Герцль с бородой и без

В начале марта на сцену возвращается «Теодор» Йонатана Кнаана, который представляется мне истинно израильской национальной оперой. Это масштабное полотно посвящено культовой для нас фигуре – Теодору Герцлю. О его личности и о многом другом мы поговорили с композитором Йонатаном Кнааном.

Мы сидим в одном из кафе северного Тель-Авива с чрезвычайно обаятельным автором «Теодора» Йонатаном Кнааном. Вся семья его – выходцы из местечка Черток Гродненской области, откуда родом немало выдающихся людей. По словам Йонатана, в детстве он очень любил слушать русские песни в переводе на иврит. 

Часть его семьи – известные врачи, стоявшие у основания нескольких израильских больниц. Отец, доктор Габи Кнаан – директор больницы «Зив», а вот мама – гуманитарий, привившая сыну любовь к музыке и искусству. После развода родителей Йонатан рос с матерью, поэтому нечего удивляться, что он выбрал эту стезю. Брат композитора – завкафедрой философии Тель-Авивского университета. Он учился в известной школе Тельма Елин, до нее занимался музыкой частным образом: на фортепиано и гитаре. И, конечно, в его жизни не было никакой муштры, он уделял больше времени импровизациям и сочинению песенок.

                            Йонатан Кнаан. Фото: Вадим Малев

Вспоминаю свою музыкальную школу, это вечное наказание музыкой – ах, как нас ругали за импровизацию! Когда начиналась переменка, мы, мальчишки, облепляли два рояля, стоящие в классе, и начиналась игра на каждом из них: в четыре, а то и шесть рук. Что мы играли? Популярные мелодии, песни Битлз, Элтона Джона, Клиффа Ричарда. И импровизировали на эти мелодии. Но в самый разгар нашего счастья появлялся суровый директор по фамилии Баранов и разъяренно смотрел на импровизаторов. Выбрав одного из нас, кто вовремя его не заметил и не остановился, он хватал его и тряс, а потом выкрикивал фразу, которую я запомнил на всю жизнь: «О чем, дурачина? Позорище!» Часто этот концерт заканчивался для некоторых стоянием у его кабинета в виде наказания. Ну или вызовом родителей в школу.

Счастливый Кнаан не учился при совковой муштре. Он видел и дома, и в школе только любовь. Музыка почему-то не преподавалась в виде некоего наказания. В 11-12 лет он скорее ставил выше гитару, а не фортепиано, его никто не ругал за то, что он предпочитает легкую музыку, а не классику, импровизации, а не гаммы. Увлекался роком, все это только поощрялось. Мама думала: пусть получает удовольствие от музыки. В школе дети организовали театральный кружок, и Йонатан писал музыку к некоторым спектаклям. И директор все это тоже поощрял. Тогда он стал думать, что это и есть его путь. Хотя там было больше джаза, чем классики. Но в старших классах он уже познакомился с различными корифеями, включая «запретного» Вагнера. Нет, Вагнера не преподавали на уроках, но в школе была чудесная библиотека, где можно было взять ноты и записи с произведениями запрещенного в Израиле композитора (публичное исполнение на концертах не разрешалось, но в учебном заведении взять диск, запись не возбранялось). Он также с удовольствием слушал Рахманинова и Чайковского. «Все, что я слышал в детстве и юности, приводило меня в восторг», – говорит композитор.  

Потом он служил в армии, причем не где-то в оркестре, не в музыкальном взводе, а в боевых частях. Продолжил обучение в Тель-Авивском университете на музыкальном факультете по классу композиции. Там был хор, в котором он пел, в частности, в «Реквиеме» Керубини. Нашелся преподаватель, который пытался заинтересовать его оперой, и успешно. Это обучение продолжалось четыре года. Каждый год открывался новый класс композиторов, где обучалось от 6 до 10 человек.

Я спросил его: 
– И где же все эти композиторы?
– Хороший вопрос, – ответил Йонатан, – некоторые из них совмещали композицию и фортепиано и потом выбрали фортепиано. Часть уехали за границу. 

Потом и он уехал с подругой, которая училась на оперную певицу, в США и продолжил образование за океаном. Учился в Индиане, где хорошие оперные традиции, и много почерпнул там. В 27 лет вернулся домой. Очень увлекался историей и хотел написать оперу на исторический сюжет. Но этот план пришлось отложить. Хороший знакомый предложил написать мюзикл к стихам Сами Шитрита, выходца из Марокко («Песни в Ашдоде»). У него интересная судьба. Сначала он сочинялся ради… одной постановки. Но она оказалась такой счастливой такой удачной, что ее стали заказывать в разных городах Израиля, на фестивалях, а потом пригласили в Англию, откуда постановка начала свое шествие за рубежом. Сами Шитрит ему впоследствии скажет: «Твоя музыка превратила марокканские стихи в израильские». По мне, так это фантастический комплимент. 

Потом последовал еще один: «Грета и космическая гонка» про девочку, влюбившуюся в Юрия Гагарина. Затем была рок-опера о Шабтае Цви «Машиах». После нее Кнаан стал уже довольно известным композитором, но все еще ждал своего шанса. 

И он пришел. Ему позвонили из Израильской оперы в самом начале пандемии коронавируса с предложением написать оперу о «нашем все» – Теодоре Герцле. Либретто писали фактически вдвоем с постановщиком оперы Идо Риклиным. Вернее, писал, конечно, Риклин, но немало советовался с композитором. Думали, как рассказать о Теодоре? И решили сделать историю «Герцля без бороды», то есть не Герцля, выступающего с трибуны Первого Сионисткого конгресса, а юноши, студента, мечтающего стать частью немецкого народа. Вернее, зрелый Герцль им тоже был нужен. Так появилось безумная, но ставшая в конце концов счастливой, идея с участием двух актеров – двух Герцлей. 

                                       Фото: Йоси Цвекер

«Мы читали с Идо взахлеб дневники Герцля, всю это историю с немецкой Альбией, и были потрясены. Мы решили: вот то, что нам нужно. История о том, как два еврея мечтают стать «истинными арийцами», частью немецкого народа». 

Но запоминаются не только два Герцля. Великолепна роль жены Герцля (Анат Чарны) – кстати, поначалу для нее почти не предназначались арии. Этот персонаж задумывался как эпизодическая роль. Но Риклин и Кнаан сделали ее главной. Другие партии тоже не проходные, а особенные, запоминающиеся. Это и друг Герцля Пауль (партия для женского голоса – Шакед Струль), и Герман,председатель Студенческого союза в Вене (Яир Полищук). 

Каждый день Кнаан созванивался с Риклиным и фонтанировал идеями: «Идо, написал арию для трактирщицы – ты должен послушать. Риклин был удивительно гибок. Так мы получили несколько дополнительных персонажей». 

Оперу писали в течение двух лет. И на выходе получился чистый шедевр.   

В наше время, когда Израиль ведет войну и так неодобряем всей миром, показывать за границей оперу о Герцле – не самая лучшая идея. Но помяните мое слово, уляжется эта буря, и «Теодора» признают в мире. Потому что эта опера просто великолепна. И по музыке, и по драматургии, и по режиссерскому воплощению. 

А у вас есть отличный шанс самим ее послушать и составить свое мнение. Ручаюсь, вы скажете мне спасибо.