал худрук оркестра Barrocada Амит Тифенбрунн, – вот вам, батенька, фрагмент из ненаписанного еще «Реквиема» Моцарта. А вот – эпизод из ненаписанной еще Мессы си минор Баха. Да тут куча всего, и Перголези, и Вивальди – вслушайтесь в этот рок-н-ролльный бас!

М-да, – вздохнула я, – кто только не потоптался в этой музыке! А ведь про Зеленку мало кто слышал – ну мало ведь кто, правда? А кто слушал вживую его Missa votiva? И того меньше, полагаю.

Между тем, уроженец Богемии, проведший жизнь в Дрездене, композитор и контрабасист Ян Дисмас Зеленка вызывал неподдельное восхищение у Баха, который отмечал неординарность и смелость его произведений и наказывал сыну Филиппу Эммануилу их переписывать. Да и сам Иоганн Себастьян, как известно, грешил тем, что с раннего возраста переписывал ноты своих предшественников и современников, компилировал их в рукописи, да так, что многие чужие сочинения ему же, Баху, и приписывали.

Так или иначе, Зеленке суждено было стать автором, несправедливо обиженным историей – и дело не в том даже, что знатоки признают его «богемским Бахом». Дело в том, что никакой он не Бах, а совершенно гениальный композитор со всей своей самостью и своими «зеленкизмами», авангардист своего времени. И музыка Зеленки разворачивается совсем не так прямолинейно, как музыка его современников. И повороты его музыкальной мысли столь круты, что вам их ни за что не предугадать.

Нынче вечером Missa votiva – «Благодарственную мессу» Зеленки – играли и пели оркестр Barrocada и хор «Моран» под управлением Андреса Мустонена, ну и солисты, конечно, в том числе чудесное сопрано Том Бен-Ишай. Играли и пели невероятно, казалось, что происходит всё в католическом соборе – а вовсе не в привычном зале «Реканати» Тель-Авивского музея искусств. По-видимому, это пространство на полтора часа забыло, что оно концертный зал; воображение услужливо подменило его готическим нефом, под сводами которого эхом расходились мольбы Kyrie Eleison.

М-да, – думалось мне, – вот вам, батенька, богемский вихрь, вот вам росчерк пера, изгибающийся не по правилам, а по какому-то внутреннему, причудливому закону Зеленки. Missa votiva – благодарение? Возможно. Но благодарность тут вовсе не смиренная, не ровная, не чинная. Это мятежная благодарность, благодарность, вздымающая волны, благодарность, которая не боится всплесков и пророческих жестов.

Barrocada и «Моран», ведомые Андресом Мустоненом, вели диалог с этой музыкой, прекрасно друг друга понимая; они шли за ней, они ловили её изгибы, они вступали в нее с тем отчаянным удовольствием, с каким бросаются в пучину. Мустонену ведь чужда линейность, музыка для него – живой зверь, а не музейный экспонат. И вот этот зверь рванулся, взвился в голосах хора, в респонсорном пении, в пассажах теорбы, в густом, колышущемся басу.

Зеленка смело использует нетрадиционные гармонические повороты и демонстрирует явную склонность к фугам. Есть тут и божественно-старомодный контрапункт, иногда весьма суровый, и современная галантность, иногда отчаянно веселая. Скажем, в заключительной части Dona nobis pacem пародируется нисходящий пассаж из Kyrie eleison, который, в свою очередь, глумится над ликующим настроением первой части. А искрящаяся синкопированная фуга в Cum Sancto Spiritu II – и вовсе нечто из ряда вон. Из невеселого здесь – Benedictus для сопрано и струнных красоты, вот уж правда, неземной.

Солисты вписывались в этот причудливый рельеф, мы же наблюдали перед собой некую старинную фреску, где фигуры, кажется, сошли с гладкой стены и шагнули в реальность. Тем паче певцы (сопрано, альт, тенор, бас, кто ж еще?) не восседали по традиции на стульчиках перед хором, вставая во время своих соло-дуэтов-терцетов; нет, они пели в хоре, выходя на авансцену по мере надобности. Тут не удержусь и опять воспою осанну Том Бен-Ишай, которая дивно исполнила три своих соло (Christe eleison в Kyrie, Qui tollis peccata mundi в Gloria и Benedictus) – красивейший голос, отменная дикция, впечатляющая и точная подача. Сказочно пела и девушка-альт, особенно соло Et incarnatus est – но ее фамилию устроители отчаянно скрывают, не найти ни в одной программке, а зря. Хор «Моран» звучал вообще расчудесно – объемно, прозрачно, без монотонной гладкости, которую иногда выдают за «стилевую аутентичность». Контрасты в динамике – не просто для галочки, а с чувством формы и драматургии; хор проживал текст, а не просто пропевал-проговаривал его. Фуги четкие, но не зубодробительные, плотные, но не перегруженные. И что особенно приятно – никакого академического занудства: даже в самых торжественных моментах слышна была живая, гибкая фразировка, а не холодная каменная кладка церковного интерьера.

Оркестровые партии Зеленки всегда интересны, и оркестр Barrocada исполняет их с изяществом и пониманием. Духовые – прозрачные, но сочные, как старинные витражи, где свет преломляется в теплых оттенках. Порой они немного насмешливы – в лучших традициях барокко комментируют происходящее с видом знатоков. Басовые линии уверенные, упругие, но без фанатизма – держат форму, не превращаясь в тяжеловесный фундамент, напоминая скорее каркас из гибкого тростника. В быстрых частях – живость, почти танцевальная игривость, в медленных – сдержанная печаль, в которой нет ни капли излишней патетики.

Из этого столкновения – авангардного композитора барокко Зеленки, вдохновенной вольности Мустонена, живого пламени хора и оркестра – рождалась Missa votiva. Какая-то очень настоящая. Как нечто, что происходит именно сейчас, именно здесь – и более нигде. Тем более что музыканты повторили на бис 20-ю часть, Dona nobis pacem – «Даруй нам мир». Словно с 1739 года, когда была написана эта месса, ничего не изменилось.